Я знаю, что он специально велел мне отвезти его машину ко мне домой и припарковать ее, но мне нужно сделать одну короткую остановку, прежде чем я уложу его ребенка спать на следующую неделю.

Въезжая на подъездную дорожку к дому моей бабушки, я ощущаю легкий намек на ностальгию, которая окутывает меня своими теплыми, маслянисто-мягкими объятиями. Дом Нэн всегда был моим любимым местом на земле. Во всем мире нет уголка, который мог бы сравниться с комфортом ее дома.

— Привет, дорогуша, — Нэн, как всегда, встречает меня у входной двери.

Клянусь, она целыми днями сидит в своем кресле и смотрит в окно дома, терпеливо ожидая, когда я подъеду. Ее дом превратился в аквариум. Если не со мной и не является абсолютно необходимым, она не покидает территорию. Мне потребовался почти год, чтобы убедить ее продать дом в Мичигане и переехать через всю страну в Калифорнию, чтобы я могла быть рядом со Стеллой, которая на данный момент практически спасательный круг для меня, так что я знаю, что, скорее всего, это будет последний дом, в котором она когда-либо будет жить. У меня разрывается сердце от того, что она превратила это место в тюрьму.

Я обхватываю руками кроткое тело моей бабушки, стараясь не сжимать слишком сильно. Хотя она утверждает, что возраст — это не более чем цифра, я знаю, что она теряет вес и становится хрупкой.

— Привет, Нэн. Здесь потрясающе пахнет. Что готовишь?

Она идет на кухню, и я следую за ней по пятам, наблюдая, как она возится с посудой для выпечки.

— Испекла тебе грушевые маффины, которые ты так любишь.

Она надевает варежки и достает из духовки форму со свежеиспеченными кексами.

Вдыхая теплый воздух с ароматом корицы, я говорю:

— Мм. Они выглядят восхитительно.

Она ставит сковороду на плиту и возвращает варежки домой, в расшатанный ящик вместе со всеми своими кухонными салфетками ручной вязки. Она поворачивается и натягивает слабую улыбку, которая не касается ее глаз.

— Что случилось, Нэн? — спросила я.

Она кудахчет, затем вразвалку уходит в гостиную, а я смотрю на циферблат на передней панели плиты. Это уже второй раз, когда я ловлю ее на том, что она забывает выключить духовку. Вздохнув, я выключаю духовку и отправляюсь на поиски бабушки. Я нахожу ее в кресле, уставившейся в пустой экран телевизора. Беспокойство закрадывается в мою грудь, как корни плохого сорняка, обвивая своими длинными пальцами мое сердце и сдавливая его.

— Нэн. Все в порядке?

Она протягивает руку и похлопывает по дивану. Я сажусь и, не мигая, смотрю на нее. Ее лицо омрачено беспокойством, губы плотно сжаты, брови нахмурены.

Она делает глубокий вдох, затем говорит мне:

— Я беспокоюсь о тебе, дорогая.

— Тебе не нужно...

Она останавливает меня, подняв руку.

— Я не закончила.

Я откидываюсь на спинку дивана, желая, чтобы он поглотил меня целиком.

— Я вышла замуж за твоего дедушку, потому что не могла смириться с мыслью о жизни без него.

— Нэн, я знаю...

— Тсс. Я еще не закончила, дорогая. То, как этот мужчина смотрел на меня... — она прижимает к груди камешек из розового кварца и смахивает слезу, прежде чем она упадет. — Я была всем его миром. Достаточно было простого взгляда в мою сторону, и меня тут же это шлепало по заднице.

Я подавляю смешок, потому что Нэн никогда не ругается. Понятия не имею, от кого я унаследовала свой болтливый язык.

— Я вышла замуж за твоего дедушку, потому что у меня не было сомнений в том, что он был создан специально для меня. Мы подходим друг другу, как два кусочка головоломки. Не пойми меня неправильно, у нас было немало размолвок.

Она делает паузу, ее глаза вспыхивают от воспоминаний.

— Но они никогда не имели значения. Он был для меня всем, дорогая. И я только надеюсь, что когда-нибудь ты выйдешь замуж за человека, с которым ты будешь чувствовать себя в такой же безопасности и такой же любимой, как твой дедушка заставил меня чувствовать себя.

Она подносит камень ко рту и целует его, затем снова прижимает к груди.

Проглотив комок в горле, я заставляю себя улыбнуться и говорю:

— Тебе не о чем беспокоиться, Нэн. Я самая счастливая, какой когда-либо была.

Тик. Тик. Тик.