Глава первая

Бекетт

Письмо # 1

Дорогой Хаос,

По крайней мере, так по словам моего брата, тебя называют. Я спросила его, не нужен ли кому-нибудь из его приятелей друг по переписке, и мне дали именно твою почту. Так что привет, я Элла. Я знаю о правиле не называть настоящих имен в переписке. Я пишу эти письма так же долго, как он делает то, что делает... что, я полагаю, и есть то, чем занимаешься ты. Прежде чем ты отложишь это письмо в сторону и скажешь неловкое «Спасибо, но не надо» , как это делают парни, знай, что эти письма не только для тебя, они еще и для меня. Это значит, что у меня будет безопасное место, где я смогу проветриться вдали от любопытных глаз этого крошечного, городка, возможно это будет выглядеть так, будто я использую тебя. Так что, если ты захочешь стать моим слушателем, я буду благодарна, а взамен я буду рада стать твоим. А еще я делаю потрясающее печенье с арахисовым маслом. Если к этому письму не прилагалось печенье, то иди и побей моего брата, потому что он украл твое печенье.

С чего мне начать? Как представиться, чтобы это не выглядело как объявление для одиноких? Позволь заверить тебя, что я не ищу ничего большего, чем просто друга по переписке – очень далекого друга по переписке, обещаю. Военные парни меня не привлекают. Да и вообще парни мне не подходят. Не то чтобы мне не нравились парни. Просто у меня нет на них времени. Знаешь, что у меня есть? Глубокое сожаление о том, что я написала это письмо ручкой.

Я младшая сестра, но уверена, что мой брат уже рассказал тебе об этом. Он довольно болтлив, а значит, ты наверняка знаешь, что у меня двое детей. Да, я мать-одиночка, и нет, я не жалею о своем выборе. Черт, меня уже тошнит от того, что все меня об этом спрашивают или просто смотрят на меня так, будто подразумевают этот вопрос. Я хотела бы стереть последнюю строчку, но это правда. Кроме того, мне просто лень переписывать все это.

Мне двадцать четыре, и я была замужем за донором спермы близнецов около трех секунд. Достаточно, чтобы линии стали розовыми, врач сказал, что у меня будут близнецы, а он собрал вещи в тишине ночи и ушел. Дети никогда не были его фишкой, и, честно говоря, нам от этого только лучше. Если дети по переписке – не твой конек, я не обижусь. Но тогда никакого печенья. Печенье только для друзей. Если ты нормально относишься к одинокой матери в качестве друга по переписке, читай дальше.

Моим близнецам пять лет, и, если ты правильно посчитал, это означает, что они родились, когда мне было девятнадцать. После того как я шокировала наш маленький городок, решив воспитывать их самостоятельно, я чуть было не сошла с ума, когда после смерти бабушки взяла на себя управление «Солитьюдом». Мне было всего двадцать, близнецы были еще младенцами, здесь она вырастила нас, так что мне показалось, что это хорошее место для воспитания моих детей. И до сих пор так и есть.

Давай посмотрим... Мэйзи и Кольт – это практически вся моя жизнь. В хорошем смысле, конечно. Я до смешного чрезмерно их опекаю, но я это осознаю. Я склонна слишком остро реагировать, строить вокруг них крепость, что делает меня в некотором роде изолированной от остальных, но ведь есть и худшие недостатки, верно? Мэйзи тихая, и обычно я могу найти ее, спрятавшуюся с книгой. Кольт... ну, он обычно находится там, где ему не положено быть, и делает то, что ему не положено делать. Близнецы могут быть сумасшедшими, но скажу тебе, что они в два раза круче многих ребят.

А я? Я всегда делаю то, что должна, и никогда не то, чего я хочу. Но я думаю, что такова природа материнства и ведения бизнеса. Кстати говоря, все уже просыпаются, так что мне пора запечатывать и отправлять этот конверт.

Напиши ответ, если хотишь. Если нет, я пойму. Просто знай, что кто-то в Колорадо думает о тебе.

~ Элла

***

Сегодняшний день был бы идеальным временем для самых плохих слов. Обычно, когда мы отправляемся в серьезные командировки, это становится настоящим днем сурка. То же самое дерьмо, каждый день. В этом однообразии было предсказуемо почти все. Не буду врать, я был большим поклонником однообразия. Рутина была предсказуемой. Безопасной, или настолько безопасной, насколько это вообще возможно. Мы уже месяц находились в новом месте, в другой стране, в которой никогда не были раньше, и рутина была единственной стабильностью. Сегодняшний день был не совсем однообразным. Миссия, как обычно, была выполнена, но за это пришлось заплатить. Цена была всегда, а в последнее время она становилась все более высокой.

Я посмотрел на свою руку, сгибая пальцы, потому что мог. Рамирес? Сегодня он потерял эту способность. Парень теперь будет держать своего ребенка с помощью протеза. Моя рука взлетела, выпустив мячик, и игрушка устремилась в небо, красная вспышка на фоне девственной голубизны. Небо было единственной чистой вещью в этом месте. А может, сегодня просто было грязно.

Хавок мчалась по земле уверенными шагами, сосредоточившись на цели, пока...

– Черт, она хороша, – сказал Мак, подойдя ко мне сзади.

– Она лучшая, – я оглянулся на него через плечо, а затем перевел взгляд на Хавок, когда она бежала обратно ко мне. Она должна была быть лучшей, чтобы попасть туда, где мы были, в команду первого уровня. Она была спецназовской собакой, а это в миллион раз ответственней любой другой служебной собаки. Она также была моей, что автоматически делало ее самой лучшей.

Моя девочка весила семьдесят килограмм, идеальный лабрадор-ретривер. Ее черная шерсть выделялась на фоне песка, когда она остановилась прямо перед моими ногами. Ее задница упала на землю, и она протянула мне мячик, ее глаза заплясали.

– В последний раз, – мягко сказал я, забирая его у нее изо рта.

Она исчезла еще до того, как я поднял руку для броска.

– Что слышно о Рамиресе? – спросил я, наблюдая за тем, как Хавок отбегает на достаточное расстояние.

– Потерял руку. По локоть.

– Фффффф... – я бросил игрушку так далеко, как только мог.

– Ты мог бы оставить ее в покое. Сегодня это вполне уместно, – Мак почесал месячную бороду и поправил солнцезащитные очки.

– Что с его семьей?

– Кристина встретит его в Ландштуле. Они пришлют нам новую команду. До прибытия осталось сорок восемь часов.

– Так скоро? – мы действительно были только расходным материалом.

– Мы выдвигаемся. Встреча в пять.

– Понятно, – похоже, мы отправляемся в место, которое не разглашается.

Мак посмотрел на мою руку.

– Как твоя рука?

– Док наложил швы. Просто царапина, ничего такого, из-за чего нужно было бы переживать, – еще один шрам в дополнение к десяткам, которые уже были на моей коже.

– Может, тебе вообще нужен кто-то, кто будет волноваться за тебя?

Я бросил боковой взгляд в сторону лучшего друга.

– Что? – спросил он, пожимая плечами и кивнув в сторону Хавок, которая снова появилась, такая же взволнованная, как и в первый раз, когда я бросал мячик, или в тридцать шестой раз. – Она не может быть единственной женщиной в твоей жизни, Джентри.

– Она верна, великолепна, может искать взрывчатку или уничтожить того, кто пытается тебя убить. Чего именно ей не хватает? – я взял мячик и потрепал Хавок за ухом.

– Если мне приходится говорить тебе это, значит, ты слишком далеко зашел, чтобы я тебе помогал.

Мы вернулись в небольшой лагерь, который на самом деле представлял собой не более чем несколько зданий, окружавших внутренний двор. Все было коричневым. Здания, машины, земля, даже небо, казалось, приобрело этот оттенок.

Отлично. Пыльная буря.

– Не стоит беспокоиться обо мне. У меня нет проблем, когда мы в гарнизоне, – сказал я ему.

– О, я прекрасно знаю, ты придурок, похожий на Криса Пратта. Но, чувак, – он положил руку на мою руку, остановив нас, прежде чем мы смогли войти во двор, где собрались парни. – Ты ни к кому не привязан.

– И ты тоже.

– Нет, сейчас у меня нет отношений. Но это не значит, что у меня нет привязанности к людям, о которых я забочусь и которые заботятся обо мне.

Я знал, к чему он клонит, и сейчас было не время и не место. Прежде чем он успел зайти еще глубже, я ударил его по спине.

– Слушай, мы можем играть в доктора Фила, а можем убраться отсюда к чертям и перейти к следующему заданию.

Двигаться дальше всегда было для меня проще всего. Я не формировал привязанности не потому, что не хотел, а потому, что не был способен на это. Привязанность к людям, местам или вещам были неудобны и мешали мне. Потому что только в одном можно было быть уверенным, и это было непостоянство.

– Я серьезно, – его глаза сузились, а я слишком часто встречал такой взгляд за десять лет нашей дружбы.

– Да, я тоже. Я в порядке. Кроме того, я привязан к тебе и Хавок. Все остальные – просто пыль.

– Мак! Джентри! – Уильямс позвал из двери соседнего здания.

– Пошли!

– Мы идем! – крикнул я в ответ.

– Слушай, прежде чем мы войдем, я оставил тебе кое-что на кровати, – Мак провел рукой по своей бороде – он нервничал.

– Да, что бы это ни было, после этого разговора мне это неинтересно.

Мы с Хавок начали идти к месту встречи. Я уже чувствовал зуд во всем теле от желания уехать, оставить это место позади и посмотреть, что нас ждет дальше.

– Это письмо.

– От кого? Все, кого я знаю, в той комнате.

Я указал на дверь, когда мы пересекали пустой двор. Вот что случается, когда ты вырос, переезжая из одной приемной семьи в другую, а затем был призван в армию в день, когда тебе исполнилось восемнадцать. Список людей, которых ты считал достойными знакомства, был достаточно мал, чтобы поместиться в «Блэкхок», и сегодня нам уже не хватало Рамиреса. Как я уже говорил. Привязанности были неудобны.

– От моей сестры.

– Что? – моя рука замерла на проржавевшей дверной ручке.

– Ты не ослышался. Моя младшая сестра, Элла.

Мой мозг пролистал свой мысленный справочник. Элла. Блондинка, убийственная улыбка, большие, добрые глаза, которые были голубее любого неба, которое я когда-либо видел. Он размахивал ее фотографиями последние десять лет.