— Скажи мне сейчас.

— Я скучала по тебе, – прошептала я, прижимаясь к его груди, чувствуя, как горло сжимается от эмоций.

— Без тебя это место было пустым. Это не мой дом, если в нём нет тебя, – мои пальцы играли с его волосами, прилипшими к шее. — Я люблю тебя, Лепесток.

Я отстранилась, чтобы посмотреть на него.

— Я хотела сказать это первой, – я рассмеялась, пытаясь сдержать слёзы.

Он поцеловал меня в лоб.

— Ты слишком упрямая.

— Сломала – покупай.

— Скажи это, – он умолял, и желание сделать этого человека счастливым перевесило все остальные чувства.

— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя, – прошептала я, уткнувшись лицом в его грудь, чувствуя, как смущение переплетается с радостью. Потому что он тоже любил меня. Хотел меня. Мой хаос не был для него слишком большим. Наши грани размывались, сливались, складывались в пазл. Мы были несовместимы, и в то же время – идеально подходили друг другу. Я крепче его обняла. — Всё, что мне нужно, это ты.

— Отлично, потому что я не умею делать книжные полки.

Я заглянула через его плечо, понимая, что это за деревянные доски, сбитые вместе. Он сделал несколько попыток. Полки были неровные, местами пятна от краски выглядели неаккуратно. Ни одна из них не смогла бы выдержать книги.

— Ты строил книжные полки, – сказала я, и если бы он не держал меня, я бы наверняка упала в обморок.

— Я пытался построить для тебя книжные полки, – прорычал он.

Моё тело едва сдерживало все эмоции, бушующие внутри.

— Это самое романтичное, что кто-либо когда-либо делал для меня.

Он снова усмехнулся.

— Романтичнее, чем подушки?

— Я люблю тебя, – я чувствовала каждый его вдох, его пальцы дрожали, когда они обвивали мои подтяжки. — Скажи мне, что это значит, – взмолилась я. — Моё прозвище.

— Лепесток, – он произнёс это слово, растягивая слоги, и я наслаждалась каждым звуком. — Потому что ты расцветаешь на солнце, и я боялся, что моя тьма поглотит тебя.

— Ты не поглотил, – заверила я его.

— Нет, ты вытащила меня, вопящего и сопротивляющегося, на свет, но теперь я больше не боюсь, – он убрал мокрые волосы с моего лица. — Ты напомнила мне, что я снова могу чувствовать.

Я всхлипнула, чувствуя, как вина сдавливает грудь.

— А потом я тебя оставила.

— Нет, ты не оставила меня, – его голос звучал твёрдо. — Мне нужно было самому разобраться в себе. Ты не могла заставить меня, и я не мог сделать это ради тебя. Это должно было быть ради меня.

Я вытерла каплю воды с его щеки.

— Тебе не нужно быть сильным или смелым ради меня. Ты можешь быть грустным. Ты можешь скучать по ним. Я хочу всё – хорошее, хаос, боль.

Глаза Оливера стали влажными, когда он встретил мой взгляд.

— Можно я тебя поцелую?

— Как ты до сих пор этого не сделал?

— Я всё проваливаю, Лепесток.

Я встала на цыпочки, не скрывая своего нетерпения.

— Нет, ты абсолютно идеален, потому что ты мой.

Его губы коснулись моего уха.

— Вечности может не хватить.

Его рука сжала моё бедро, затем нежно коснулась моего лица, приподнимая подбородок. Я не закрыла глаза, желая видеть каждый момент, когда он наклонялся ближе, его ладони крепко обхватывали мои бедра, отодвигая меня назад.

— Почему мы всё ещё не целуемся? – проворчала я, почувствовав спиной холодное дерево книжного шкафа и запрокинув голову назад. — Такой романтик.

Он прижал меня к полке, нависая надо мной, и моё тело выгнулось навстречу ему. Я жаждала почувствовать его кожу на своей. Наконец, наши губы слились в поцелуе, мои пальцы вцепились в его спину, скользнув вниз к его ягодицам, умоляя его дать мне всё, что он может.

Я могла бы целовать его вечно. Чувствовать его улыбку на своей коже, лёгкое покалывание от его бороды. Как я могла быть такой слепой и притворяться, что это что-то другое, а не любовь?

Его ладонь коснулась открытого участка моего живота, который оголился в нашей позе, он медленно проводил по нему пальцами, рисуя узоры, пока его язык проникал в мой рот. Смесь вздоха и стона вырвалась из моих губ, всё, что мы сказали, всё, что нам ещё предстоит сказать и сделать, выплеснулось наружу в нашем поцелуе.

— Скажи это ещё раз, – его рык прозвучал бы более устрашающе, если бы я не чувствовала его улыбку, когда его губы прикасались ко всему, что могли достать.

— Я люблю тебя.

— Ещё, – он поцеловал мою щёку, ухо, потом двинулся вниз по шее, слизывая каждую каплю воды, словно прокладывая свой собственный поток молний в моих жилах.

Я взвизгнула, когда он поднял меня за бёдра, и я мгновенно обвила его бедра ногами.

— Я построю тебе все книжные полки, которые захочешь.

— Я хочу всё.

— У тебя будет всё, – уверенность в его голосе отдавалась до самых кончиков пальцев и замирала где-то в центре моего существа.

— Громкие слова.

— Только бы быть тем, кто держит тебя за руку, – вот чего он всегда хотел, держать меня за руку, быть рядом, и теперь это было всем, чего я сама хотела. Независимо от того, куда нас заведёт жизнь.

— Чёртово утешение, – я пыталась сорвать с него рубашку, но она была плотно прилипшей к его коже.

— Ты никогда не будешь утешением.

Наши губы снова встретились, на этот раз нежно, когда я притянула его ближе, грудь тяжело вздымалась, соски прижимались к его груди.

— Навсегда, Лепесток.

— Я люблю тебя, – мои слова были заглушены, когда он стащил с меня рубашку, каким-то образом удерживая меня у книжного шкафа.

Со смехом, который был частично его, но в основном моим, под завывание ветра и разразившейся снаружи бури, это было идеально.

Идеально, потому что это были мы.