- Видела удар? А теперь пошли!
* * *
Пепельница была полна окурков; скатерть местами поседела от пепла.
Герр Директор курил. Господин Деляну курил. Оба молча наблюдали за восточным танцем ароматного дыма.
Ольгуца заняла свое обычное место за столом. Моника устроилась рядом с Ольгуцей.
- Герр Директор, почему ты не спросишь у меня, зачем я пришла?
- А! Это ты, Ольгуца! Вот я и спрашиваю: почему ты пришла?
- Так просто!
- Отлично.
- Папа, а ты не хочешь спросить?..
- Что?
- Что хочешь.
- ...Что ты делала до сих пор?
- Играла во дворе.
- Отлично.
- Все, что я делаю сегодня, отлично: отчего, папа?
- Что ты сказала?
- Ничего. Я пошутила.
- Хорошо.
Выпятив нижнюю губу, Ольгуца посмотрела на Монику. Моника сметала крошки со скатерти.
- Герр Директор, у тебя мигрень?
- Нет.
- Значит, у тебя мигрень, папа?
- Почему, Ольгуца? У меня нет никакой мигрени.
- Ну, тогда у меня мигрень.
И, насупившись, замолчала.
- У тебя болит голова, Ольгуца? - спросил господин Деляну, наконец-то внимательно посмотрев на нее.
- Не знаю.
- ...Скажи папе, Ольгуца. Ты, мне кажется, очень разгорячилась.
- У меня не болит голова... Я не люблю лгать.
- Ты сердишься?
- А что мне сердиться?
- Но, в таком случае, что с тобой?
- А с тобой что, папа?
- ..? Со мной ничего. Я курю. Думаю...
- О чем ты думаешь, папа?
- О тебе... о Дэнуце... о вас.
- Хорошо, папа.
Послышался шум в дверях. Все повернули головы в ту сторону. Вошла Профира, что-то жуя. Она пришла из кухни за своим десертом.
- Барин, можно убирать со стола? - спросила она, подавив зевок и не сводя глаз с оставшегося винограда.
- Можно, когда ты сама кончишь есть, - сурово отвечала ей Ольгуца.
- Я кончила.
- Тогда пойди и посмотри на себя в зеркало.
- ..?
- Иди, иди, Профира; а со стола уберешь потом, - вмешался, улыбаясь, господин Деляну.
Профира вышла. Громкая икота сопровождала ее тяжелые шаги.
- Папа, почему мы здесь сидим?
- Ждем маму.
- И ты тоже ее ждешь, Герр Директор?
- Я жду Дэнуца.
- И мне подождать?
- Если хочешь...
- Что ты скажешь, папа?
- Как ты сама хочешь, Ольгуца!
- Я сделаю так, как хочешь ты.
- Оставайся... почему бы и нет?!
Ольгуца отщипнула от кисти винограда несколько ягод и стала катать их по столу.
- Папа, тринадцатое число приносит неудачу?
- А ты знаешь, что такое неудача, Ольгуца? - посмотрел на нее сквозь монокль Герр Директор.
- Конечно, знаю, раз говорю!.. Неудача - это когда ты проиграл в карты... или когда у меня колики.
- Браво! И кто тебя только учит?
- Ты, Герр Директор.
- Где Алис, чтобы слышать тебя! Досталось бы мне на орехи!
- Скажи, папа, число "тринадцать" приносит неудачу?
- Кто его знает, Ольгуца?.. Некоторые люди так думают.
- А ты что думаешь?
- Да как тебе сказать!.. И да и нет.
- Скорее да или скорее нет?
- Пожалуй, скорее да.
- И я так думаю, папа... Герр Директор, а сегодня случайно не тринадцатое число?
- Почему? У тебя какая-нибудь неудача?
- Ну вот!.. Сначала ответь ты, а потом и я.
- Не тринадцатое. А теперь скажи ты.
- У меня-то все хорошо... а вот, может быть, у других не все в порядке?
- А вот и не угадала: у других сегодня большая удача.
- Я знаю, Герр Директор, - попыталась взять его на пушку Ольгуца.
- Откуда ты знаешь? Ты подслушивала у двери?
- Я не подслушиваю у дверей!
- Тогда что же ты знаешь?
- Спроси у папа.
- Что она знает, милый?
- Да откуда же мне знать!
- Ну и чертенок ты, Ольгуца!
- ...Герр Директор, что ты делаешь, когда тебе обидно?
- Всяко бывает! Иногда глотаю обиду... иногда...
- Иногда?
- Иногда курю!
- Я глотаю.
- Глотаешь! Что?
- Виноград, Герр Директор, - спокойно отвечала Ольгуца, словно орех, раскусывая хрупкую, душистую ягоду.
* * *
В спальню госпожи Деляну сквозь опущенные шторы проникал мягкий и спокойный послеполуденный осенний свет.
Дэнуц опирался рукой о плечо матери, стоявшей перед ним на коленях. Его больная нога покоилась на подушке. Ссаженное колено было промыто и смазано йодом... Теперь наступила очередь антисептической повязки.
Сильный запах аптеки щекотал Дэнуцу ноздри. Он не отрывал глаз от упаковки бинта, на которой был нарисован красный крест.
Солдат, израненный в сраженьях,
В жестоких муках опочил
Вдали от матушки родимой, которую он так любил...
Не подозревая о том, что Дэнуц умирает "вдали от матушки родимой, которую он так любил...", госпожа Деляну была обеспокоена серьезным выражением его лица.
- Очень туго, Дэнуц?
- Да, туго... Нет. Не туго!
- Скажи маме, Дэнуц. Если туго, я перевяжу.
- Нет, мама. Так очень хорошо. Merci.
Повязка начиналась чуть выше колена и доходила до середины икры, казалось, что Дэнуц получил тяжелое ранение и достоин боевой награды.
"Il pressent quelque chose!.."*
______________
* Он о чем-то догадывается! (фр.)
Было время, когда госпожа Деляну разговаривала с мужем по-французски, особенно когда хотела, чтобы ее не поняли дети. Эта привычка - теперь, когда дети знали французский - сохранилась у нее, хотя и ушла глубоко внутрь, для выражения сокровенных мыслей.
- Тебе грустно, Дэнуц? - спросила она, поглаживая ему лоб.
- ...
Вопрос сделал свое дело, Дэнуц опечалился.
"Pauvre petit! Quel sourire navrant..."*
______________
* Бедняжка! Какая у него страдальческая улыбка (фр.).
Весь во власти поэтического тщеславия и лирической грусти, Дэнуц принимал как должное то, что его гладили по лбу, по щекам, - словно это были аплодисменты.
- Хочешь чего-нибудь вкусного? Ну! Попроси у мамы...
- Мама, а сегодня не нужно спать днем? - спросил Дэнуц. В его голосе оставалось все меньше и меньше уверенности.
- Ты устал, Дэнуц? Хочешь спать?
- Не-ет!
- Тогда зачем тебе ложиться! Разве тебе плохо здесь, с мамой?
- Хорошо.
- Давай, мама тебя причешет.
"Может я заболел", - с надеждой подумал Дэнуц, чувствуя себя у власти.
Гребень легко скользил по мягким и крутым завиткам, подчиняясь скорее печальному направлению мыслей госпожи Деляну, чем движению ее рук, которые преследовали практическую цель.