- Я не знаю, сколько ей еще суждено просуществовать. Надеюсь, на ваш век хватит. Если повезет, ее хватит и на век ваших детей. В последнее время мне, знаете ли, стали приходить в голову невеселые мысли...
Серафима встала, подошла к директору и начала шептать ему что-то на ухо. Александр Иванович, от которого не укрылась эта рокировка, поморщился.
- Но сейчас, - его голос окреп, - Вам все карты в руки. Тот из вас, кому суждено стать ученым, станет имперским ученым. Он будет оснащен прекрасной лабораторией. По первому требованию ему будут привозить образцы и из Якутских кимберлитовых трубок, и их Херсонских раскопов. Тот, кому суждено стать офицером, будет имперским офицером. Частью армии, равной которой нет во всем мире... Ну, а тот, кому выпадет стать учителем истории... Александр Иванович улыбнулся, не слишком весело, - тот, кому выпадет стать учителем истории, сможет с гордостью рассказывать ученикам о стране, в которой им повезло родиться... И единственное, о чем я молю Бога...
Серафима уже шла к трибуне, налившись краской...
- И единственное, о чем я молю Бога, так это о том, чтобы наша с вами Империя просуществовала дольше, чем выпало на долю ее предшественниц...
Зал молчал так, что было слышно, как у Серафимы скрипят зубы. Она подошла к Иванычу и взяла его под локоток своей мясницкой дланью. После этого сама влезла в микрофон и прогудела:
- Александр Иванович хочет показать нам на примере исторических аналогий, как непрочны были государства, рожденные в принципах частной собственности. И как стабильно будет ваше будущее, дорогие наши выпускники, на земле первого в мире коммунистического государства!
Директор благосклонно икнул. Александр Иванович отошел от трибуны. Потом еще раз оглядел зал и поклонился - коротко, старомодно и энергично. После этого он ушел со сцены, а Серафима еще несколько минут предавалась одам и дифирамбам. Все чувствовали себя неловко, понимая, что конец торжественной части прошел не совсем по плану.
Наконец, поднялся Сам. То есть директор. Он прошествовал к трибуне и долго, с ненавистью, смотрел на стакан с водой. Потом откашлялся и произнес:
- Сегодня... В этот торжественный день...
Все уже знали и без него, что происходит сегодня, и снова заскучали.
Генка не мог оторвать взгляд от Анюты. Серый то и дело толкал его под локоть, но он ничего не мог с собой поделать. Генке казалось, что весь сегодняшний праздник затеян ради нее. Ради того, чтобы все могли увидеть эту принцессу из сказки, залетевшую на огонек в грязный нищий зал, увешанный языческими кумачовыми полотнищами.
А она, чертовка, делала вид, что ни восхищенные вздохи, ни трусливые взгляды украдкой не имеют к ней никакого отношения. Вместе с красавицей матерью и аристократом отцом она казалась бабочкой, случайно залетевшей в пыльный подвал. Но на крыльях этого мотылька каждый уносился под самый потолок, не обращая никакого внимания на осевшую там пыль...
- Заканчивая торжественную часть, я хочу еще раз поблагодарить наших медалистов и чемпионов за тот вклад, который они добавили к престижу нашей школы. Я надеюсь вскоре увидеть вас, комсомольцы, в сплоченных рядах нашей Коммунистической партии... - директор откашлялся, в углу похмельного глаза блеснул фальшивый бриллиант слезы. - Спасибо вам, учителя. И вам, дети. Для нас вы навсегда останетесь детьми, даже когда ваши собственные сыновья и дочери пойдут учиться в нашу школу...
Тут все поняли, что нужно похлопать. Причем не просто похлопать, а встать и похлопать. И все встали и хлопали до тех пор, пока учителя гуськом не покинули президиум. Многие в зале плакали.
А потом начался ураган. Часть ребят кинулась на сцену, другая осталась в зале и принялась расставлять стулья по стенам. Через несколько минут на сцене оказались колонки, и всех гостей старше семнадцати лет довольно жестко выставили из зала. Грянула музыка и народ разбился по небольшим компаниям. Начался настоящий выпускной вечер...
- Как ты думаешь, что ему за это будет? - спросил Серый у Генки. Они стояли в школьном туалете и курили с непередаваемым чувством свободы. Теперь можно было делать все, что захочется. - Не знаю. Может, выговор? - Думаю, что выговором дело не кончится. Сильно выступил сегодня Иваныч... Имперские офицеры... Звучит, да? - Да. Звучит. Слушай, Серый, ты бы с Ленкой хоть сегодня потанцевал, что ли? Она ведь каждый день плачет. - А я тут причем? Хочет - пусть плачет. Надоест - перестанет... А ведь могут и из школы выгнать. - Ленку?! - Да причем тут Ленка... А вообще он правильно говорил. Только странно... Как будто все это может закончиться... - Что - все? - Ну, все... От Москвы, до самых до окраин... Ведь не может, Ген? Как думаешь? - Да ну тебя, с твоей политикой. Нашел, тоже, тему в выпускной вечер. Пошли в зал! - Пошли.
Ребята отправились в зал. Там уже вовсю гремела музыка.
- "Вот новый поворот..." - пела Машина Времени.
Все плясали, образовав кольцо вокруг Анюты. Она с Ленкой на пару стояла в самом центре и танцевала так, как не умел больше никто. У Ани были полузакрыты глаза, она улыбалась и, казалось, парила в нескольких сантиметрах над полом, в воздухе. Ей не было дела ни до кого, в том числе -до Генки. Особенно - до Генки.
У него защемило сердце. Его праздничное настроение камнем упало наземь. Он коротко развернулся на каблуках и ушел из зала прочь.
- "Пропасть или взлет, омут или брод..."
В спину ему прозвучал звонкий смех Ани...
Он шел по гулким коридорам и видел, как тени первоклашек беззвучно носятся друг за другом. Среди них была и его собственная тень. Она носилась вместе со всеми, не обращая никакого внимания на то, что за ней наблюдают. Она была смешна и неуклюжа. Она носила кота в ветеринарку и мастерила лук из веток орешника. Она оглядывалась за окно, где три месяца в году все было белым-бело... Она дралась и проигрывала. Дралась и побеждала.
Гена подошел к двери своего класса. Она была не заперта. Он коснулся ручки, и дверь отворилась перед ним, приглашая внутрь.
Внутри класса было темно и пусто. Снаружи, за черными окнами, остался целый мир, увенчанный Трубой. А здесь были только Генка и его память. И понимающе притихший класс.
Гена сел за свою парту.
Прозвучал неслышный звонок, и в класс ровным учительским шагом зашла Тишина. Она не стала вызывать его к доске. Не стала рассказывать ничего нового. Она просто уселась за учительский стол и принялась проверять какие-то старые работы. Может быть, диктанты. А может быть, никогда не написанные письма.
Генка встал и подошел к доске. Взял мел и тряпку. Он хотел написать на доске слово "Аня", но доска не была Трубой. Он поглядел на доску и положил мел обратно. Потом вернулся и сел за Анину парту. Он всегда мечтал сделать это, но никогда не решался. А теперь вот сел. Закрыл глаза и стал слушать музыку из зала, на смену которой сама собой пришла старая знакомая мелодия...
Он не знал, сколько минут просидел так, покачиваясь на волне своей памяти.
А когда открыл глаза, увидел рядом Аню.
- Тебя нет, - сказал он. - Ты мне снишься. - Да, - шепнула она. - Я тебе снюсь. - Значит, я могу сделать с тобой это. Ведь ты не настоящая. - Да. Я не настоящая. Сделай со мной это...
Гена подошел к двери, плотно закрыл ее и забаррикадировал стулом. Потом вернулся в сон и неумело расстегнул крючок на анином платье...
...Утро застало их в городском парке. Они сидели, обнявшись, и ни о чем не думали. У обоих были выпускные колокольчики, и они звенели, когда Генка и Анюта целовались.
Весь парк был полон выпускниками. Подгулявшие компании, с гитарами и без, с бутылками и без оных, проходили мимо, подмигивали, приглашали с собой, деликатно отворачивались.
Повсюду стояла атмосфера праздника и чуда. Все спали наяву и не хотели просыпаться... Все были заодно.
Потом мимо прошла Ленка, вся в слезах. Аня вскочила со скамейки и догнала ее. Утешать с высоты собственного счастья было очень приятным занятием.