После долгого неловкого молчания большие голубые глаза Харпер наполняются влагой, а ее нижняя губа подрагивает, когда на поверхность всплывают подавленные эмоции. Она собирается заплакать, и я, черт возьми, не знаю, как с этим справиться. Она смотрит на меня, ожидая, что я подойду к ней, обниму и скажу все, что ей нужно услышать прямо сейчас, но я не собираюсь этого делать. Если бы это была любая другая женщина, я был бы рядом с ними в мгновение ока. Но не с Харпер. Никогда с Харпер. Потому что, если я пойду к ней, если я почувствую ее в своих объятиях, я никогда не захочу ее отпускать. А этого просто не может быть. Я не буду просто еще одним мужчиной, которого она поймает в свои сети, прожует и выплюнет.

Итак, я сижу неподвижно и жду, когда доктор заговорит. В конце концов он так и делает, садясь рядом с Харпер и обнимая ее, пока она рыдает в его лабораторный халат, ее кулаки сжимают накрахмаленную ткань мертвой хваткой.

Ее рыдания в конце концов переходят в сопение и икоту, а я просто сижу там, как эгоистичный придурок, наблюдая, как она благодарит доброго доктора за его заботу.

Когда объятия, длящиеся миллион лет, наконец заканчиваются, я почти готов схватить доктора за воротник и прижать его лицо к своему кулаку.

Он прочищает горло и встает, пятясь от Харпер.

Умный ход, док.

— Я скоро пришлю медсестру с лекарствами. Затем вы можете идти домой. Звоните мне напрямую, если у вас возникнут вопросы или вам что-нибудь понадобится.