Глава 32 Эмма
Сегодня в церкви состоится собрание, поэтому везде горит свет и парковка переполнена. Несколько человек мелькают у входа. Я не была уверена, захочет ли Рев снова встретиться у скамеек, но у нас и так нет этой возможности, если только мы не хотим делить скамью с мужчиной, нянчащим двух малышей.
Я обхожу церковь с другой стороны, Текси покорно плетется рядом со мной. Я не могу спустить ее с поводка, когда здесь собралось так много людей, потому что не хочу, чтобы кто – либо из них орал на меня по поводу того «как я могу позволять своей собаке гадить на газоне».
Так что я падаю в траву, достаю телефон и жду.
«У меня для тебя есть сюрприз». Больше пока никаких сообщений от Nightmare. И с каждой минутой мои мышцы наполняются все большим напряжением. Вне игры его сообщения полны подтекста, но не содержат ничего явно угрожающего. У меня даже нет способа доказать, что они посланы одним и тем же человеком.
Хотела бы я выключить свои мысли.
Должно быть, Рев взял машину Деклана, потому что я узнаю машину, которая подъезжает и встает на парковочное место вдоль бордюра.
Когда он выбирается с водительского сидения, я вижу, как он натягивает свитер, затем взъерошивает волосы, чтобы выбить из них статическое свойство.
Он был без свитера. Интересно.
Текси рада его видеть, и я отпускаю поводок, чтобы она могла как следует его поприветствовать. Она практически сбивает его с ног.
Он чешет ей морду и шею, и слегка ее обнимает. Я отсюда вижу его широкую улыбку. Она озаряет все его лицо. Не думаю, что видела раньше, чтобы он так улыбался.
Он выглядит более... расслабленным, чем раньше. Я гадаю, что изменилось.
А еще я ревную.
– Привет, – говорит Рев. – Я не знал, что здесь будет столько народу.
– Я тоже.
– Хочешь пойти куда-нибудь?
Позволь мне просто упасть в твои объятия. Я смотрю на машину позади него.
– Твой друг не будет против собачьей шерсти в машине? И куда мы могли бы пойти с Текси?
Он пожимает плечами.
– Я имел в виду, что мы могли бы просто прогуляться. Дек спит на пассажирском сидении.
– Правда? Сейчас только восемь часов.
– У него был... трудный день.
– Можем прогуляться. Ничего, если мы оставим его одного?
– Ну, мы не совсем его оставляем. – Он указывает. – Мы можем дойти до конца дороги.
– Хорошо.
И мы идем. Траву, окружающую церковь, недавно покосили, и воздух наполнен запахом скошенной травы и пыльцы. Несколько дней, пока шел дождь, принесли с собой прохладу, и мороз кусает меня за щеки.
Я не знаю, что сказать.
Должно быть, он тоже, потому что идет молча. Бирки Текси звякают, когда она бежит рядом.
– Прости, – говорит Рев. – Я не должен был срываться на тебе тогда в машине, когда ты спросила про моих родителей.
– Ты не должен извиняться.
– Нет. Должен. Это нормально, что ты спросила. Ты знаешь поговорку о том, что нет плохих вопросов, а только плохие ответы? Папа постоянно ее повторяет. Ему нравится, что люди задают вопросы. Он обожает, когда его расспрашивают, особенно о национальностях, политике или религии. Он говорит, что Интернет заставляет многих людей делать громкие заявления, а многих – молчать, но мы слышим только громкие заявления. И нам приходится задавать вопросы, чтобы услышать молчаливых людей.
– Думаю, мне бы понравился твой папа, – говорю я.
Рев улыбается, и в этой улыбке чувствуется искреннее тепло.
– Я не хотел становиться слишком серьезным. Но ты извинилась, и я чувствовал, что тоже должен извиниться.
Он не должен был. Или, может быть, должен был, потому что так легко, всего несколькими словами, устранил этот груз, повисший между нами.
– Мне понравилась цитата в твоей записке. О том, как один человек закаляет другого.
Он кивает.
– Это одна из моих любимых.
Машина проносится вниз по дороге, и Рев оборачивается назад, чтобы убедиться, что его друг не проснулся, затем снова устремляет взгляд вперед.
– Вообще– То, сперва я просмотрела кучу цитат о разводе, – говорю я. Я хмурюсь и убираю прядь волос с лица. – И все они были... ужасные.
– Иногда мне приходится напоминать себе, что мир был другим, когда эти слова были написаны. И хотя предполагалось, что они продиктованы Богом, все же они были интерпретированы людьми – а люди могут ошибаться. Когда ты смотришь на что-то слишком внимательно, любая система веры может показаться немного безумной.
Особенно, если посмотреть, что делают люди во имя религии.
– Ты говоришь о войнах?
– Мог бы, но нет. Я говорю о людях.
– Каких людях?
Мы достигли конца дороги, где ограда окружена лесом. Дорожная пыль и щебень толстым слоем покрывает дорогу, потому что мы в полуквартале от перекрестка, и единственный стоящий здесь дом имеет вывеску «Продается», и выглядит заброшенным.
Фонарь у нас над головами перегорел.
Рев поворачивается и садится на ограду. Отсюда видно церковь, машина Деклана мирно стоит рядом на обочине. Витражи церкви ошеломляют светом изнутри, изображения распятия размыты в красках, которые не изображают страданий с этого расстояния, а несут только красоту.
– Всякие люди, – тихо произносит Рев.
И тогда я осознаю, что он говорит о своем отце.
Я сажусь на ограду рядом с ним, затем бросаю поводок Текси у ее лап.
– На тебе не было свитера там, в машине, – говорю я.
Какое-то мгновение Рев молчит.
– Мы ездили навестить отца Деклана. Мне не позволили носить его внутри.
Мои брови взлетают.
– Боже. Где же его отец? В тюрьме?
Я шучу, но Рев кивает.
– Дек не видел его пять лет. Как я и сказал. Трудный день. Думаю, он выжат.
Пять лет. Я пытаюсь представить, что не вижу своего отца пять лет.
В данный момент я была бы не против.
Я бросаю взгляд на Рева. Каждый раз, находясь рядом с ним, мне хочется пялиться на него. Отчасти потому, что он так многое скрывает. Все, что я когда – Либо видела, – это край его челюсти, точный изгиб его губ, линию носа. Его глаза, всегда в тени.
Я думаю об играх, где я все держу под контролем и никто не видит меня настоящую. Я гадаю, является ли компьютер моей версией капюшона.
Наши ладони покоятся рядом на перилах ограды, но сегодня все по-другому, чем в субботу. У меня не хватает смелости взять его за руку.
– Почему ты снова его надел? – спрашиваю я.
– Не знаю.
– Лжец. Ты знаешь.
Он замолкает, но потом качает головой и усмехается.
– Ты бесстрашная.
Должно быть, мне снится этот разговор.
– Я – что? Нет, вовсе нет.
– Да. Бесстрашная. Ты никогда не медлишь. – Он поворачивает голову, чтобы смотреть прямо на меня. – Думаю, это то, что мне нравится в тебе больше всего. Вот почему я подумал о цитате о том, что сталь закаляет сталь. Каждый раз находясь рядом с тобой, мне хочется быть храбрее.
У меня кружится голова. А я– То думала, что то, что Итан назвал меня потрясной, уже не побить.
Рев поворачивается и снова смотрит на дорогу. Ногой он скребет щебень.
– Я снова надел свитер, потому что не хотел, чтобы ты разочаровалась во мне.
– Рев. – Я качаю головой. – Я бы никогда...
Он снимает свитер.
Весь воздух мгновенно покидает мои легкие. Я ошибалась раньше. Вот теперь я сплю.
Он бросает свитер рядом с собой. И не смотрит на меня.
– Если у меня будет приступ, позвони моим родителям, – говорит он.
Я не могу перестать пялиться. Черная футболка прилипла к его фигуре, и мы сидим на темной стороне улицы, но шрамы на бледной коже все же заметны. Так же, как и черные, корявые надписи, тянущиеся по обеим рукам от запястий к рукавам, наподобие необычных татуировок.
Хотя, если честно, я не могу отвести взгляда от его бицепсов.
– Ладно, а я если приступ будет у меня, позвони моим.
Он смеется, мягко, и смотрит на меня.
– Уже второй раз за день я это делаю. Каждый раз, как я ожидаю, что это будет ужасно, – каждый раз все проходит спокойно.
– Насколько ужасно?
– Не знаю. Не знаю, что, по моему мнению, должно произойти. Это странно?
– Нет.
– До этого дня я бы сказал, что существует всего горстка людей, которые видели меня с короткими рукавами.
– Не могу поверить, что ты сидишь здесь вот так и называешь меня бесстрашной. – Я делаю паузу. – И ты никогда не ходил так в школу?
– Нет. – Он делает паузу. – Разве не знаешь? Меня называют Мрачным Потрошителем.
– Я знаю. Я не знала, что ты знаешь.
Он бросает на меня красноречивый взгляд.
– Да ладно. Я странный, но не тупой.
Забавно, что он называет себя странным. Он самый уверенный в себе подросток, которого я знаю.
– Тебя это беспокоит?
– В средней школе меня это очень беспокоило.
– И что случилось?
– Ничего не случилось. Я сидел в самом конце класса и игнорировал их, и в конце концов им это надоело и они нашли себе новую жертву. – Он пожимает плечами, как ни в чем не бывало. – Так странно, – говорит Рев. – Я забыл ощущение воздуха на коже. – Он вытягивает руки над головой, затем складывает их у себя на коленях. – Чувствую себя ребенком.
Если он не перестанет потягиваться, я упаду в обморок. Я придвигаюсь ближе.
– Что означает твоя татуировка?
– Это не татуировка. – Он делает паузу. – В смысле, да, но мой отец сам ее сделал.
Она тянется вдоль всей моей спины. От одной руки к другой.
Каждый раз, когда он рассказывает что-то о своем отце, и я думаю, что хуже быть уже не может, – оказывается, что может. Я сглатываю.
– Он сделал это сам? – Я прерываюсь, чтобы не спросить, было ли это больно.
Конечно же, это больно.
– Да.
Я начинаю различать слова.
-... «так и он избавит тебя ото зла внутри тебя...» Рев шлепает ладонью поверх предплечья.
– Не читай вслух.
Я отшатываюсь назад и выпрямляюсь, шокированная.
– Прости.
– Нет. – Его голос напряжен. Спустя мгновение он очень неохотно убирает ладонь, затем кладет обе руки на перила. – Ты меня прости. Этот стих о том, как непослушный сын должен быть убит. – Рев делает паузу. – Он прислал мне его по эмэйлу сегодня днем.
Вау. Я не знаю, что сказать.
– Ненавижу это, – говорит Рев, и я впервые слышу яд в его голосе.
– Хочешь снова надеть свитер? – шепчу я.
– Да. И нет. – Рев не делает попытки поднять его.