Провинциальный тихий Дмейр остался незамеченным где-то в темноте справа. Еще через километр Андрей миновал первый пост. Когда машина запрыгала на небрежно наляпанных асфальтовых буграх, кто-то вышел с фонариком, посмотрел на номер и махнул рукой: валяй, не останавливайся.

Дальше лежала пустыня, безжизненная мокрая земля на сотни километров вперед, и пока эта внезапная бесконечность, торжественная, как музыка, не начала выматывать душу, надо было поскорее включить успокаивающую птицу дорожного уюта. Панель озарилась цифрами "1233" - радио Монте-Карло.

"...С начала операции "Буря в пустыне", по данным союзников, они потеряли 24 самолета. Два американских истребителя-бомбардировщика F-15 "Игл" и один бомбардировщик А-6 считаются пропавшими без вести вместе с четырьмя членами их экипажей. Ничего не известно еще о двух "Торнадо" британских ВВС и об их пилотах".

"Саудовский военный представитель подтвердил, что иракская ракета "земля-земля" типа СКАД была перехвачена и уничтожена сегодня вечером над Эр-Риядом примерно в 21.00 по местному времени. Жители саудовской столицы могли наблюдать пуск четырех ракет "Пэтриот" противоракетной обороны, после чего в 21.03 была объявлена ракетная тревога. С начала операции "Буря в пустыне" Ирак осуществил уже 26 пусков ракет по Саудовской Аравии".

"Испанец Карлос Сайнс на "Тойоте Селика" продолжает лидировать в ралли Монте-Карло, не уменьшая разрыва с неистовым Франсуа Делекуром и его "Фордом Сьерра"..."

Всё ясно, дальше будет про победы Бориса Беккера и про наводнение где-нибудь в Бангладеш, без этого набора новости - не новости. Во всяком случае, в данном историческом промежутке.

"720" - частота Би-би-си:

"...высшего совета исламской революции аятолла Мухаммад Хаким подтвердил в Тегеране, что священные города шиитов Неджеф и Кербела подверглись бомбардировке авиацией союзников."

"В Ливане доллар продолжал подниматься в течение последней недели, достигнув в пятницу 1050 лир против 1013 лир в прошлую пятницу..."

В общем, ничего сверхъестественного в мире не происходило. Кто-то стрелял, кто-то отстреливался, кто-то качал права, кто-то наживался, кто-то утверждал себя. Ничего такого, что затмило бы последние события в жизни самого Андрея,

Кое-где на холмах полосами смутно белел снег - на холмах, которые, как стадо ночных зверей, подкрадывались к дороге. А когда снег не мешал тьме, начинало казаться, что по обеим сторонам стеной стоят высокие ели, а когда асфальт бежал вниз, легко можно было вообразить, что дорога уходит в гигантский черный зев - под землю.

Что поможет муравью, забежавшему ночью в собор, справиться с этой огромной черной отстраненностью? Удары покрышек по выбоинам? Деловитый голос из Лондона, рассказывающий о быте третьего американского бронедивизиона в песках Аравии? И понемногу начинает казаться, что от всей жизни остался лишь неудобный кусок воспоминаний, застрявший где-то в горле. И единственное слабое спасение - начать что-то петь самому вместо радио.

Ах, как не хватает сейчас Петруни с его умом мытищинского философа!..

"Мы никогда не говорили о любви..."

Получилось хрипло и отвратительно нетвердо.

"...И нежных слов

мы избегали, как могли:

В них был опасный смысл

Огонь горячих искр..."

Уже давно он не сочинял. Потерялась связь с какой-то таинственной сферой, где дремлют звуки и живут слова. Сколько там осталось слов! Но отчего-то ни полная луна, ни бьющиеся под ветром акации, ни "Чинзано россо" не помогают больше расслышать голос из того мира. Дверь закрыта.

"...Мы не умели

вместе ни о чем мечтать,

И даже если

Мы, обнявшись, шли вдвоем,

То каждый думал

потихоньку о своем..."

...Но нет! Неправда! Он о Мисюсь сочинял больше, чем о других! Умопомрачительно много умопомрачительно славных песен. Потому что он действительно ее любит. Просто он страшно откровенен в песнях. Если бы Мисюсь это знала, она бы знала все... А может, она знает, но делает вид, что не догадывается? Милый, бесконечно милый Мисюсь...

Он спел восемь или десять песен и еще два раза послушал новости до того, как на горизонте показались желтые и голубые черточки огней Пальмиры. Отсюда до Дейр эз-Зора было еще двести кэмэ с небольшим. Андрей понял, что надо хотя бы немного поспать. Петь уже не было сил, и он, чтобы веки не слиплись раньше, чем надо, последние двадцать километров бубнил какой-то дурацкий припев, пришедший случайно на ум, вроде "чибадурилла", так и бубнил его до изнеможения, пока не подъехал к когда-то пышной столице гордой царицы Зенобии.

Снег штриховал складки холма Джебель Мунтар. "Вольво" проскочила между его надменной глыбой и пятном света, ложащимся на буквы на бетонной стене: "Пальмира Шам Палас отель". Потом снова омут тьмы, свет фар побежал по камням, круто заворачивая туда, где прожекторы обнаруживали среди ночи стену храма Бела и силуэт Триумфальной арки и превращали Историю в театральную декорацию.

Слева от дороги, где-то в паху у холма Умм аль-Кейс (уж что-что, а Пальмиру он знал неплохо), невидимые, стояли несколько погребальных башен, туристские автобусы накатали к ним довольно безопасную колею. Подходящее место, чтобы съехать с трассы, где слишком много огней и шума. Андрей притормозил, пропуская раздражающе огромный, бьющий фарами в глаза встречный грузовик, съехал с дороги налево и заставил "Вольво" ползти вверх по склону, переваливаясь на камнях. Он остановил машину, выключил фары и понял, что небо совсем иной черноты, чем холм и башни, проявившиеся перед ним на фоне ночи. И еще он понял, что, скорее всего, не выдержит и залезет внутрь одной из них - ведь, может быть, в последний раз посылается такой случай.

Андрей застегнул куртку, надел теплую - московскую - кепку. Снаружи дул небольшой ветер - бриз из пустыни, ровный и угнетающий, как вечность. Башня стояла шагах в двадцати выше по склону, у ее подножия зияла, как разинутый рот, низенькая дверь, а окошко наверху делало фасад похожим на одноглазое лицо. Андрею вдруг показалось, что в окне мелькнуло что-то светлое, ноги и сердце у него стал наполнять тяжелый ил, но уже через миг эта игра мнительного воображения лишь позабавила, а взбодривший кровь адреналин даже был кстати, поскольку отогнал сон. К сожалению, к счастью ли, ушли времена таинственных всемогущих сил и рациональный человеческий ум предпочитает теперь полагаться исключительно на самого себя.