— Я злюсь, потому что ты с ними целуешься, трахаешься и вздыхаешь по ним после всего, что они тебе сделали, — Оскар замолчал и стучит длинными пальцами по столешнице, как чернильными лапками ядовитого паука. Он снова посмотрел на меня. — После всего, что я сделал тебе.

Затем он замолчал, и в комнате на самом деле стало тихо, когда музыка снова закончилась. Скоро снова заиграла, но я могла чувствовать эту обременяющую паузу, как удар под дых.

— Ты расстроен из-за того, что я трахаюсь с ними… — начала я, решив рискнуть, и подняла свои ладони к обнаженной груди Оскара. Присоединение к Хавок сделало меня смелее. Прошло всего несколько месяцев, но я удивлена, как сильно изменилась. Какой я буду через год? Десять лет? — Или расстроен потому, что не трахаюсь с тобой? — я прижалась пальцами к коже Оскара, и он зашипел на меня.

Его руки взмыли вверх, чтобы схватить меня за запястья, но он не оттолкнул меня. Вместо этого, он прижимает мои ладони к его коже. Он горит под моими прикосновениями, и я обнаруживаю, что мне на самом деле тяжело дышать.

— Ты бы не хотела, чтобы я тебя трахнул, Бернадетт. Я не уверен, что смог бы сдержать себя.

Я фыркнула, руша часть этой странной магии в воздухе. Оскар отпускает меня, отступая назад, чтобы установить между нами какое-то пространство. Его лицо ни о чем мне не говорило, но его тело было напряжено, его член затвердел в пижамных штанах.

— Ты? Мастер контроля? — пошутила я, наблюдая, как он двинулся, чтобы снова взять свою кружку. — Сильно сомневаюсь, что у тебя было бы проблемы со сдерживанием. Дело в том, что ты ненавидишь меня больше, чем любишь? В этом дело?

— Ненавижу тебя… — пробормотал он, отпивая от своего чая, и одарил меня низким, культурным смехом. Он необычайно нецивилизован, не так ли?

— Ты сам сказал это раньше, — я бросала ему вызов, смотря на Оскара темным взглядом. — Ты ненавидишь меня. Я поняла. Но почему? Потому, что мне надоело твое дерьмо.

Он улыбнулся мне, но выражение лица было резким и едким.

Без майки, он выглядел как цветной беспорядок татуировок. Его чернилам принадлежит каждый дюйм его худой, мускулистой формы, история, сделанная из крови и иголок. Неудивительно, учитывая, что его душа точно сделана из тьмы и боли.

— Ты слепа, Берандетт, — сказал Оскар, снова делая шаг ближе ко мне и окутывая меня своим темным запахом.

Он пахнет опасностью и неопределенностью, дикими, лунными ночами и оргазмами из горячих углей и ядовитых поцелуев. Я закрываю свои глаза, когда он проводит по моему лицу длинными изящными пальцами, похожими на пальцы пианиста или художника эпохи Возрождения. Они слишком теплые из-за чая.

Когда я открываю глаза, то обнаруживаю Оскара снова слишком близко ко мне. Мы могли бы поцеловаться, если бы захотели. Но как бы мы это сделали? Когда он так чертовски сильно меня ненавидит. Он опустил чай, добавляя правую руку к другой стороне моего лица, касаясь меня. По собственному желанию.

— Ты, в Хавок, — начал он, позволив негромкой усмешке пронестись по его губам, как дым от медленно разгорающегося костра. — Я никогда не хотел ничего меньше этого.

Я потянулась, чтобы смахнуть его пальцы, но он поймал мое запястье другой своей рукой, держа меня, как заключенную. Захватывая меня серыми глазами цвета бурного моря, медленно движущегося, но способного на непостижимые разрушения.

— Это должно меня удивить? — пошутила я, мой язык был таким же едким и кислым, как и его.

У меня и Оскара может быть словесный переполох. Но, надеюсь, он знает, что я надеру его задницу в остроумии так же, как сделала руками вокруг его горла.

— Возможно, — ответил он, улыбаясь так, что я чувствую, как подкашиваются мои колени. — Потому что я не думаю, что ты понимаешь мои мотивы, Бернадетт Блэкберд. Ты наколена добела, я лишь пытаюсь сдержать твое пламя, чтобы оно не погасло.

— В этом нет никакого смысла, — огрызнулась я, быстро теряя терпение по отношению к нему.

Его руки сжались по обеим сторонам моего лица, и я подняла свои вверх, чтобы положить их поверх.

— Ты светишься изнутри, — прошептал Оскар, и затем он то, что я никак не ожидала: его рот упал на мой.

Меня и раньше били, много раз. Во многих драках. Многими людьми, куда большими, чем я.

Ни один из этих инцидентов не подействовал на меня так, как поцелуй Оскара Монтока.

Его поцелуй был тенью и пауками, темнотой и нитями лунного света, сплетенными в паутину. Когда я целовала я, то могла чувствовать и его жестокость, и отчаянную нужду в любви. Внутри него была пустота, которая даже больше той, что внутри меня.

Никто никогда не заботился о нем.

Никто никогда не любил его, кроме Хавок.

Кроме…меня.

— С начальной школы, — пробормотала я напротив его ледяного рта.

Оскар не дал мне закончить, целуя меня сильнее, толкая назад. Я немного споткнулась, но он удержал меня, направляя туда, куда он хотел, чтобы я пошла.

Задние части моих икр ударилась о диван, и затем я спустилась.

С Оскаром на мне.

«Черт, черт, черт, Берни, у тебя месячные, ты истекаешь кровью», — говорила я себе, но это было не важно. Это происходит. Должно произойти. Этому нужно произойти, и оно происходит сейчас.

Оскар сжимает мой затылок своими грешными пальцами, его язык овладевает моим ртом, его длинное, худое тело находится между моими бедрами. Я так удивлена и взволнована тем фактом, что он на самом деле позволяет мне касаться его, что мои руки начинают блуждать по всему его телу, находя его сильные плечи, скользя по его рукам.

Когда я нашла маленькие металлические мечи, которыми были проколоты его соски, я потягиваю за них обеими руками.

Звук, вырвавшийся из горла этого мужчины, полностью меня уничтожает меня. Я простонала в ответ, толкаясь своими бедрами вверх напротив его таза, чувствуя, как его правая рука скользит вверх по моей талии к моей груди. Как только он схватил ее, он прорычал.

— Думала, тебе нравятся сиськи побольше, чем мои, — огрызнулась я в ответ, покрасневшая с ног до головы и дрожащая.

Оскар на мгновение остановился, поднимая свои серые глаза на меня. Я подняла свои руки и взяла его очки, снимая их, чтобы я могла взглянуть в его глаза без препятствий. Мне нужно увидеть их без защитной оболочки, обнаженными, бесконечными и смертоносными.

Этот мужчина убил сегодня двух людей. Эта мысль должны быть отрезвляющей, но это не так.

— Бернадетт, у тебя, блять, огромные сиськи. Ты должно быть смеешься надо мной? Ты должна была читать между строк.

Он прикусил мою нижнюю губу, когда до меня доходит смысл его слов. Он сказал, что любит грудь побольше, а вокруг не так много девушек с большой грудью, у которых нет имплантатов.

Оскар — мудак.

— Я ненавижу тебя, — выдавила я сквозь стиснутые зубы, но невозможно сохранить эту едкость в моем голосе, не тогда, когда он так ласкает мою грудь, словно смакует их вес. Я провожу большим пальцем по его соскам, дразня металлические кусочки, перебираю их туда-сюда, пока Оскар не отвечает так, как я хотела, толкаясь напротив меня. — Кровь… — пробормотала я, но он заткнул меня очередным поцелуем, кусачим, режущим.

На мне свободные шорты, которые я украла у Аарона. Оскар скоро находит свой путь к ним, задирая их на мои бедра. Его пальцы углубляются между моими ногами, обнаруживая тот горячий, мокрый жар.

Обычно я не та, кто стесняется во время секса, но не могу перестать краснеть, когда Оскар входит в мою киску двумя длинными пальцами. Его глаза встретились с моими, и мое горло сжалось от эмоций. Я истекаю кровью на него, и мое тело кажется еще более раздраженным, чем обычно, боль между моим бедрами почти болезненно ощутима.

Другой рукой Оскар задрал мою футболку, чтобы он мог увидеть мои голые груди.

То, как он выдохнул, заставило мое тело сжаться вокруг его пальцев от возбуждения.

— Дьявол забери меня, — пробормотал он, окунаясь лицом в мою грудь.

В последнюю секунду, он посмотрел на меня своими серыми глазами. Я могу сказать, что он очень сильно старается сохранить свою обычную холодность и остроумие, но это не работает. Его лицо — мозаика желания и нежности. Оскар высовывает свой острый язык, укутывая им мой сосок, и засасывает его в рот. Эти его губы так же холодно и смертоносно сосут мою грудь, как и выдают остроумные фразы.

Его большой палец скользит по моему клитору, медленно и липко, заставляя мои бедра выгибаться на встречу его руке.

— Бернадетт, — прорычал он, перемещая свою окровавленную руку из моей киски на бедра.

Мы устраиваем тут полный беспорядок, но мне это не волнует. Мое сердце переполнено, странные слезы жгут глаза. Я не знаю, почему чувствую, что хочу расплакаться, но это не важно. Если я их сдержу, то Оскар не сможет ничего увидеть в темноте.

Он приподнимается, спуская штаны по своим бедрам, пока его член не высвобождается. Из-за недостаточного света невозможно увидеть чернила, но пирсинги на его члене блестит в лунном свете. В любом случае, он не дает мне времени на их изучение.

Оскар спускается по мне, трясь об меня своим телом. Для того, кто ненавидит, когда его касаются, он, кажется, отчаянно хочет соединить наши обнаженные тела. Словно он голодающий мужчина, который только что нашел дорогу на пикник.

Он собирается съесть все.

Мои пальцы переплетаются сзади его шеи, когда он устраивается у моего входа и затем толкается внутрь. На мгновение он замирает, его тело вздрагивает, пока мы привыкаем друг к другу. В воздухе витает запах крови, но меня это не беспокоит так сильно, как должно. Как бы странно это не звучало, нам это даже подходит, что наш первый раз происходит с запахом меди, окружающим нас.

Оскар двигает бедрами длинными, медленными, волнообразными движениями, металл на его члене дразнит меня в странных местах, заставляя меня извиваться. У Хаэля тоже есть пирсинг на члене, но у Оскара видимо какой-то уникальный металл, потому что ощущения, которые он мне дарит, новые.