И кто она такая на самом деле.

— Это мои тетя и дядя, — шепчет она, поглаживая воздух. Ее глаза отказываются встретиться с моими. — Они нехорошие люди.

— Они сделали это с тобой? — Мой большой палец касается ожога, и она вздрагивает, шипя сквозь зубы.

Она кивает головой.

— Зачем им клеймить тебя крестом? — Я не понимаю, кто они и каковы их мотивы, но если эта маниакальная девушка, которая достаточно сильна, чтобы повалить взрослых мужчин, не может остановить это, значит, она находится в худшей ситуации, чем я думал.

— Потому что они меня ненавидят, — вздыхает она.

Мне хочется вытрясти из нее все дерьмо; этот безэмоциональный, тихий ребенок так сильно отличается от сильной, хитрой девчонки, которая всегда выглядит так, будто хочет вырвать мне горло.

Эта девушка выглядит... побежденной.

— Почему они тебя ненавидят? — Я прижимаюсь к ней всем телом, понимая, что этот разговор может оказаться серьезнее, чем я думал.

Она ничего не говорит, ее челюсть сжимается и разжимается, когда она смотрит на стену. Что бы она ни скрывала, ей нечем гордиться. Она ненавидит свои секреты, и, возможно, ее секреты тоже ненавидят ее.

— Какое отношение ты имеешь к подражателю Убийцы Кроу? — Это самый главный вопрос. И, возможно, вопрос, который поможет мне получить информацию о ее прошлом.

Она поворачивает голову, ее глаза встречаются с моими. Она больше не борется со мной, словно знает, что я получу ответы, несмотря ни на что.

— Я не хочу тебе говорить, — шепчет она.

— Маленький Ворон, у тебя нет выбора в этом вопросе.

Сосуды в ее глазах краснеют и начинают наполняться влагой.

— Это мой отец.

Я сужаю глаза.

— Кто твой отец?

Она сглатывает, и я вижу, как напрягается ее шея, словно слова вырываются из ее горла.

— Убийца Кроу.

Блять. Что?

— Твой отец — Убийца Кроу? — Я вспоминаю все свои заметки, чтобы припомнить хоть что-то об этом деле. Я был ребенком, когда он начал убивать, и только подростком, когда его поймали. Я никогда не копался в этом. Все, что я знаю, — это то, что он убивал.

Он много убивал.

Он убивал мужчин, но в основном женщин. Он был лидером культа, который содержал отвратительный секс-клуб и трахал всех подряд. Как и его жена.

Это, пожалуй, самая поганая часть.

Он был женат, и его жена была такой же ненормальной, как и он. У них обоих был список убийств, который мог бы заполнить целый город. Изуродованные люди. Они трахали их, потом калечили и оставляли умирать.

Пока кто-то не сообщил полиции, и все, что потребовалось, — сложить несколько кусочков головоломки, чтобы выяснить, кто же эти серийные убийцы. Кэш и Нэнси Кроу были женаты и жили в маленькой ветхой лачуге посреди калифорнийской пустыни.

То, что они обнаружили, ужаснуло детективов и правоохранительные органы. Я помню, как увидел в газете фотографию Кэша Кроу, залитого кровью. Его волосы, кожа, одежда — все было темного, густого, багрово-красного цвета. Единственным другим цветом были ямы его глаз, которые были темно-синими, как самые далекие глубины океана, и почти черными, когда они смотрели сквозь газетную бумагу.

Словно он был одержим дьяволом.

Такие же кристально-голубые, как у Рэйвен.

Он не сопротивлялся, но самым ужасным было то, что у этой пары была дочь, и когда его поймали, и дочь, и жена пропали. Возникал вопрос, был ли Убийца Кроу в состоянии аффекта и убил их, или же они убежали и скрылись. Это никогда не ставилось под сомнение, и в конце концов эта история была вытеснена всеми другими новостями в мире.

Я смотрю на нее сверху вниз. Рэйвен Кроу. Она не Рэйвен Эббот. И никогда ею не была. Рэйвен Эббот — фальшивка.

Эта девушка, лежащая передо мной, с темными волосами и дикими глазами. Юное дитя Убийцы Кроу — совсем не то, что я себе представлял. Не знаю почему, но я не представлял ее такой необузданной девушкой. Такой... красивой. Рэйвен великолепна, уникальна и абсолютно чертовски безумна, но при этом так сильна.

Глядя на нее, я понимаю, что она может захватить весь мир. У нее есть такая способность. Это у нее в крови. Но этим она уничтожит саму себя. Ей нужно научиться разрушать, не разрушая себя.

— Мои родители — Убийцы Кроу, — говорит она, и яростная слеза вытекает из ее глаза, стекает по виску и падает на волосы.

— Я чувствую запах убийцы в твоей крови, — бормочу я.

Она смотрит на меня с такой мольбой и отчаянием, что у меня в груди начинается сердечный приступ, и от этого взгляда становится только хуже.

— Понимаешь, почему я хочу, чтобы ты меня научил? Мне кажется, что я схожу с ума, и я не знаю, что делать.

Я наблюдаю за ней: она выглядит так, будто ей почти больно от нахлынувших эмоций. В такие моменты я рад, что мои чувства сломаны, потому что если бы я мог чувствовать или если бы мои эмоции бушевали так же, как у Рэйвен, я бы постоянно испытывал мучительную боль.

Как она. Она выглядит так, будто страдает в бездне несчастья.

Я поднимаюсь с нее и отхожу на свою сторону ринга.

— Вставай. Сними шарф.

Несколько мгновений она лежит на полу, сбитая с толку моими словами, затем поднимается на ноги и направляется к противоположной стороне ринга.

— Скажи мне, кто подражатель Убийцы Кроу. — Я вытягиваю руки, понимая, что тренировка серьезная. Она должна знать, и я не собираюсь больше шутить. Я буду укладывать ее на задницу, пока у нее снова и снова не появятся синяки. Я заставлю ее ненавидеть меня, но если она научится хоть какому-то гребаному контролю, значит, я чего-то добился.

— Я не знаю. — Она поднимает руки, но не делает шаг ко мне. Ее руки выглядят слабыми; она не выглядит контролирующей или уверенной в себе, если уж на то пошло.

— Приготовься, Рэйвен. Ты похожа на заблудившуюся рыбу.

Она хмурится на меня, ее лицо сухое, но глаза все еще красные. Она начинает злиться и ненавидит отвечать на вопросы. Но я собираюсь вытянуть из нее все до единого.

— Кто такой подражатель Убийцы Кроу? — Я подхожу к ней, жаждущий крови. Жажду причинить боль, даже если она не та, кого я хочу убить. Я просто хочу, чтобы кто-то заплатил за ее боль. Я не могу преследовать ее отца, но кто-то должен принять на себя ее боль, и мне отчаянно хочется устроить бойню у ее ног.

Если понадобится, я уничтожу весь мир.

— Что ты знаешь о подражателе Убийцы Кроу? — спрашиваю я.

— Ничего! — Она разводит руки в стороны, и я использую ее слабость как учебный момент. Я протягиваю руку вперед, и мой кулак ударяет ее в бок. Я сдерживаюсь, не даю столько силы, сколько есть во мне, но достаточно, чтобы она оступилась. — Эй! Ты задавал вопрос.

— Я также тренирую тебя. Научись работать в режиме многозадачности, Крошка Кроу, иначе ты никогда не попадешь туда, где хочешь быть.

Ее лицо бледнеет, а тело напрягается от моих слов.

— Не называй меня так.

Ммм, я попал в уязвимое место.

— Я буду называть тебя так, как захочу, Крошка Кроу. Научись выбирать свои битвы и, блять, разбираться со всем остальным.

Она сглатывает рык, и я наблюдаю, как он проникает в ее горло. В тот момент, когда он попадает в желудок, ее руки поднимаются, и она готовится ударить меня в ответ.

— Я ничего не знаю об убийце-подражателе. Эта записка — первый раз, когда я о нем слышу.

Она замахивается вперед, но ее глаза выдают это еще до того, как ее рука движется, и моя рука вытягивается, блокируя ее удар, прежде чем она успевает нанести его мне. Моя свободная рука вытягивается и бьет ее по ребрам. По ее лицу пробегает боль, и она наклоняется вперед.

— Вставай. Не показывай свою боль. Покажешь хоть унцию, и будешь продолжать получать удары в это слабое место. Неужели твой тренер ничему тебя не научил?

Она выпрямила позвоночник.

— Заткнись.

Я с отвращением качаю головой.

— Перестань показывать свой гнев. Ты слишком эмоциональна, и это еще одна слабость. Выпрямись и обрати на меня внимание. Ты вся на виду.

— Потому что ты задаешь мне все эти гребаные вопросы, когда я пытаюсь обратить внимание на твои движения!

Блять. Она действительно так безнадежна?

Я отхожу на свою сторону ринга и киваю головой, чтобы она сделала то же самое. Ее позвоночник мягко ударяется о канат.

— Я понимаю, что тебя учили, но учили неправильно. Твой тренер научил тебя драться на ринге, но этим дело и ограничилось. Это не его гребаная вина, но ты должна забыть обо всем, чему тебя учили. Начни с нуля. Если ты не послушаешь меня сейчас, у нас ничего не получится.

Мы замираем, каждый смотрит на другого, глаза сосредоточены. Едва дышим. Просто смотрим друг на друга и ждем, кто сделает следующий шаг.

— Хорошо, — вздохнула она. — Я буду слушать.

— Хорошо. Обращай внимание на каждую деталь. Почувствуй мой запах. Услышь меня. Чувствуй меня. Мои слабые и сильные стороны. Знай, какие движения я собираюсь сделать, не по направлению моего тела, но, черт возьми, чувствуй каждое мое движение. Пока не почувствуешь, что ты не противник, а часть меня.

Я двигаюсь к ней и наблюдаю, как ее глаза танцуют по каждому сантиметру моего тела. Она делает то, что ей говорят, и постоянное напряжение в моей груди немного ослабевает.

Какого хрена?

— Сейчас я буду говорить с тобой, и ты не должна отвлекаться на мои слова. — Я хожу взад-вперед, и ее глаза на мгновение переходят на мои, а затем возвращаются к моему телу. — Скажи, ты знаешь, кто может быть подражателем Убийцы Кроу?

Она качает головой, не сводя глаз с моего тела.

— Кто-нибудь из твоего прошлого может мстить?

Ее лицо застывает.

— Все жаждут мести.

С этим я могу согласиться.

— Кто-нибудь, кто мог бы отомстить конкретно тебе?

Она закусывает губу, и я вижу, как она колеблется, как стекленеют ее глаза, и понимаю, что она теряет концентрацию.

— Будь внимательна, Рэйвен. И скажи мне. — Я продолжаю ходить по рингу, меняя движения, пока она остается прижатой к канату.

— Один мужчина... он прикасался ко мне, когда я была маленькой. — Ее голос едва слышен. Но слова можно было бы выкрикнуть во всю мощь ее легких. Я слышу их, и они заставляют меня чувствовать себя так, словно в мой желудок погрузили ядовитый яд.