— Думаю, — отвечаю я.

— О, — она делает примерно то же самое. Шмыгнув носом, она тихо спрашивает: — Мы все еще встречаемся с частным детективом?

— У него передозировка. Он в медикаментозной коме и останется в таком состоянии, пока врачи не решат иначе.

Мы стоим в тишине, глядя друг на друга, кажется, целую вечность. Черт возьми, у нее уникальные глаза.

Стелла задумчиво кривит губы.

— Я хочу рассказать тебе все.

— Когда ты будешь готова.

Она издает тихий, невеселый смешок.

— Не думаю, что когда-нибудь буду по-настоящему готова. И у меня есть смутное подозрение, что ты не позволишь мне держать это при себе.

— И ты только сейчас это осознаешь?

Она отстраняется и начинает расхаживать по комнате, поэтому я сажусь на край кровати и кладу локти на колени. Когда она открывает рот и начинает говорить, я жалею, что когда-либо выходил за ее пределы.

Каждое слово — как удар под дых, но я впитываю все, что она говорит, запоминаю каждую незначительную деталь. Я сохраняю ее в своей проклятой памяти. Стелла Кларк высекает себя во мне, как древний иероглиф, высеченный на камне. Я замечаю каждый раз, когда меняется ее поза, когда ее дыхание становится прерывистым, как повышается ее голос, когда она пытается не заплакать. Она такая чертовски сильная, и даже не осознает этого.

К концу этого, мое тело трепещет от неистовой потребности перегрызть глотки. Стелла убила Роджера Донована, избавилась от улик его нападения, а затем выдумала фальшивую историю, чтобы Харриет, еще одна социальная работница, которая спала с Роджером, не винила себя. Стелла, в гребаные четырнадцать лет, почувствовала необходимость защитить взрослую женщину от этой боли.

Затем она несколько часов блуждала, заблудившись в лесу, пока не нашла дорогу к шоссе, где еще немного прошлась пешком. К тому времени, когда полицейский подобрал ее, она была в шоке и полностью закрылась. Она указала им направление, где, по ее мнению, находился Роджер, где должен был стоять его фургон, но когда копы прочесали лес, они ничего не нашли. Ни следов крови, ни чего-либо другого.

Он просто... пуф. Исчез.

И теперь я не совсем уверен, то ли она сменила имя и затруднила свои поиски, потому что беспокоилась о том, что копы наткнутся на какие-то улики и придут за ней, то ли она думает, что, возможно, Роджер все еще где-то бродит.

В Стелле гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. В ней так много тьмы и разврата, что я мог бы упасть в ее бездну и провести вечность, пытаясь найти выход.

Но есть еще свет. Ее милый, нервный смех. Ее теплые карие глаза, которые загораются, когда она говорит о чем-то, что любит. Как у Харпер. Или у луны. Или как она хотела бы вернуться и изучать что-то другое, кроме финансов.

К тому времени, как она заканчивает, она опустошена. И я понятия не имею, что, черт возьми, сказать. Я никогда не был эмоциональным мужчиной. Я не силен в романтическом дерьме или в том, чтобы показывать людям, что мне не все равно. Единственное, что сейчас крутится у меня в голове, это как, черт возьми, я могу найти Роджера, живого или мертвого, и дать Стелле то завершение, в котором она нуждается. Покой, которого, я знаю, она добивалась пятнадцать лет.

Пока он не будет найден, я не думаю, что она сможет двигаться дальше.