Японцы не смогли своевременно разгадать трюк Слима, стратегическое и тактическое мышление у них было намного консервативнее, чем у англичан. Но они ошиблись еще в одном. Слим организовал из одного места севернее Мандалая радиопередачи, симулирующие работу штаба армии, и эта дезинформация создала у японцев впечатление, что атака на Мандалай будет с северо-запада.

Затем авиаразведка доложила, что Кимура концентрирует свои войска к северу от Мандалая. Обманный маневр Слима обещал успех.

Река Иравади представляла собой в этой местности ленивый поток шириной с три километра, с крутыми берегами, особенно в некоторых ущельях. В зависимости от глубины то там, то тут образовались большие и маленькие отмели, препятствующие переправе. Не смотря на все сложности войска Слима преодолели эту преграду севернее Мандалая и захватили плацдарм близ маленького городка Сагайин, вначале не принятый японцами всерьез. 19-я дивизия форсировала реку в середине января у Сингу, тоже к северу от Мандалая, и в середине февраля удалось, наконец, и 20-й дивизии захватить плацдарм южнее Мандалая.

Японцы недооценили опасность, потому что войска на захваченных ими плацдармах вели себя вначале абсолютно тихо и не проявляли никаких признаков подготовки наступления. Так что японцы боролись с ними только в виде местных стычек, что совсем не влияло на позиции союзников на восточном берегу Иравади. Маневр Слима был неверно понят его японским соперником генералом Кимурой. Кимура посчитал форсированный марш к югу обманным маневром и продолжал ожидать главный удар с севера и с северо-запада. Но там он видел лишь относительно слабые плацдармы. И как раз такое впечатление хотел у него создать генерал Слим.

Эрик Томлин вернулся с одного из последних патрулирований в районе Пакхоуку и доложил обстановку командиру 7-й дивизии генерал-майору Эвансу. Именно этой дивизии предстояло наступать в первом эшелоне. Еще молодой генерал уселся с Томлином в джипе, разложил карту на коленях и слушал, как капрал, старшего брата которого генерал знал лично, резюмировал свои наблюдения:

— В Пакхоуку все спокойно, но в нем полно войск. Они там подстерегают нас. Как только мы окажемся на другом берегу, они повылазят, как грибы из земли после дождя, если Вы понимаете, сэр, что я имею в виду.

— Я понимаю, — ответил Эванс. — Это означает большие потери, прежде всего, потому что наши переправочные средства не обладают достаточно высокой скоростью. Сколько там японцев, как Вам кажется?

Услышав, что их там один или два полка, исходя из количества грузовиков, стоявших далеко за городом, Эванс крепко призадумался. Но у Томлина было готовое предложение. Он показал пальцем на маленький населенный пункт всего в 15 километрах к югу от Пакхоуку. — Ньяунгу. Гнездышко пусто. Гурка Нугунг переплывал реку на маленьком бамбуковом плоту. Он сообщал, что там всего-навсего пара военных полицейских, обычная охрана деревни. Но самое важное, что между Ньяунгу и Пакхоуку нет прямой дороги. Если мы поторопимся…

— Гурке не стоило бы переплывать реку в одиночку, — заметил Эванс.

Но Томлин ответил:

— Сэр, я прикрывал его. Этот горец был готов на все, лишь бы доказать, что не боится воды. Пожалуйста, учтите это. И… Я хотел еще сказать, он рассказывал мне, во всем Ньяунгу нет ни одной японской уборной, не говоря уже о пулемете.

Он с любопытством поглядел со стороны на командира. То тс усилием подавил ухмылку, а затем начал изучать дорогу, ведущую в Ньяунгу с этой стороны реки. Задумчиво он сказал:

— Ваш неосторожный плавучий гурка, возможно, указал нам на решение.

Было 13 февраля 1945 года. Эванс уже обсудил все необходимое с генералом Слимом. Вечером он присел возле радиста и заставил его раз за разом уточнять, может ли он быть уверенным в помощи истребителей-бомбардировщиков. Его заверили, что погода не будет препятствовать полетам.

Эванс умышленно отказался от использования тяжелых бомбардировщиков, не желая настораживать противника. Пара истребителей-бомбардировщиков японцев не напугает, по крайней мере, за первое время.

На рассвете 14 февраля вылетевшие еще ночью из Ассама истребители-бомбардировщики пикировали на берег напротив Ньяунгу, пока передовые подразделения 7-й дивизии на бесчисленных и очень странных, на первый взгляд, плавсредствах начали форсирование реки. Пехотинцы взбирались на высокий берег под огнем нескольких быстро всполошившихся японцев, но наступление уже нельзя было остановить. 7-я дивизия ступила на восточный берег.

Японские подкрепления не подошли, так как в тот же день и 19-я дивизия начала наступление со своего плацдарма по направлению к Сингу. Обманный маневр удался. Из-за того, что Кимура думал, что именно здесь и произойдет давно ожидаемое им наступление, он сконцентрировал свои войска против 19-й дивизии и упустил из виду, что в это же время 20-я дивизия переправилась через реку южнее Мандалая. Быстрее, чем могли предположить японцы, союзники расширили свои плацдармы. Генерал Слим перебросил через Иравади три дивизии, и еще две ждали приказа на форсирование.

На юге, на участке 7-й дивизии Эванса, через реку быстро переправили бронетанковую бригаду, за которой последовала 17-я дивизия. Немедленно началось наступление на Мейтхилу. На такой поворот событий генерал Кимура вовсе не рассчитывал.

Танкам 17-й дивизии потребовалось ровно 85 часов, чтобы достичь аэродрома в Мейтхиле. Эрик Томлин был одним из первых, увидевших расстрелянные японские самолеты. Нугунг сидел на танке и курил, пока бой достигал своего апогея. Ему было ясно, что он и так внес свой вклад в победу уже тем, что разведал место переправы.

Японцы были полностью ошеломлены. Они, правда, фанатично защищали каждую позицию, но когда для усиления атаки прилетела 5-я воздушно-десантная дивизия, и ее свежие солдаты с «базуками» и огнеметами атаковали их, сопротивление японцев начало постепенно затухать.

Японский комендант Мейтхилы, генерал-майор Касуйя, погиб в бою, который в городе велся преимущественно штыками и ручными гранатами. На горящих улицах лежали погибшие или умирающие японские солдаты, многие разорваны гранатами на куски, другие обугленные пламенем огнеметов. Пленных было очень мало, в основном тяжелораненые. Днями над городом висел черный дым, потому что японцы успели взорвать большую часть своих складов. С падением Мейтхилы была предопределена и судьба Мандалая. Японские войска попали под удар нескольких атакующих клиньев, устремившихся на них с разных сторон, потому самое фанатичное их сопротивление все в большей степени превращалось в безысходную оборону последних позиций.

После удачной переправы у Ньяунгу генерал Слим собрал силы для последнего удара по Мандалаю. Это было 19 февраля. У Слима уже было три полных дивизии на восточном берегу реки, еще две были готовы присоединиться к ним. А с юга от Мейтхилы наступала 17-я дивизия.

После приказа о наступлении 19-я дивизия двинулась со своего плацдарма у Сингу дальше на юг. Через три недели ожесточенных и кровопролитных боев она ночной атакой смогла захватить последнюю позицию противника на холме к северу от Мандалая. Там теперь на закате солнца лежали достаточно уставшие солдаты и с удовольствием смотрели на древний город бирманских королей с его белыми, позолоченными пагодами. Честолюбивое желание первыми войти в город получило новую подпитку при виде его древних святынь, залитых солнечными лучами. Генерал Рис, командир 19-й дивизии как раз говорил своему адъютанту:

— Эти типы уселись в каждой из этих пагод, в каждом ларце, даже под ними у них бункеры. Нам нужно буквально штыками выщекотать их оттуда поодиночке, — как вдруг заметил, что пуля японского снайпера убила адъютанта. Он просто упал как подкошенный, пуля попала ему прямо в лоб. Рис любил Бирму и ее памятники культуры со времен своей службы здесь военным атташе при генерал-губернаторе. Собственно, именно здесь, в Мандалае, он очень хотел пощадить их. Но он больше не мог ждать, ведь японцы могли переформироваться. С тяжелым сердцем генерал приказал атаковать.