--Ты не трогай Мисюсь. Это просто подарок судьбы - такая жена. Без неё я бы толком и галстук не умел завязать.

--Понятное дело! -коварно соглашается Петруня.-Она теперь опять всего дороже.

-Да! Представь себе! Или ты думаешь, что я собирался ее бросить?

-Ого-го! Пью за повелителя стихий.

--Ты дурак и алкоголик. Может, я и ребенка собирался бросить? Тебя бросали родители?

--У них ничего такого не было.

--Откуда ты знаешь? А?

--Ладно. Успокойся. Все равно я тебе завидую. Безобразие лучше однообразия. Слушай, опять всё кончилось. Давай теперь чего-нибудь покрепче.

--Да мне уже хватит.

-Ну вот, я так и думал. С тобой идти пиво пить - все равно что ехать в Пальмиру купаться. Надо как следует закончить... Где этот представитель древнего народа? Халдей! Принеси "ладошку" арака, понял? Что он клювом щелкает?

--Говорит, у них не подают.

--Вот те нате, хрен в томате... Знакомая песня... Ну скажи тогда, пусть принесет откуда-нибудь. Надо напоследок весело закончить... Чего он?

--Говорит, подороже будет.

--Ладно. Пусть прёт, не обидим.

Андрей не помнил, перевел ли он последнее или Суслопаров уже поднялся на воздушном шаре воодушевления над высотой всех языковых барьеров. Во всяком случае, малый тут же исчез.

На какой-то миг у Андрея блеснуло, как солнце из туч, предвидение:

-Петруня, может не надо "ладошку"?

--Почему это?

--Мне-то, знаешь, проще, я отдельно живу, а тебе через всё посольство топать.

-Не будь роялистом больше, чем рояль. Я же не девка, чтобы ты меня провожал. А на всех этих цербернаров я клал, понял?

--Понял.

-Ничего ты не понял.

--Я понял, что ты на них всех клал.

--Да не в этом дело! Ты просто рад мне еще раз напомнить, как ты безобразно свободен... Молчи, я знаю, что ты не хотел. Просто у всех у вас пещерные понятия о свободе. А классик как говорит? "Свобода есть осознанная необходимость". Не кивай, не кивай, ты не понимаешь всей глубины... А! Принес наконец, мурмудон ты мой, молодец, парень куэйс {хороший (араб.)}. Тебе сколько, Андрюш? Разбавить сильно? Ледку?.. Так вот, сегодня мной осознана необходимость устроить в этой пивной центр мироздания. И я устроил. Поэтому я свободен. Ха-ха! Спроси его: он верит, что я свободен?.. Ладно, не спрашивай, давай лучше выпьем.

Арак мятной струей легко льется в горло, и внутри долго тает его холодная дорожка.

--Я, Петруня, тоже бы... как-нибудь... Каждый день одно и то же!

--Правильно. Знаешь, чем человек отличается от пчелы?

--Чем?

-Тем, что должен доказать себе смысл жизни.

--Вот я и докажу. Поеду куда-нибудь...

Поначалу туманная, эта мысль стала быстро оседать в голове переливающимся инеем.

--Возьму и поеду прямо сейчас.

--Куда же ты поедешь?

--Какая тебе разница?.. Что, в Сирии некуда поехать?

--Верно, есть места симпатичные... Маалюля ничего, Забадани...

--Дерьмо твой Забадани! Вы все дальше Забадани не ездили. Каботажники! А на севере ты был?

-Куда уж нам в лаптях за паровозом! Да и чего там хорошего?

--Там природа, друг мой. Ширь.

--Ну и что? Поедешь за пятьсот кэмэ и увидишь, что там такая же сраная пустыня. Ехал бы лучше в Маалюлю - и ближе, и красивей.

--Ты дурак. Я там миллион раз был.

--Ну и съезди еще. Я там два миллиона, может, был.

-Тебе не понять. Это как зов.

-Ну-ну. Езжай, если у тебя такая идея с фиксой... Слушай, а может, лучше Бейрут? Вот куда бы я смотался.

--И не говори мне про него. Это же просто припадочная Ницца местного значения. Ты снимаешь трусы со своего плебейского преклонения перед банальщиной. Там, на севере, - мне рассказывал Муликов из культурного центра - серная река вытекает из земли. Зеленая река, понимаешь?.. Как стекло... или, наверное, как жидкая бирюза. Может, она прямо из ада течет... Ты в Бейруте такое увидишь?

Насчет ада Петруню задело.

--Да... Муликов - мужик с тараканами в голове... (это означало похвалу) И страну знает взад и поперек.

-Там вообще, наверное, ближе к аду, Петруня, -продолжал Андрей разрабатывать найденный сюжет.- Потому что вся земля пахнет серой, особенно к вечеру... и мост римский на Тигре... и лиловые горы... и еще чёрные горы... может, они торчат из самого пекла...

--Все равно, -капризно сказал Суслопаров, как будто Андрей умолял его тут же полюбить этот самый сирийский север, о котором наплел Муликов.- По пустыне тащиться... не люблю я эту вселенскую пудреницу...

Так или примерно так протекал, как вспоминалось впоследствии, этот полумифический разговор, полумифический не только потому, что весь вселенский космос, начиная от самых глаз, уже заливало нереальным туманом, но, главным образом, может быть, оттого, что в не доступной никому параллельной жизни, в этой раковине, куда сам Замурцев заглядывал с опасением, вдруг непонятно как, хозяйски расположился Петруня, пытающийся даже и сюда распространить свои философские изыски. Хотя, кажется, разговор очень скоро съехал в какие-то невыносимые джунгли, от чего в памяти зацепились только несколько невнятных обрывков, почему-то о гражданской войне, которая, в общем-то, понятное стремление народа внести разнообразие в унылый идиотизм существования, и что, если петуха в воду бросить, ему, в принципе, раз плюнуть поплыть - между перьями-то и в костях воздух - а он начнет безрассудно барахтаться и все равно захлебнется, и что все мы похожи скоро будем на таких вот петухов, и что каждый должен быть сам себе и диссидент и агент КГБ, тогда только мир устроится.

Помнилось еще, что потом (уже на улице) какой-то мальчишка целовал себе грязные пальцы, показывая, какой Андрей сладкий, и говорил весело хриплым голосом:

--Мистер, дай двадцать пять!

И еще - сопливый от грязи тротуар и Петруня, делающий время от времени такие плавные па, что казалось: вот-вот заиграет нежная музыка "Лебединого озера", и крик души, когда он наконец добился своего: "Думаешь, легко представителю великой державы в картонных ботиночках за 150 лир??.."

Как ехали опять в "Вольво", Замурцев помнил уже лучше, все-таки приходилось напрягать центральную нервную и вегетативную. Машины проносились мимо так быстро, что казались очень длинными. Петруня вертелся на сиденье (ничего нет хуже пьяного философа) и кричал: