Глава 34 Рев
Вторник, 20 марта 10:05:44 вечера От: Роберт Эллис Кому: Рев Флетчер Тема: Притчи «Тот, кто воспитывает дурака, делает это с печалью. И отец дурака не имеет радости».
Мой мобильник вспыхивает сообщением, когда я поднимаюсь по лестнице, чтобы войти через заднюю дверь. На кухне темно, и я осторожно отодвигаю стеклянную дверь.
Меня приветствует тяжелая тишина, и я на цыпочках крадусь по кафельному полу. Я так и не поужинал и умираю с голоду. Я хватаю коробку хлопьев и бутылку Гаторейд из холодильника и готовлюсь проскользнуть дальше по коридору.
– Рев. – Мамин мягкий голос застает меня врасплох, когда я делаю первый шаг в коридор.
Я оборачиваюсь и обнаруживаю ее сидящей с книгой в углу гостиной.
– Я думал, все уже спят, – шепчу я.
– Они спят. Я ждала.
– Меня?
Она кивает.
– Как все прошло?
У меня уходит мгновение, чтобы понять, что она спрашивает о Деклане. Такое ощущение, что наша поездка в тюрьму была несколько дней назад. Я хочу говорить о Деклане и его отце не больше, чем об Эмме и том, что между нами произошло. Ее прощальные слова не выходят у меня из головы.
«Мой черед прогнать тебя». Не знаю, заслужил ли я это. Может быть, заслужил.
Хотел бы я все исправить. Ради нее. Хотел бы я защитить ее как-нибудь.
Я падаю на диван напротив Кристин и запускаю руку в коробку с хлопьями.
– Нормально. Думаю, ему это пошло на пользу.
– Вас не было гораздо дольше, чем я предполагала.
– Дек уснул в машине. Я немного поездил по округе. – Я делаю паузу. – А затем встречался с Эммой.
– Эмма. – Мамино выражение лица теплеет. – Я надеялась услышать больше об Эмме.
Мое собственное лицо мрачнеет.
– Правда?
– Конечно. – Она делает паузу. – Приятно видеть, как ты немного выбираешься из своей раковины.
Интересно. Это немного сбавляет мое раздражение.
– Думаешь, я прячусь?
– Я бы не назвала это прятаньем. Но я в самом деле думаю, что ты держишь все свое окружение под строгим контролем. Вы с Декланом оба это делаете. – Она немного медлит. – Честно говоря, я надеялась, что то, что он начал встречаться с девушкой, откроет и тебе небольшую дверцу.
Это довольно откровенное заявление, и я не уверен, что был готов к этому. Я выбираю мармелад из хлопьев в своей ладони.
– Угу.
Мама ждет.
Мои мысли настолько хаотичны, что мне нужно время, чтобы их рассортировать.
– Можно мы сейчас не будем говорить об Эмме?
Она преподнимает брови, лишь чуть – чуть, но кивает.
– Конечно.
Я бросаю взгляд в коридор.
– Как дела у Мэтью сегодня?
– Хорошо. Они с папой ходили гулять после ужина.
Я потрясен. Уверен, мое выражение лица выдает меня.
Мама улыбается.
– У него был выбор пойти гулять или вымыть посуду.
Если бы делали ставки, я бы поставил на то, что Мэтью будет стоять в кухне с полотенцем, надежно спрятав свои мысли в своей голове.
Но затем я вспоминаю, как он сидел в школьной столовой за одним столом со мной и Декланом, после того, как выкинул такой номер за день до того. Папа сказал, что иногда мы толкаем, чтобы посмотреть, станет ли кто-то толкать в ответ.
Я гадаю, дал ли я отпор в правильном направлении.
Мама все еще наблюдает за мной.
– Не прерывай чтение, – говорю я. – Не думаю, что хочу разговаривать.
Она долго смотрит на меня, затем раскрывает книгу. Я выуживаю хлопья из коробки и прислушиваюсь к тихому шелесту страниц. Этот звук впечатался мне в память.
Она читала мне, сидя рядом с моей кроватью, когда я был маленьким, напрягая зрение под светом ночника, ожидая, когда я засну. Она делает это с каждым ребенком, который бывает в этом доме. Она хочет, чтобы они знали, что она рядом.
– Почему вы меня усыновили? – спрашиваю я.
Кристин мягко закрывает книгу.
– Потому что мы любим тебя и хотели, чтобы ты был нашим сыном.
Она говорит совершенно искренне, но я не хочу слышать банальности.
– Нет. Почему меня?
– Кажется, я не понимаю, о чем ты меня спрашиваешь, Рев.
– Вы брали к себе не один десяток приемных детей. Почему вы выбрали меня?
Она долгое время молчит, пока я не начинаю думать, было ли неправильно задавать этот вопрос.
– Ты знаешь, что мы любим детей, – говорит Кристин. – Когда мы поженились, мы даже не стали ждать. Мы так сильно хотели детей. Но потом... у меня случился выкидыш.
Это часто случается, особенно при первой беременности, но тем не менее это было ужасно. Но затем это случилось снова. И снова. А затем в четвертый раз. Я помню, как сидела в кабинете врача, читая какой-то дурацкий журнал, и он раскрылся на статье, где у женщины было восемь детей, и она шутила, что ходила беременная целую вечность. Я помню, как прочла статью и возненавидела ее. Я ушла. И плакала всю ночь. – Она делает паузу. – Мы говорили об усыновлении. Другая семья по соседству усыновила малыша, и мы говорили с адвокатом о наших возможностях. Джефф готов был выписать чек агентству по опеке, но это только... это казалось мне неправильным. Впрочем, я была так подавлена тем, что потеряла стольких детей, что не хотела его огорчать, так что мы поехали за кофе, и я согласилась на любые его действия.
Кристин снова замолкает. Я знаю, что ей еще многое нужно сказать, так что жду.
Мое усыновление во всех смыслах не было традиционным.
– Когда мы подошли к кафе, там была женщина, у которой пробило колесо. Она спросила, можем ли мы вызвать ей эвакуатор. Джефф предложил помять ей колесо, и она согласилась. Она опаздывала забрать ребенка.
– Бонни, – говорю я изумленно. Мамина подруга. Я знаю, как они познакомились.
Но никогда не знал всех подробностей этого знакомства.
Мама улыбается.
– Бонни. Да. Пока Джефф менял ей колесо, мы с ней разговорились. Она первый человек, который упомянул опеку. Я тут же пригласила ее на обед на следующий же день.
Мы тут же все решили. Этому суждено было сбыться. Я знаю это. Гораздо больше времени у меня ушло на то, чтобы убедить Джеффа. Теперь я знаю, что он больше беспокоился за меня. Он видел, как я потеряла стольких детей и волновался, как я перенесу то, что мне придется с ними расстаться.
Мы прошли все круги ада. Интервью, посещение приютов, все это. Мы подготовили комнату. И стали ждать звонка. Я думала, что это будет что-то срочное. Но не было. Спустя пару дней, я начала сомневаться. Джефф был в панике. Комната стояла пустая. Я начала гадать, не допустила ли я ошибку. Однажды ночью, ложась спать, я не смогла заснуть. Я до сих пор помню, как каждый час смотрела на часы. Я была так измучена. К пяти утра я не сомкнула глаз. Я помню, как думала: «Пожалуйста. Я знаю, что есть ребенок, который нуждается во мне. Пожалуйста».
Кристин промокает глаза, затем тянется за платочками на краю стола.
– О боже, я не была готова к этому разговору. Я думала, мы будет говорить о Деклане. – Она вытирает лицо, затем улыбается мне сквозь слезы. – Но в тот самый момент... Рев, в тот самый момент, как я подумала об этом – раздался звонок. И это была Бонни. По поводу тебя.
Я совершенно точно не помню этого с ее стороны, но отчетливо помню со своей.
После того, как полиция забрала меня от моего отца, меня отправили в больницу. Многие из тех моментов засели у меня в памяти – хотя некоторые из них совершенно стерлись.
Иногда я гадаю, может быть мне просто не хватало сил осмыслить их все. Я никогда до этого не видел врача. Ни рентгена, ни физического обследования, ничего. Если бы я был здоров, возможно, мне бы дали день или два смириться со своим положением, но персонал скорой помощи не мог игнорировать сломанную руку. Они также не могли проигнорировать шрамы и отметины. Я так отчаянно хотел покинуть больницу, что готов был пойти куда угодно и с кем угодно.
Но когда Бонни привела меня сюда, я думал, что умер. Я думал, что попал в ад. Я думал, что так меня наказывают.
– Ты был так напуган, – говорит мама мягко. – Я прочитала так много историй о приемных детях. Я представляла столько различных сценариев, но ничего похожего на тебя. Я думала, что самым нашим тяжким испытанием будет младенец, которому нужен будет уход, или малыш с отклонениями в развитии. Но ты... ты отказывался говорить. Ты никому не позволял прикасаться к себе. Бонни рассказала мне позже – значительно позже – что социальный работник в больнице настаивал на том, чтобы тебя отправили в спецучереждение. Она даже угрожала получить постановление суда, но Бонни встала перед ней и сказала ей прямо в лицо, чтобы та попыталась.
Я сижу совершенно неподвижно. Я ничего этого не знал.
Я мысленно стираю все, что знаю о своей жизни, и пытаюсь представить себе жизнь в приюте.
И не могу. Все, что я вижу перед собой – это тюрьма, где мы расстались с Джимом Мерфи, и, думаю, разница была бы невелика.
Я сглатываю.
– Мне жаль.
– За что ты извиняешься?
Кристин поднимается из кресла и садится рядом со мной на диван. Она берет меня за руку и держит между своими ладонями.
– Когда ты убежал в дом к Деклану в тот первый день... ох, мы так перепугались.
Джефф думал, что мы совершили ошибку. Я так боялась позвонить Бонни, потому что была уверена, что тебя заберут и пошлют куда-нибудь еще. А когда мы нашли тебя у Деклана, и обнаружили, что вы играете в Лего... – Ее голос обрывается. Одна рука прижата к груди, а глаза закрыты.
– Что? – спрашиваю я мягко.
Ее голос звучит так тихо.
– Я никогда не забуду выражения твоего лица. То, как ты отбросил Лего и попятился от них. Я никогда не видела такого выражения лица ни у одного ребенка, и, надеюсь, никогда больше не увижу.
Я помню те моменты. Тот первый день, когда мой мир перевернулся, когда ожоги от газовой конфорки все еще были горячими и розовыми под бинтами. Я отбросил те детальки Лего, потому что боялся, что со мной сделают что-то похуже того, что делал мой отец, например отрубят мне руки. Я ничего не знал об играх, но слишком много о последствиях.
Меня не наказали. Меня даже не заставили тут же покинуть комнату Деклана.
Кристин просто села рядом с нами и тоже начала строить.
Я думаю о Мэтью и его истории о Ниле, о его приемном отце. Смотрю на маму. У нее такие добрые глаза. Она всем желает только лучшего.