— Могу я попросить еще об одном одолжении? — Он поднял брови. — Сдать мою машину.

Я дала квитанцию. Он стал звонить в компанию, узнал, что машина оплачена за неделю и что еще осталось два дня. Я пыталась во всем участвовать, выражением лица, улыбкой, представляю, что это была за улыбка. Наконец он согласился.

— Я вам так признательна, — сказала я.

Он кивнул и спросил, принести ли ему мою сумку.

— А, сумку? Нет, я сама.

Я совсем забыла про сумку, и мне пришлось снова подняться в номер.

Его жена, крашеная блондинка, завитая, она была неопределенного среднего возраста именно из-за завитости и из-за одежды еще, конечно. Она мило улыбалась и пыталась со мной говорить, и мне пришлось сделать вид, что я заснула, и лишь открывая глаза на подкидывающих стыках дороги, я понимала, что на самом деле сплю.

Я увлеклась и начистила столько картошки, что мне и за три дня не съесть, я улыбаюсь, когда замечаю, что перестаралась. Я встаю и думаю, как лучше ее нарезать: дольками или кружочками, я могу и так, и так. Я выбираю дольками, дольками вкуснее. Картошка выскальзывает из моих разучившихся пальцев, но не долго, пальцы легко учатся.

О чем я думала тогда в самолете? Ни о чем. Я принимала таблетки каждые два часа, а может быть, и чаще, я не смотрела на часы и ни о чем не думала. Я знала, что хочу к Реке, что он единственный, кто у меня остался, кто любит меня и кого, возможно, уже тоже нет, если я права и если этот рок действительно преследует меня. Боже, единственное, что я хочу, это увидеть его живым, пожалуйста, я прошу, я так редко о чем-то прошу, я умоляю, пожалуйста.

Я позвонила домой из аэропорта, но никто не подошел, ответил автоответчик моим, еще здоровым голосом. Почему мне всегда был неприятен собственный голос, когда я слышала его со стороны, такой деланный, я всегда удивлялась, как другие его терпят? Мне и сейчас было противно, но не так, скорее, все равно, так удачно растворялись во мне таблетки. Я что-то наговорила тяжелым языком, Рене, конечно, мог находиться где угодно, если он вообще еще где-нибудь мог находиться. Я взяла такси и поехала домой.

Если бы я была в состоянии, я бы вспомнила, что прошло всего несколько дней, как я поспешно, бросив все, убежала отсюда. А ведь я думала тогда, что уже никогда не вернусь, я проклинала и это место, и человека, с ним связанного. Но вот, всего несколько дней, и я снова здесь, и ничего не изменилось, как будто я не побывала ни в Италии, ни в Америке, как будто не потеряла двух самых близких мне людей, как будто это был ненужный сон, как раз из-за этих таблеток мне и приснившийся. И я снова сижу и жду Рене, и если представить, что это на самом деле был всего лишь сон, то сейчас откроется дверь, и он зайдет и поцелует меня, и значит, все будет по-старому, а значит, хорошо.

Но тогда я была не в состоянии так рассуждать, я тогда так думать не могла, потому что вообще не могла думать.

Я устала ждать и позвонила Андре, он сам подошел к телефону и сначала не узнал меня, я как раз глотала таблетку, а когда узнал, голос его изменился, и он спросил, где я, они уже с ног сбились, меня разыскивая, они думали, со мной что-то стряслось.

— Да ничего, — сказала я, прикрыв глаза, так было лучше, в погашенном ресницами полумраке. — Я по делам ездила. — И добавила, помолчав:

— Все в порядке, Андре. Все нормально.

Он что-то пытался сказать, но я не слушала, мне было хорошо в полумраке, и я спросила:

— Слушай, а где Рене? Я его жду.

— Ты что, ничего не знаешь? — спросил он.

Я открыла глаза, но слабо, с трудом и положила в рот еще с дну таблетку, хитрость заключалась в том, чтобы набрать как можно больше слюны, а потом проглотить ее разом, вместе с таблеткой.

— С ним что-то случилось? — спросила я без удивления, меня больше занимало, откуда в комнате взялось новое пространство. Я не могла понять, как это могло произойти, в комнате открылось новое измерение, старое, привычное, расступилось и в нем появилось новое. Я пыталась разглядеть, что же в нем находится, я даже сощурилась, так плохо было видно.

— Я сейчас приеду, — сказал он, и в трубке раздались гудки. Я посмотрела на трубку, мне показалось, что из нее торчит Что-то тонкое, извивающееся. Это гудки, поняла я, и с отвращением отбросила ее. Надо было сварить кофе, но не осталось сил, мне сложно было подняться, и я заснула. Когда я открыла глаза, Андре сидел рядом и теребил меня за плечо.

— А, это ты, — сказала я и полезла в карман за таблетками. Потом я долго глотала. — Тебе кто открыл?

— У меня ключ. — Я знала, что надо спросить «откуда», но мне было безразлично.

— Ну, тогда, конечно, — сказала я. Я тяжело выдохнула, что-то давило на легкие, немного не хватало воздуха, но совсем немного. — Так что с Рене?

Он колебался. Я имею в виду, что он немного колебался перед глазами, плавно так, я даже подумала, как у него получается так плавно? А потом поняла: он хочет попасть в него, в это вновь образовавшееся пространство, но у него не получается. Я стала следить внимательнее, попадет или не попадет.

— Давай я тебе расскажу все с самого начала, — сказал он.

— Давай, — согласилась я.

Он опять промахнулся, это становилось забавным.

— Рене позвонил мне и сказал, что он в Италии. Я спросил, что он там делает, и он ответил, что у него дела. Было уже поздно, начало первого ночи, и он сказал, что пытается дозвониться до тебя уже второй день, но никто не подходит, хотя ты должна находиться дома, и попросил меня подъехать посмотреть, все ли в порядке. У меня не было ключа, но он сказал, где хранит запасной. Я уже лег и мне пришлось встать. Да, он мне оставил номер своего телефона в Италии, куда ему позвонить, и я поехал.

Он шел на новый заход, проплыл влево и теперь качнулся вправо, я была очень внимательна.

— Ты слушаешь меня? — спросил он и ускорился. Там располагалась маленькая прорезь, куда он и старался попасть, для этого ему требовалось стать плоским, и он им становился, приближаясь к прорези.

— Давай, давай, — сказала я, но прорезь шевельнулась, и он промазал опять.

— Когда я зашел, здесь все было вверх дном, полный разгром. Стол опрокинут, стулья на полу по всей комнате, осколки, щепки, разбитое стекло, окно нараспашку, везде следы крови. Понятно, что кто-то боролся, а потом что-то искали, потому что вещи из всех шкафов валялись на полу, ящики наружу, даже в ванной все было выворочено. Что здесь происходило?

— Это он, какяпоняла, спрашивал меня.

Я махнула рукой.

— Да, ерунда. — Я лезла за таблеткой, а потом ее глотала. — Я могу быть чемпионом мира по глотанию без воды. Я так насобачилась. — Мне хотелось похвастаться.

— Что это такое? — спросил меня Андре, и тут мне показалось, что кто-то выползает из прорези.

— Да так, ледекцы, — сказала я, напрягая зрение, по оно не напрягалось.

— Да, так вот, Рене решил, что с тобой что-то сделали. Я ему позвонил и все рассказал, и он так решил. Он решил, что тебя выкрали. Он давно подозревал, что Жан-Поль готовит против него… ну сама знаешь. — Я кивнула, конечно, я знала. — К тому же Писатель тоже, они что-то затевали, ну и Рене догадывался и тоже затевал. В общем, тебе в любом случае не надо этого знать. Короче, Рене так подумал, и у него имелся повод так думать. Так, знаешь, иногда делают. Я кивнула.

— Конечно, — сказала я.

Он посмотрел на меня, тот, второй, он раздвигал прорезь, чтобы уползти назад, он так вопросительно посмотрел на меня.

— Конечно, делают, — ответила я ему.

— Ну, да. Ну и после этого все и случилось. — Я подняла брови. «Что случилось?» — Ну, точно никто не знает, видимо, он очень гнал, да и ночь была, а дорога там крутая, в скалах, ну, ты знаешь, и, я думаю, он гнал, старясь быстрее, а там быстро нельзя. Я еще думаю, что он нервничал.

Я кивала, соглашаясь с каждым его словом, конечно, нельзя, конечно, нервничал, конечно… Все, что произошло, конечно, должно было произойти.