Она помотала головой. Нет. Он всё понял. Он знал, что она не может уйти сейчас, этим вечером. Не тогда, когда ей почти удалось пробраться во дворец. К Крайер.

– Эйла! – улыбка исчезла с лица Бенджи.

– Нет, – сказала она. – Я не пойду.

Хочет ли она того же, что и он? Хочет ли она смерти пиявкам? Конечно, хочет, но не такой. Это не должен быть лишь след из человеческой крови, обречённой на провал попыткой. Она не готова потерять кого-то ещё. В последний раз, когда на Юге было восстание, его подавили почти сразу – и это восстание было массовым, когда почти две тысячи человек прошли маршем по улицам города Брэм, вооружённые факелами и селитрой, в попытке захватить сердце города, где жили самые могущественные автомы. Восставших разбили за одну ночь. Автома, возглавившего контратаку и уничтожившего их, наградили как героя войны. Обычное имя, обычный монстр. Кинок.

Бенджи замолчал, но Эйла наконец почувствовала его гнев – поняла, что теперь он направлен на неё. Когда они достигли узкой тропинки, которая изгибалась вверх, к дворцу, его шаги стали широкими и решительными. Теперь вдалеке уже виднелись островерхие крыши дворцовых башен.

Она поспешила догнать его, задыхаясь от жары. К тому толпа была уже далеко. Она схватила его за плечо, и он остановился так внезапно, что она чуть не врезалась в него.

– Я знаю, что ты собираешься сказать, – процедил он сквозь стиснутые зубы.

Эйла с трудом перевела дыхание:

– Ты всегда можешь... понаблюдать за кометой без меня, – слова застряли у неё в горле, будто в рот насыпали соли.

Его тёмно-карие глаза встретились с её. Ветерок играл в его растрёпанных волосах. Он стал выше неё и шире в плечах. Она выдержала его взгляд.

Целую минуту он молчал. Они просто стояли, тяжело дыша и глядя друг на друга, но думали о том же: слишком рано.

Эйле хотелось сказать: "Не бросай меня".

Но следовало сказать: "Оставь меня". Потому что, может быть, так будет лучше.

Гнев Бенджи, казалось, сменился печалью, его губы приоткрылись. Наконец он сказал:

– Я не уйду без тебя, и ты это знаешь.

Да, она это знала. И это напугало её больше всего на свете. Он не бросит её. От этой мысли внутри всё перевернулось. "Уходи! – едва не крикнула она. – Не оставайся ради меня".

Но затем другой голос, скрывающийся очень глубоко, подсказал, что у неё ничего не выйдет – ничего из её планов мести – без него.

Его губы по-прежнему были слегка приоткрыты, как будто Бенджи хотел сказать что-то ещё. Она знала, насколько его захлестнуло этим стремлением. Революция. Кровь. Перемены. Она ждала, что он продолжит, снова попытается убедить её. Но он также знал, как сильно она хочет мести: обагрить руки кровью леди Крайер.

Так что в конце концов Бенджи просто вздохнул. Всё больше и больше слуг ходило мимо них по узкой тропинке, и Эйла отошла на несколько шагов от Бенджи, не сводя глаз с истоптанной тропинки, пока они молча шли обратно в свои комнаты, а прошлое шлёпалось в её мысли, как комья грязи.

После того, что Эйла привыкла считать тем днём, который все изменил, точкой разлома в её сознании, тем, что раскололо её жизнь на до и после, кошмарным сном наяву, кровавым пятном, раздробленной костью, которая не заживала, в тот день Эйла позволила себе неделю погоревать.

Даже в 9 лет она знала, что слишком легко утонуть в горе – уйти на дно и никогда не всплыть. Одна неделя, сказала она себе. Одна неделя.

Одна неделя, чтобы оплакать смерть своей семьи.

Mама. Папа. Её брат-близнец, Сторми, который любил Эйлу больше всего на свете. Которого оторвали от неё при попытке защитить её от них. Сторми, который, судя по оборвавшимся звукам его криков, встретил смерть прямо там, за стенами того, что когда-то было их домом.

В этом мире мало что есть определённого, но можно сказать точно: любовь не приносит ничего, кроме смерти. Там, где есть любовь, смерть ходит за ней, как волк за раненым оленем. В воздухе витал запах крови. Эйла познала это на собственном горьком опыте.

Теперь ей было 16, и всё, чего она хотела, находилось всего в нескольких дюймах от её пальцев.

Когда Роуэн спасла её, у Эйлы были только боль и гнев.

Но однажды, примерно через месяц после знакомства с Роуэн, в город пришла группа людей-кочевников. Роуэн предоставила Эйле выбор: уехать со странниками, оставить свою боль и воспоминания позади и начать всё заново, или остаться под крылом Роуэн. Роуэн будет заботиться о ней, пока она не найдёт работу. И Эйла научится сражаться, жить и строить планы во имя справедливости.

Эйла выбрала последнее. И Роуэн, сдержав обещание, нашла Эйле работу дворцовой служанки.

Эзод. Пиявка, по приказу которого вырезали деревню Эйлы.

Именно люди Эзода ворвались в дом Эйлы и убили её семью только потому, что могли.

Эзод гордился тем, что распространял Традиционализм по всему Рабу – веру автомов в моделирование общества по образцу человеческого поведения, как будто люди были давно исчезнувшей цивилизацией, у которой они могли выбрать лучшие атрибуты для имитации. Правитель Эзод всячески поддерживал семейные ценности, по крайней мере, так утверждали он и его Совет. Ирония не ускользнула от Эйлы.

И теперь она работает на него. Каждая секунда этой работы вызывала у неё отвращение, но только там можно подобраться к Эзоду. Она зашла слишком далеко. Она не собирается отказываться от всего этого ради какой-то обречённой мечты о Революции.

Роуэн всегда говорила ей, что нужно добиваться справедливости. И долгое время Эйла верила ей. Она верила, что Революция возможна, что если люди будут продолжать восставать, отказываясь подчиняться, то смогут всё изменить. Но теперь у Эйлы открылись глаза. За прошедшие годы она убедилась, насколько безнадёжны мечты Роуэн. Каждое восстание проваливалось; каждый блестящий план проваливался; каждый новый манёвр приводил только к новым человеческим жертвам.

Справедливость – это бог, а Эйла больше не верит в такие детские штучки.

Она верит только в кровь.

3

Когда Крайер появилась утром в новое платье, Эзод и Кинок уже сидели в большом зале за завтраком. Они тихо что-то обсуждали, но тут явилась она.

На мгновение Крайер уставилась на отца – того, кто её заказал. Эзод был шедевром проектирования. Его создали могущественным, влиятельным, блестящим даже для автома, уважаемым всеми в Зулле. Когда он говорил, все слушали.

Что он скажет о предательстве акушерки Торрас?

Она ещё не говорила с ним об этом.

На самом деле она боялась.

Кинок рассказал об этой диверсии неделю назад, во время охоты, и всё же она ни с кем не обсуждала это происшествие.

Крайер села за стол напротив Кинока. Большой зал в восточном крыле дворца легко мог вместить 50 человек – он был огромным, просторным, с высоким сводчатым потолком и массивным банкетным столом, сделанным из хорошо отполированной сосны. Но несмотря на его вместимость, здесь бывали только Крайер, Эзод и горстка слуг. И, в последние месяцы его ухаживаний, Кинок.

– Доброе утро, миледи, – поздоровался Кинок.

Крайер кивнула в знак приветствия, стараясь не встречаться с ним взглядом.

– Дочь моя, – сказал Эзод, и Крайер заглянула ему в глаза.

– Отец, – прошептала она.

Вошёл мальчик-слуга с золотым блюдом, а на нём – жидкий камень-сердечник.

Добываемый из-под земли драгоценный камень был источником силы автомов. Он тёк по их жилам и внутренним системам, не как человеческая кровь, а как ихор, кровь древних богов из человеческих книг. Что-то ближе к магии и алхимии, чем к природе.

Крайер выпрямилась в кресле.

Жидкий камень-сердечник подавался в чайнике в форме птичьего черепа с длинной ручкой, вырезанной из самого сердечника. Из глазниц птицы выходил пар. Крайер старалась не выглядеть нетерпеливой, когда подставляла чашку.

Ей это было нужно. Особенно после того, что Кинок рассказал ей на прошлой неделе: о скандале с акушеркой, о том, что чей-то Проект подделали. От мысли, что существовал хотя бы малейший риск подделки и её Проекта, у нее внутри всё сжималось. С тех пор она не спала.

Автомам не требовалось ночного отдыха, как людям, но рекомендовалось, чтобы они спали не менее 6 часов каждые 3 дня. Сон позволяет органам замедлиться и перезагрузиться, а телам восстановить любые внутренние или внешние повреждения. Обычно Крайер очень старательно высыпалась – ей было почти приятно свернуться калачиком под мягкими одеялами и наблюдать за восходом луны за окном, позволяя мыслям утекать, как вода в ванне.

Это было похоже на игру в человека.

Но с тех пор, как Кинок вернулся во дворец, Крайер становилось всё труднее и труднее отпускать мысли, чтобы заснуть.

Мальчик-слуга наполнил чашку Крайер последней. Жидкость, которую он налил, была тёмно-красной, цвета каменной пыли, разведённой в воде. В таком виде камень был менее концентрированным, но его было легче употреблять, и кроме того Эзоду доставляло удовольствие подражать человеческим обычаям, таким как утреннее чаепитие. В отличие от некоторых других членов Красного Совета, он считал, что автомы могут учиться у людей. Человеческая культура была, в конце концов, основой стабильности в Рабу: организация, система, семья. Основные ценности Эзода. Мы никогда не должны забывать, говорил он, что на протяжении тысячелетий все короли этой страны были людьми. А короли-люди начинали день с чаепития.

Крайер потянулась за чашкой, но в спешке её рука дрогнула. Жидкость расплескалась.

– Прошу прощения… – пробормотала она, беря салфетку, чтобы вытереть пятно.

Эзод остановил её рукой:

– Не надо. Для этого есть другие.

Он щёлкнул пальцами, подзывая мальчика-слугу.

Крайер опустила глаза.

Когда тот закончил убирать, она снова взяла чашку, стараясь крепко её держать. Один глоток жидкого камня-сердечника, и Крайер почувствовала, как внутри разливается сила. Будто она вышла на солнечный луч или погрузилась в горячую ванну – медленное, приятное ощущение, согревающее с головы до ног. Все негативные побочные эффекты от недостатка сна прошли. Крайер почувствовала себя настолько сильной, будто способна добежать без остановки из большого зала до самых гор Адерос, находящихся в пятистах лигах отсюда. Даже мозг стал работать чётче, увереннее. Она спрятала довольную улыбку за чашкой чая.