Эйла кивнула, а затем подняла глаза, встретившись с пристальным взглядом Крайер:

– Почему вы не донесли на меня?

Эйла протянула руку и коснулась груди – там, где под рубашкой, должно быть, висело запретное ожерелье, холодящее разгорячённую кожу. Эйла плотно сжимала челюсти, выпятив подбородок.

Крайер сглотнула, хотя в этом не было необходимости. Хороший вопрос. Слишком много вопросов без ответов – Крайер такие ненавидела.

– Потому что ты спасла мне жизнь, – запинаясь, ответила она.

Эйла помотала головой:

– Стража прибыла достаточно быстро. С вами всё было бы в порядке, даже если бы меня там не было.

– Это правда, – признала Крайер, потому что так оно и было. Всегда было. Её стража всегда была на высоте. – Отец создал меня с сигналом тревоги, – внезапно ей захотелось, чтобы Эйле стало понятно. – Если у меня пульс слишком учащается, устройство посылает гвардейцам беззвучный сигнал бедствия. Даже мы его не слышим, а они услышат.

Она говорила только для того, чтобы заполнить тишину, и поэтому замолчала.

Брови Эйлы слегка приподнялись. Лёгкий ветерок, словно невидимый палец, шевелил маленькие завитки волос, выбившиеся из косы Крайер. Волосы у автома были густыми и блестящими, обычно их носили высоко на голове, заплетая в косу, скрученную в тугой венец. Внезапно Крайер почувствовала себя очень незащищённой, слишком остро ощущая крошечные, тонкие завитки на висках и затылке. Ей было неуютно под пристальным взглядом Эйлы. Она смутилась.

– Это потому, что я видела, как вы плачете? – сказала Эйла и сильно прикусила нижнюю губу.

– Я не плакала, – натянуто сказала Крайер.

– Вы плакали, я видела. Я дотронулась до вас. Морская вода не такая тёплая.

Они пристально посмотрели друг на друга.

– Прекрасно, – сказала Крайер. – Но я твоя миледи. И ты не единственная, кто прошлой ночью видел нечто, не предназначенное для твоих глаз, – она многозначительно посмотрела на то место, где должно было висеть ожерелье. – Таким, как ты, нельзя носить подобные безделушки.

Руки Эйлы дёрнулись, будто ей захотелось дотронуться до своего ожерелья.

– Это не безделушка.

– Что бы это ни было, оно запрещено, – Крайер склонила голову набок. – Это правда, что люди собирают блестящие предметы, как сороки?

Она видела, как птицы с чёрными перьями задерживались на высоких ветвях и пикировали вниз, чтобы осмотреть упавшие монеты; однажды она даже слышала о вороне, которая чуть не выклевала глаз благородной даме, пытаясь осмотреть её украшенную драгоценными камнями диадему. Иногда, во время трапез в большом зале, она вспоминала эту сказку, и каждый раз приходилось прятать улыбку за рукавом.

– Вы живёте во дворце из белого мрамора и золота, – недоверчиво сказала Эйла. – У вас в волосах жемчуг. И вы называете меня сорокой?

– Я леди, – отрезала Крайер. – Ты – нет.

– Ну, моё ожерелье – это не безделушка, – огрызнулась Эйла. – Это не просто что-то блестящее. Оно – часть истории.

– Правда? – сказала Крайер. – Какой истории? Что значит "часть истории"? – она пристально посмотрела на грудь Эйлы, будто пытаясь разглядеть таинственные свойства ожерелья. – Внутри зашифрованное послание? Ожерелье – ключ к секретной библиотеке? Это древняя реликвия?

– Нет, нет и ещё раз нет, – сказала Эйла, широко раскрыв глаза. – Нет, я... ну, на самом деле я сама не знаю.

– Жаль.

Губы Эйлы дрогнули. Возможно, от горечи.

Глядя на неё, Крайер почувствовала головокружение. Потеряла равновесие. Так близко к краю утёса ей грозила опасность снова упасть – казалось, что бушующее море под ними зовёт её, манит. Глаза Эйлы были такими тёмными.

Крайер внезапно подумала о садах. Все эти краски поддерживались слугами-людьми. Во дворце цвета были только в её спальне, на гобелене с изображением Киры. Кто соткал этот гобелен? Автом? Крайер изучила 14 языков, 29 отраслей науки и математики, тысячелетнюю историю каждого официально признанного королевства и территории, но она ни разу не сплела ни единой нити, никогда не рисовала, не писала ничего, кроме очерков. Она посмотрела на Эйлу, которая тоже не отрывала от неё пристального взгляда. Волосы Эйлы развевались на океанском бризе и прилипли к вискам.

– Ты когда-нибудь брала уроки? – она не собиралась об этом спрашивать.

Эйла сморщила нос. Она часто так делала.

– Нет. Я не...

– Что "не"?

– Я не умею читать, миледи.

Крайер помолчала, осмысливая её слова. Она не могла представить, что кто-то не умеет читать. Почему-то это казалось очень жестоким.

– А ты бы хотела чему-нибудь научиться?

Она имела в виду: "Что тебе интересно? Существуют ли какие-то слова или мысли, от которых морщины на твоём лбу разгладятся, а глаза заблестят?" Крайер хотелось изучить её, как карту. Нарисовать прямой путь между всеми её конкретными, но разбросанными по разным местам точками.

– Может быть, – Эйла пожала плечами.

Крайер ждала.

Эйла смотрела на океан:

– Очень давно я знала одного человека, которому нравилось изучать природу, её законы. Однажды я спросила его почему, и он сказал мне, что ему нравится, когда во вселенной существуют определённые законы. Он сказал, что нельзя считать, что всё остаётся неизменным, потому что всегда действует какая-то сила. Даже там, за небесами, так далеко, что мы даже не можем себе этого представить, всё работает точно так же, как и здесь, но уже с телами на орбите. Они взаимно притягиваются и отталкиваются. Кажется, это называется законом падения.

Закон падения.

– Кто тебе такое рассказал?

Когда Эйла снова посмотрела на неё, в её тёмных глазах горел огонь:

– Тот, кого я больше не увижу, – сказала она. Она снова помолчала. – Вы ещё что-то надо, леди Крайер? Если вы не собираетесь меня наказывать, то что мы здесь делаем?

Ты здесь, потому что видела, как я плачу.

– Я устала от своей нынешней служанки, – сказала Крайер. – Хочу найти ей замену.

Когда Эйла в замешательстве нахмурилась, она продолжила:

– Ты уже помогла мне однажды. Хочу, чтобы ты помогла мне снова. Будь моей служанкой.

– Что? – Эйла судорожно втянула воздух.

– Ты будешь приходить в мои покои на рассвете и весь день будешь рядом со мной. Ты будешь служить мне и только мне. Это положение власти и чести. Служанка наследника правителя.

Крайер знала это выражение. Шок. Но Крайер было всё равно. Она была знакома с Эйлой меньше часа, но уже знала, чего хочет. Ей нравились эти тёмные глаза, эта спокойная, резкая напряжённость, уклончивые ответы, от которых, как она знала, её ожидает ещё одна бессонная ночь, проведённая в раздумьях, догадках и… мечтах. Или что-то близкое к этому.

И снова Крайер почувствовала что-то вроде притяжения, искушения наклониться поближе к Эйле, своего рода внутреннее падение. Она стояла неподвижно. Это был навык, которым обладали только автомы – стоять неподвижно, не дрожа.

– Зачем вам это? – наконец спросила Эйла. – Почему вы не донесли на меня за ожерелье? Почему вы хотите, чтобы я была рядом?

"Эйла мне не поможет," – понимала Крайер. Она не сможет исправить её ущербный Проект, не спасёт Крайер от брака с Киноком. Она скорее всё испортит – Крайер это понимала.

И всё же тут что-то было: толчок, притяжение.

Внутреннее падение, как некий закон.

– Твоё ожерелье. Мои... – она не могла произнести человеческое слово "слёзы". Она свысока посмотрела на Эйлу и расправила плечи. – У нас обеих есть тайны. А когда кто-то знает твои тайны, не стоит ли держать такого на расстоянии вытянутой руки?

Эйла промолчала.

– Жду тебя завтра на рассвете, – сказала Крайер и отвернулась.

* * *

У всего есть начало: все вещи обладают определённой первичной материей, чистой, неосязаемой субстанцией, более древней, чем сама Вселенная; метафизическим материалом, из которого соткан такой безграничный объект, как человеческая душа. Если человечество создано из такого материала, из органов, костей, плоти и даже неосязаемой души, то, несомненно, мастер может изменить человеческую жизнь. – из "Справочника мастера", написанного Ульгой из дома Дамероса, 2187440906, год 4 э.а.

6

Она была так близка к цели.

Во второй раз за столько дней Эйла застала Крайер прямо на краю обрыва. И всё же Крайер по-прежнему жива. Направляясь обратно через дворцовую территорию к длинному низкому зданию, где спали слуги, Эйла боролась сама с собой. Один голос бушевал, кричал от отчаяния: она была так чертовски близка к цели. Она могла позволить Крайер упасть, либо вообще не хватать её за запястье, либо посмотрев ей в глаза, сказать "это за мою семью" и столкнуть её вниз, а потом смотреть, как тело падает на камни во всепожирающий океан внизу. Сегодня она тоже могла столкнуть Крайер с обрыва. Во время их разговора было много моментов, когда Эйла замечала, что Крайер теряет бдительность; она бы не успела среагировать; она могла быть мертва прямо сейчас. Но она ещё жива.

Другой голос в голове Эйлы отчаянно пытался оправдать собственное бездействие. Да, она могла позволить Крайер упасть, можно было столкнуть её. Но на протяжении многих лет, когда Эйла представляла себе свою месть, она всегда представляла кровь: нож в сердце, в горле, тёмная, неестественная кровь Крайер на руках. Жестоко. Приятно. Столь же жестоко, как и налёты на деревню Эйлы. Иначе зачем ей ждать так терпеливо и долго? Зачем идти на всё, чтобы пробиться наверх, украсть нож, часами тренироваться в ночных садах?

Недостаточно просто позволить Крайер погибнуть в результате несчастного случая, и даже недостаточно столкнуть её с морских утёсов. Ни одна из этих смертей не казалась справедливой. И даже тогда... что-то в разговоре с Крайер пробудило… не любопытство, не желание, но... скорее, смесь того и другого. У леди Крайер были секреты. Это было не то, что Эйла когда-либо ожидала увидеть или услышать, и ей очень хотелось узнать больше. Проникнуть во дворец под прикрытием работы у Крайер. Она всегда считала, что максимум её возможностей – это убить дочь Эзода. Но что, если она сможет уничтожить и его? Убить дочь и сжечь его королевство дотла?