Глава 34 Рев

Вторник, 20 марта 10:05:44 вечера От: Роберт Эллис Кому: Рев Флетчер Тема: Притчи «Тот, кто воспитывает дурака, делает это с печалью. И отец дурака не имеет радости».

Мой мобильник вспыхивает сообщением, когда я поднимаюсь по лестнице, чтобы войти через заднюю дверь. На кухне темно, и я осторожно отодвигаю стеклянную дверь.

Меня приветствует тяжелая тишина, и я на цыпочках крадусь по кафельному полу. Я так и не поужинал и умираю с голоду. Я хватаю коробку хлопьев и бутылку Гаторейд из холодильника и готовлюсь проскользнуть дальше по коридору.

– Рев. – Мамин мягкий голос застает меня врасплох, когда я делаю первый шаг в коридор.

Я оборачиваюсь и обнаруживаю ее сидящей с книгой в углу гостиной.

– Я думал, все уже спят, – шепчу я.

– Они спят. Я ждала.

– Меня?

Она кивает.

– Как все прошло?

У меня уходит мгновение, чтобы понять, что она спрашивает о Деклане. Такое ощущение, что наша поездка в тюрьму была несколько дней назад. Я хочу говорить о Деклане и его отце не больше, чем об Эмме и том, что между нами произошло. Ее прощальные слова не выходят у меня из головы.

«Мой черед прогнать тебя». Не знаю, заслужил ли я это. Может быть, заслужил.

Хотел бы я все исправить. Ради нее. Хотел бы я защитить ее как-нибудь.

Я падаю на диван напротив Кристин и запускаю руку в коробку с хлопьями.

– Нормально. Думаю, ему это пошло на пользу.

– Вас не было гораздо дольше, чем я предполагала.

– Дек уснул в машине. Я немного поездил по округе. – Я делаю паузу. – А затем встречался с Эммой.

– Эмма. – Мамино выражение лица теплеет. – Я надеялась услышать больше об Эмме.

Мое собственное лицо мрачнеет.

– Правда?

– Конечно. – Она делает паузу. – Приятно видеть, как ты немного выбираешься из своей раковины.

Интересно. Это немного сбавляет мое раздражение.

– Думаешь, я прячусь?

– Я бы не назвала это прятаньем. Но я в самом деле думаю, что ты держишь все свое окружение под строгим контролем. Вы с Декланом оба это делаете. – Она немного медлит. – Честно говоря, я надеялась, что то, что он начал встречаться с девушкой, откроет и тебе небольшую дверцу.

Это довольно откровенное заявление, и я не уверен, что был готов к этому. Я выбираю мармелад из хлопьев в своей ладони.

– Угу.

Мама ждет.

Мои мысли настолько хаотичны, что мне нужно время, чтобы их рассортировать.

– Можно мы сейчас не будем говорить об Эмме?

Она преподнимает брови, лишь чуть – чуть, но кивает.

– Конечно.

Я бросаю взгляд в коридор.

– Как дела у Мэтью сегодня?

– Хорошо. Они с папой ходили гулять после ужина.

Я потрясен. Уверен, мое выражение лица выдает меня.

Мама улыбается.

– У него был выбор пойти гулять или вымыть посуду.

Если бы делали ставки, я бы поставил на то, что Мэтью будет стоять в кухне с полотенцем, надежно спрятав свои мысли в своей голове.

Но затем я вспоминаю, как он сидел в школьной столовой за одним столом со мной и Декланом, после того, как выкинул такой номер за день до того. Папа сказал, что иногда мы толкаем, чтобы посмотреть, станет ли кто-то толкать в ответ.

Я гадаю, дал ли я отпор в правильном направлении.

Мама все еще наблюдает за мной.

– Не прерывай чтение, – говорю я. – Не думаю, что хочу разговаривать.

Она долго смотрит на меня, затем раскрывает книгу. Я выуживаю хлопья из коробки и прислушиваюсь к тихому шелесту страниц. Этот звук впечатался мне в память.

Она читала мне, сидя рядом с моей кроватью, когда я был маленьким, напрягая зрение под светом ночника, ожидая, когда я засну. Она делает это с каждым ребенком, который бывает в этом доме. Она хочет, чтобы они знали, что она рядом.

– Почему вы меня усыновили? – спрашиваю я.

Кристин мягко закрывает книгу.

– Потому что мы любим тебя и хотели, чтобы ты был нашим сыном.

Она говорит совершенно искренне, но я не хочу слышать банальности.

– Нет. Почему меня?

– Кажется, я не понимаю, о чем ты меня спрашиваешь, Рев.

– Вы брали к себе не один десяток приемных детей. Почему вы выбрали меня?

Она долгое время молчит, пока я не начинаю думать, было ли неправильно задавать этот вопрос.

– Ты знаешь, что мы любим детей, – говорит Кристин. – Когда мы поженились, мы даже не стали ждать. Мы так сильно хотели детей. Но потом... у меня случился выкидыш.

Это часто случается, особенно при первой беременности, но тем не менее это было ужасно. Но затем это случилось снова. И снова. А затем в четвертый раз. Я помню, как сидела в кабинете врача, читая какой-то дурацкий журнал, и он раскрылся на статье, где у женщины было восемь детей, и она шутила, что ходила беременная целую вечность. Я помню, как прочла статью и возненавидела ее. Я ушла. И плакала всю ночь. – Она делает паузу. – Мы говорили об усыновлении. Другая семья по соседству усыновила малыша, и мы говорили с адвокатом о наших возможностях. Джефф готов был выписать чек агентству по опеке, но это только... это казалось мне неправильным. Впрочем, я была так подавлена тем, что потеряла стольких детей, что не хотела его огорчать, так что мы поехали за кофе, и я согласилась на любые его действия.

Кристин снова замолкает. Я знаю, что ей еще многое нужно сказать, так что жду.

Мое усыновление во всех смыслах не было традиционным.

– Когда мы подошли к кафе, там была женщина, у которой пробило колесо. Она спросила, можем ли мы вызвать ей эвакуатор. Джефф предложил помять ей колесо, и она согласилась. Она опаздывала забрать ребенка.

– Бонни, – говорю я изумленно. Мамина подруга. Я знаю, как они познакомились.

Но никогда не знал всех подробностей этого знакомства.

Мама улыбается.

– Бонни. Да. Пока Джефф менял ей колесо, мы с ней разговорились. Она первый человек, который упомянул опеку. Я тут же пригласила ее на обед на следующий же день.

Мы тут же все решили. Этому суждено было сбыться. Я знаю это. Гораздо больше времени у меня ушло на то, чтобы убедить Джеффа. Теперь я знаю, что он больше беспокоился за меня. Он видел, как я потеряла стольких детей и волновался, как я перенесу то, что мне придется с ними расстаться.

Мы прошли все круги ада. Интервью, посещение приютов, все это. Мы подготовили комнату. И стали ждать звонка. Я думала, что это будет что-то срочное. Но не было. Спустя пару дней, я начала сомневаться. Джефф был в панике. Комната стояла пустая. Я начала гадать, не допустила ли я ошибку. Однажды ночью, ложась спать, я не смогла заснуть. Я до сих пор помню, как каждый час смотрела на часы. Я была так измучена. К пяти утра я не сомкнула глаз. Я помню, как думала: «Пожалуйста. Я знаю, что есть ребенок, который нуждается во мне. Пожалуйста».

Кристин промокает глаза, затем тянется за платочками на краю стола.

– О боже, я не была готова к этому разговору. Я думала, мы будет говорить о Деклане. – Она вытирает лицо, затем улыбается мне сквозь слезы. – Но в тот самый момент... Рев, в тот самый момент, как я подумала об этом – раздался звонок. И это была Бонни. По поводу тебя.

Я совершенно точно не помню этого с ее стороны, но отчетливо помню со своей.

После того, как полиция забрала меня от моего отца, меня отправили в больницу. Многие из тех моментов засели у меня в памяти – хотя некоторые из них совершенно стерлись.

Иногда я гадаю, может быть мне просто не хватало сил осмыслить их все. Я никогда до этого не видел врача. Ни рентгена, ни физического обследования, ничего. Если бы я был здоров, возможно, мне бы дали день или два смириться со своим положением, но персонал скорой помощи не мог игнорировать сломанную руку. Они также не могли проигнорировать шрамы и отметины. Я так отчаянно хотел покинуть больницу, что готов был пойти куда угодно и с кем угодно.

Но когда Бонни привела меня сюда, я думал, что умер. Я думал, что попал в ад. Я думал, что так меня наказывают.

– Ты был так напуган, – говорит мама мягко. – Я прочитала так много историй о приемных детях. Я представляла столько различных сценариев, но ничего похожего на тебя. Я думала, что самым нашим тяжким испытанием будет младенец, которому нужен будет уход, или малыш с отклонениями в развитии. Но ты... ты отказывался говорить. Ты никому не позволял прикасаться к себе. Бонни рассказала мне позже – значительно позже – что социальный работник в больнице настаивал на том, чтобы тебя отправили в спецучереждение. Она даже угрожала получить постановление суда, но Бонни встала перед ней и сказала ей прямо в лицо, чтобы та попыталась.

Я сижу совершенно неподвижно. Я ничего этого не знал.

Я мысленно стираю все, что знаю о своей жизни, и пытаюсь представить себе жизнь в приюте.

И не могу. Все, что я вижу перед собой – это тюрьма, где мы расстались с Джимом Мерфи, и, думаю, разница была бы невелика.

Я сглатываю.

– Мне жаль.

– За что ты извиняешься?

Кристин поднимается из кресла и садится рядом со мной на диван. Она берет меня за руку и держит между своими ладонями.

– Когда ты убежал в дом к Деклану в тот первый день... ох, мы так перепугались.

Джефф думал, что мы совершили ошибку. Я так боялась позвонить Бонни, потому что была уверена, что тебя заберут и пошлют куда-нибудь еще. А когда мы нашли тебя у Деклана, и обнаружили, что вы играете в Лего... – Ее голос обрывается. Одна рука прижата к груди, а глаза закрыты.

– Что? – спрашиваю я мягко.

Ее голос звучит так тихо.

– Я никогда не забуду выражения твоего лица. То, как ты отбросил Лего и попятился от них. Я никогда не видела такого выражения лица ни у одного ребенка, и, надеюсь, никогда больше не увижу.

Я помню те моменты. Тот первый день, когда мой мир перевернулся, когда ожоги от газовой конфорки все еще были горячими и розовыми под бинтами. Я отбросил те детальки Лего, потому что боялся, что со мной сделают что-то похуже того, что делал мой отец, например отрубят мне руки. Я ничего не знал об играх, но слишком много о последствиях.

Меня не наказали. Меня даже не заставили тут же покинуть комнату Деклана.

Кристин просто села рядом с нами и тоже начала строить.

Я думаю о Мэтью и его истории о Ниле, о его приемном отце. Смотрю на маму. У нее такие добрые глаза. Она всем желает только лучшего.