Я что, только что помогла похитить себя!?
Свет над входной дверью желтый и тусклый, и Кинг в два шага выводит нас из освещенного полукруга, и густой летний воздух поглощает нас с каждым шагом.
Пока Кинг ведет нас по боковой улице, я слышу шум транспорта позади нас.
Навстречу тьме.
Этого не может быть.
Этого действительно не может быть.
Я начинаю метаться. Паника заставляет меня дико дергаться, пытаясь издать звук, но теперь кричат мои легкие.
Пожалуйста, предки, если вы поможете мне это пережить, я обещаю поработать над кардиотренировками.
Кинг сворачивает с тротуара и бежит трусцой, ведя нас через улицу прямо к большому затемненному внедорожнику.
Удваивая усилия, я сильнее бью ногами. Мои ступни задевают его голени, но не соприкасаются так, как мне хотелось бы.
После моего удара раздается сердитый стон, и наше движение внезапно прекращается.
Кинг наклоняется и кладет меня лицом вниз на бетон.
Я пытаюсь закричать, но он не отпускает. Наоборот, его хватка становится крепче, и мне становится легче чувствовать его мучительный стон, который идет от его груди к моей спине и вниз по каждому дюйму моего тела.
«Саванна», — рычит он мое имя, его дыхание касается моей шеи, вызывая покалывание по позвоночнику.
Что за черт, тело?
Кинг выпрямляется и, шатаясь, делает два шага, пока я не оказываюсь зажатой между ним и задней частью черного внедорожника. Еще сильнее его тело прижимается к моему телу.
Он все еще издает болезненные звуки, и, по-моему, я попал ему по яйцам одним из своих ударов ногой.
Половина меня ликует, но та половина, которая была воспитана всегда быть чрезвычайно вежливой, чувствует себя виноватой. Что заставляет первую половину моего мозга напоминать второй половине, что он только что убил кого-то, и вежливость — это наименьшая из моих забот.
Предплечье Кинга упирается в нижнюю часть моей груди, приподнимая ее выше, а его вес на моей спине вдавливает ее в твердую поверхность.
«Ой!» — мой крик заглушается его удушающей ладонью.
«Смотри», — хрипло говорит он, перемещая свой вес и прижимаясь виском к моему уху. «Ты можешь продолжать бороться, я могу замотать тебе руки, ноги и рот скотчем, засунуть тебя в заднюю часть моего Suburban и расстрелять любого, кто попадется нам на пути. Или ты можешь быть хорошей маленькой девочкой и сидеть на переднем сиденье, и никто не должен умирать». Он делает паузу. «Ну, больше никто».
Он говорит это так, будто это ничего не значит.
Как будто убийство его зятя — это ничто.
«Я собираюсь убрать руку, и если ты почувствуешь желание закричать, вспомни о пистолете, спрятанном у меня за поясом. Помни, что любой, кого я убью, будет на твоей совести. И если это будет громко, мне нужно будет быстро уйти. А это значит, что пуля в твоей голове тоже».
Его небрежный тон еще больше усугубляет ситуацию, заставляя слезы течь по моим щекам.
Он сгибает пальцы. «Мы на одной волне, дорогая?»
Я киваю, как могу, и он наконец убирает руку от моего рта.
Я не кричу.
Я не могу нести ответственность за чью-то смерть. Поэтому я просто вишу там, в его объятиях, хватая ртом воздух.
«То же самое касается и бега». Рука на моей талии ослабевает, когда он опускает меня до тех пор, пока мои пальцы ног снова не касаются земли.
Под моими тонкими ботинками шевелится галька, и колени подкашиваются.
Я напуган. В ужасе. Но я все еще не могу не думать о том, как это впечатляюще, что он пронес меня весь этот путь. Одной рукой.
Он медленно убирает от меня эту руку, а я прижимаюсь к автомобилю, пытаясь отдышаться и надеясь придумать какой-нибудь потрясающий план.
Но затем он подталкивает меня.
«Пошли». Кинг даже не запыхался, по-видимому, его тяжелое дыхание секунду назад было вызвано лишь болью.
Не имея в голове никаких гениальных планов, я позволил ему провести меня к пассажирской двери.
Одну большую ладонь он держит на моей спине, а другой открывает дверь.
Я ни секунды не думаю о том, как мои шорты задираются у меня на заднице, или о том, что, забираясь в эту чудовищную машину, я окажусь прямо перед его лицом, потому что я слишком занята воспоминаниями о каждой серии «20/20», в которой напоминают, что никогда не стоит садиться в машину к незнакомцу.
«Пристегните ремень безопасности».
Я моргаю, глядя на него, но слезы все еще застилают мне глаза.
Плакала ли я все это время?
«Пристегни ремень безопасности», — снова требует Кинг, когда его плечи заполняют проем открытой двери.
Даже если бы кто-то сейчас прошел мимо, он бы меня даже не увидел.
И если бы они это сделали…
Я не могу позволить кому-то умереть из-за меня.
Мои руки трясутся так сильно, что мне требуется две попытки, чтобы хотя бы схватиться за ремень безопасности.
Мой похититель вздыхает. «Я сделаю это».
Прежде чем я успеваю его остановить, Кинг вырывает ремень из моей руки.
Все еще держась одной рукой за дверной проем, он наклоняется к машине, поворачивая свое тело и прижимая нас грудь к груди, и тянется, чтобы застегнуть мой ремень безопасности.
Эти дикие золотистые глаза, которые я думала, что больше никогда не увижу, так близко. Небольшое количество света от уличных фонарей над головой отражается от его радужных оболочек, и я не знаю, сильнее ли меня пугает то, что я все еще нахожу его таким привлекательным.
«Останься», — шепчет Кинг и уходит. Дверь захлопывается за ним.
Моя грудь расширяется. Мое подсознание затаило дыхание, когда он был так близко.
Кажется, секунду спустя Кинг садится на водительское сиденье рядом со мной. И меня охватывает чувство вины. Я даже не пыталась бежать.
Он что-то перекидывает через плечо, и я прослеживаю его движение глазами, чувствуя себя немного ошеломленной при виде своей сумочки.
Когда я её уронила?
Когда он её подобрал?
Конечно, он не мог оставить её в коридоре. Не может быть никаких доказательств, что я была там. Кроме ключей от моей машины, которые лежали где-то внутри той квартиры.
И, конечно же, он бросил сумочку так далеко назад, что я не смогла до нее дотянуться.
У меня там нет ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия, но у меня есть телефон, который сейчас очень пригодится, чтобы позвонить в полицию.
Двигатель оживает, и я покидаю квартиру своего мертвого, не совсем парня вместе с его убийцей.