ГЛАВА 7

Саванна

Я выдерживаю десять минут, прежде чем больше не могу держать язык за зубами. «Куда мы едем?»

«Домой», — хрипло повторяет он односложный ответ, который дал ранее.

Зубы вдавливаются в нижнюю губу. Наверное, не стоит его доставать. Счастливый похититель — добрый похититель. Или так я могу предположить.

«Но где же дом?» Я никогда не умел молчать.

Когда он только вздыхает, я отрываю взгляд от пейзажа и смотрю на него.

В салоне машины слишком темно, чтобы хорошо разглядеть его черты, но мне не нужен свет, чтобы запомнить искру в его глазах. А проезжающих уличных фонарей достаточно, чтобы очертить его сильную челюсть. Его сильные брови. Его сильное все.

Честно говоря, это даже несправедливо, что кто-то выглядит так хорошо. И уж точно несправедливо, что мой мозг просто не может смириться с этим фактом. Каждый раз, когда я смотрю на него, страх должен быть первым, что я чувствую. Но это не так.

Вместо этого у меня внутри есть это девчачье содрогание. Чувство, которое позволяет тебе понять, что кто-то привлекателен; и что этот кто-то слишком привлекателен для тебя, и что он, вероятно, знает об этом. Поэтому, когда я должна сосредоточиться на важных вещах – например, как мне сбежать – мой разум цепляется за тот факт, что эта рубашка, которую я ношу, немного тугая. И что пояс моих джинсовых шорт тоже тугой. И что когда я так сижу, мой живот выпирает над ремнем безопасности. А мои бедра – вспотевшие от напряжения и стресса – прилипают к теплому кожаному сиденью подо мной. И я знаю, что все это неважно. Я знаю, что все это глупое тривиальное общественное дерьмо, о котором мне никогда не следует беспокоиться, не говоря уже о том, когда меня буквально похищает сумасшедший. Но все равно, вот я здесь, гадая, что он обо мне думает. И это, возможно, то, что я больше всего ненавижу в себе прямо сейчас.

Он снова вздыхает, вероятно, ему надоело, что я пялюсь на его профиль. «Мы скоро будем там».

Я смотрю в лобовое стекло. Мы едем по автостраде, а Миннеаполис позади нас становится все меньше. Что говорит мне только о том, что он не живет в городе.

«Ты живешь в пригороде?» Не знаю, почему это так невероятно, но это так.

«Слушай, ты можешь сидеть там и наблюдать, или я могу завязать тебе глаза. Но я не собираюсь просто так давать тебе свой адрес».

«Но…» Я не знаю, почему я просто не могу заткнуться. «Ты везешь меня туда. Так я не увижу, где ты живешь?»

Кинг поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. «Ты бы предпочла, чтобы я отвез тебя на один из складов? Потому что я обещаю тебе, что мой дом более комфортен. Для нас обоих».

Он удерживает мой взгляд на мгновение дольше, чем я считала бы безопасным, а затем снова поворачивается и смотрит на дорогу впереди нас.

Сжав губы, я снова смотрю в окно.

У меня нет большого опыта в борьбе с угрозами насилия, но поход на один из складов звучит как что-то вроде этого.

У кого вообще есть склады? Множественное число?

«Кинг — твое настоящее имя?» Я вижу, как мои собственные глаза расширяются в отражении окна.

Зачем я это спросила!?

Не думаю, что на этот раз его реакцию можно назвать вздохом, скорее долгим, громким выдохом. «Саванна, ты же не думаешь, что это хорошая тема — спрашивать меня об этом?»

Его тон скорее недоверчивый, чем сумасшедший, поэтому я позволяю своему взгляду снова качнуться в его сторону. «Потому что это не так?»

«Потому что вести себя как тупица — это, по сути, правило номер один при похищении. А ты только что сказала мне, что знаешь мое имя. Зачем мне теперь тебя отпускать?»

«Ох». Я просовываю руки ниже между бедер, сгорбившись. «Но ты же знаешь мое имя».

«Да». То, как он произносит это слово, звучит как «да». «Но это я похищаю. Я должен знать о тебе кое-что».

«Но ты же знаешь, что я знаю, кто ты. Потому что мы встретились сегодня днём», — тупо замечаю я.

Я вижу, как он качает головой. «Ты хочешь, чтобы я убил и твою подругу?»

«Что!?» Мои руки взлетают вверх, ладони наружу в покадровой съемке. «Нет!»

«Тогда, возможно, говорить об этой связи — плохая идея».

«Ну, мне чертовски жаль», — я размахиваю руками. «Меня никогда раньше не похищали!»

«Никакого дерьма».

«Боже, мои извинения за то, что я была плохим пленником», — огрызаюсь я. «Если бы я знала...»

Оставшиеся мои слова остаются нерасслышанными, поскольку Кинг нажимает кнопку на рулевом колесе, и машина внезапно наполняется громкой рок-музыкой.

«Отлично. Отлично», — бормочу я себе под нос, скрещивая руки и отворачиваясь от него. «Идеальная жертва уже близко».

* * *

По мере того, как мы направляемся на запад, все дальше и дальше удаляясь от центра города, движение становится все более редким.

Я выросла в том, что считалось более богатым пригородом, к востоку от городов, на границе с Висконсином. Мои родители были очень замкнутыми, щепетильными в том, с кем они проводили время, поэтому мне нечасто удавалось покинуть их маленький пузырь адвокатов и домашних вечеринок. Уж точно не на противоположной стороне Городов-побратимов.

А потом, к ужасу моих родителей, я пошла в художественную школу в самом сердце Миннеаполиса, вместо того, чтобы следовать их мечте о престижной юридической школе. То есть, я внезапно оказалась на мели — жила на студенческие кредиты и дерьмовые подработки на неполный рабочий день в кампусе, без машины на свое имя. Честно говоря, они предупредили меня, что отрежут меня, если я выберу искусство вместо права. И они сдержали свое слово.

Итак, хотя я и прожила всю свою жизнь недалеко от того места, где мы сейчас находимся, я ничего из этого не знаю.

Конечно, у меня теперь есть машина и маленький дом — спасибо бабушке за это наследство — но, полагаю, я невольно повторила поведение своих родителей, взаимодействуя только с другими людьми в моем мире искусства. Только перемещаясь между моим домом, моей студией и галереями, в которых я выставляюсь.

Постарайся лучше, Саванна.

Прошло целых пятнадцать минут с тех пор, как я говорила в последний раз, и я обнаружила, что у меня открылся рот, когда мы повернули за угол и увидели озеро. Большое озеро.

Лунный свет мерцает на неподвижной поверхности, и создается ощущение, будто он перенесся в совершенно новый мир.

Я привыкла видеть реку Миссисипи, поскольку она прорезает сердце Миннеаполиса, но это быстрое, громкое, почти жестокое время от времени. Это... что-то совсем другое. И если бы на мне были красные тапочки, я бы щелкнул каблуками. Потому что мы больше не в Канзасе.