Чтобы подразнить ее, он сказал почти что с небрежностью путешествующего аристократа:

--Может проеду чуть подальше. Там потрясающие есть места, Муликов рассказывал. Посмотрю реку серную... римский мост на Тигре...

Он чуть не прибавил: "А то вышлют, так ничего и не увижу", но всё-таки пожалел Мисюсь и ее слишком конкретный ум.

Он повторил ей, как Мирсаиду:

--В общем, не знаю. Как сложится.

Хотя на самом деле всё у него уже сложилось, и он знал.

-Андрюша, о чем ты! Это ведь уже граница. Тебя и близко

не подпустят!

--Видишь ли, там границу никто особенно не охраняет. За ней больше турки смотрят, чем сирийцы.

--Почему?

--Значит, туркам нужней.

--Странно как-то...

-Восток, милая.

Тут он спохватился.

--Давай собираться. Алиби всё-таки надо поддерживать.

-Ага, -испуганно согласилась Мисюсь, как будто к дому вот-вот должны были подъехать черные "эмки" с нелюдимыми чекистами.

--Сейчас я Юльку привлеку для быстроты.

Но хоть бы и впрямь само НКВД грозило приехать, Мисюсь все равно была не в силах совладать со своим педантичным механизмом внутри.

--Ты выкладывай обувь, Андрюша, а я буду отбирать одежду.

--Какая обувь, ты что! На два-три дня! Время, Вероника, время!

Вот так, подхлестами, удалось ввергнуть Мисюсь в суету, что было для нее худшим мучением, поскольку, когда хватаешь первую попавшуюся пижаму, отказывая себе всего лишь в двух минутах, чтобы рассудить, какая именно больше пригодна для данного случая, жизнь становится опасно легкомысленной и ненадежной.

От суеты проснулся в клетке попугай и полузадушенно бормотал спросонья.

Юлькин голос кричал из ванной:

-Па-ап, тебе двух сменных лезвий хватит? и - странное дело - Андрей был даже доволен, ощущая, как весь этот шум вращается вокруг него, видя, как растет скарб романтического путешествия, как заливается чай в термос, заворачиваются в фольгу бутерброды и Мисюсь то и дело спрашивает:

--А, может, еще одни теплые носки возьмешь?.. Помидоров тебе не мало положила?..

Давно уже не удавалось ему ощутить себя центром семьи в такой мере.

А, может, это в крови у любого мужчины, даже одурманенного высшим образованием: ночь, папаха, шашка; закутанная в черное женщина на крыше сакли... и достаточно тревожному ветру с гор дунуть случайно, как сразу чудятся храп коня и дорога, уходящая в бездну ночи...

Из книг он взял с собой "Комедиантов" Грэма Грина. Это было удобное для путешествий дешевое карманное издание, и, как ни странно, всего с одной опечаткой, да и то во французском слове: "assevez-vous".{вместо "asseyez-vous" - "садитесь" (франц.)}

Кроме этого предмета, бегство на север оказалось немыслимым без большой серой сумки, пакета с постельным бельем (на всякий случай), красного сундука-холодильника и термоса. В два приема Андрей отнес всё в машину. Потом надо было вдумчиво разложить по карманам деньги, документы, ручку, ключи, записную книжку, запасные ключи от авто - чтобы ничего не мешалось и в то же время было под рукой.

-Может не ехать, обойдется?-под занавес робко предположила Вероника.

-Да нет, лучше уж - как Петруня говорит: "На бога не надейся и сам не плошай...". А Виквас даже благодарен будет, ему же меньше забот.

Жестом он поманил ее за собой следом на лестничную площадку.

--Юльку к телефону не допускай, чтобы не брякнула чего-нибудь.

-Я его выключу.

--Ну... это уж лишнее. А в общем... как хочешь,-Андрей поцеловал Мисюсь и от чистого сердца сказал:-Ты у меня умница.

Только в лифтовом одиночестве до него дошла брезгливая гримаска, мелькнувшая на миг на лице Вероники, когда он процитировал Суслопарова. Сделал он это случайно, просто подвернулось на язык. Ну и хорошо, а то Мисюсь подумает, что он испугался до беспамятства. И еще хорошо, что нет душка предательства. Пусть знает, что он своих приятелей из анналов истории не вычеркивает, что бы ни случилось. Поэтому удачно вышло, очень политически правильно.

Еще не было половины одиннадцатого, когда он выехал. Дождь не мутил больше темноту, от его обильных слёз, которые они с Петруней переждали в "Пингвине", остались лишь таинственные медузы луж на асфальте и тревожащий озон в воздухе. Машин почти не было, но Андрей все равно ехал спокойно, поскольку не относился к любителям голливудской езды, когда трещат клапана и скулят покрышки. Только очутившись на алеппском шоссе, он позволил двухтонной "Вольво" разогнаться до цифры 120. После 25-го километра он свернул к Дмейру на дорогу провинциальную, узкую, но гладкую и пустынную.

До Пальмиры оставалось около двух часов бодрой езды. Трасса хорошая, надо только опасаться пучков кордной проволоки от лопнувших покрышек.

Дамаск, наверное, уже совсем заснул. Летом он успокаивается поздно. На Шааляне летом и в десять сутолока, даже гуляют девчонки (а там ничего есть девчонки); фруктовые и кондитерские лавки веселят прохожих яркими лампами; звенит миска на цепочке, прикованная к крану, устроенному в помин души шейха Нури - одного из столпов бедуинского племени шаалян, когда-то полюбившего здешние места и давшего им свое имя. И отросток ветвистого древа правящего клана племени с надменно закрученными усами -весь в белой галабии {народная арабская одежда: длинная рубаха почти до пят}и с четками из ягод терновника - сидит на венском стуле на тротуаре перед входом в наследственный особняк, отличаясь от далеких предков, 13 веков тому назад поставивших свои палатки в здешних садах, только носками фабрики "Редуан Халляк" и ботинками со шнурками.

Иногда, впрочем, стоит только стул.

Сейчас, по случаю зимы, стул, разумеется, убран и дверь наверняка закрыта.

Уже погасли огни Хамры и Салхии, но еще светит, наверное, прожектор на вальяжной площади Омейядов и растягивает тень памятника президенту или, в советском просторечии - папе - на просторной глухой стене библиотеки его имени.

Мисюсь налила себе джину, смотрит ТВ, думает о стремительной "Вольво" своего мужа, о зловредном Петруне, о том, чем обернется вся история, и немного - о войлочных тапочках, съеденных накануне молью. Он вдруг понял, что хочет подойти к ней сзади и поцеловать в теплую шею с родинкой, отодвинув волосы. И еще он вспомнил, как любит смотреть сбоку на ее профиль, когда она над чем-то задумается, а когда она очнется, то почему-то очень противно сердится и банально ворчит, вроде: "Ну, что смотришь?" Она очень серьезная женщина и чудесная жена, Мисюсь. Она, наверное, достойна быть женой великого человека. Как же так получилось, что она вышла не за того?.. Или тот, за кого она вышла, был похож когда-то на заготовку великого?..