— Я не боюсь тебя, Сэйнт, — ответила она, и вспышка страсти в ее глазах сказала, что она действительно это имела в виду.

— Это просто потому, что ты считаешь, что тебе больше нечего терять.

— Или, может быть, я думаю, что у меня есть все, чтобы выиграть.

Я долго смотрел на нее, одетую в толстовку с капюшоном, с потеками туши от дождя на щеках, с растрепанными штормом волосами и размазанной помадой от поцелуев, которые я не должен был у нее красть, и, клянусь, она никогда не казалась мне такой красивой. Ее несовершенства были ее совершенствами, огонь в ее душе, который я страстно желал погасить, теперь был тем, чем я восхищался в ней больше всего. И дикость, которую я хотел укротить больше, чем что-либо, что я когда-либо знал, вместо этого заставляла меня жаждать ощутить вкус этой свободы.

Мои руки скользнули по ее талии, и я наклонился к ней ближе, так что капли дождя, сбегавшие по моему затылку, упали вниз и забрызгали ее щеки, нос, губы.

— Я не могу притворяться, что я не тот, кто я есть, Татум, — прорычал я.

— Я никогда не просила тебя об этом.

Я помолчал, обдумывая это, и понял, что это правда. Я предполагал, что желание, которое она проявила ко мне, сопровождалось оговоркой, что она ожидала, что я изменюсь, если мы будем действовать в соответствии с этим, но она ни разу этого не сказала.

— Потребовалось много времени, чтобы превратить меня в того монстра, которого ты знаешь. И я не думаю, что теперь я когда-нибудь перестану быть им, — сказал я ей.

— Сэйнт, я не думаю, что ты…

— Прости меня, Татум. За все это. И ни за что из этого. Иногда я вижу себя так ясно, как только могу сейчас, и я знаю, что то, что я делаю, то, что я сделал, непростительно. Но я также знаю, что быть таким человеком — это все, что я есть. И я не собираюсь однажды испытывать какое-то озарение, когда я влюблюсь в девушку, пойму всю ошибочность своего пути и, танцуя, уйду в закат. Моя версия «Долго и счастливо» никогда не поместится в милую, аккуратную коробочку, которую можно завязать красивым бантиком и заставить меня воплотить мечты какой-нибудь девушки в реальность.

— Я никогда не говорила, что хочу «Долго и счастливо» или «Прекрасного принца», — ответила она с такой же убежденностью, как и я. — Я сказала, что я твоя. Всех вас четверых. Я поклялась быть с вами той ночью. Что это значит, зависит от всех нас. И прямо сейчас я не ненавижу вас так, как когда-то.

Я сделал долгий и ровный вдох, наклоняясь вперед, пока мой лоб не прижался к ее, и тяжело вдыхая, когда я зарылся поглубже, чтобы восстановить некоторый уровень контроля над собой.

Я опустил руки на бедра Татум и поднял ее из ледяной воды озера, пока она не обвила ногами мою талию и крепче не обхватила мою шею, чтобы удержаться на ногах.

— Сэйнт, я действительно не думаю, что тебе следует поднимать…

— Не указывай мне, что делать, Сирена, или я сделаю кое-что похуже, чем отшлепаю тебя утром, когда буду готов снова тебя наказать.

Татум тяжело сглотнула, откидываясь назад, чтобы она могла смотреть на меня, когда я вынес ее из озера под дождь и зашагал по пляжу к остальным, где они все еще ждали. Мои ребра теперь не просто ныли, но мне было все равно. Я не собирался отпускать ее, пока мы не вернемся в Храм.

— Теперь ты в порядке? — Спросил меня Киан, глядя на меня так, словно я был диким животным, сбежавшим из зоопарка и взбесившимся.

— Я в порядке, — ответил я отрывистым тоном, проходя между ними троими и отмечая свирепый взгляд Монро в сочетании с тем, как он смотрел на меня с Татум на руках.

К этому времени я уже хорошо привык к собственной ревности, и если я не ошибаюсь, то видел нечто большее, чем просто проблеск тех же эмоций в его глазах. Вопрос был в том, насколько далеко заходили его фантазии относительно нашей девушки? Очевидно, он был достаточно обеспокоен ею, чтобы вернуться сюда, чтобы проведать ее, и не нужно было быть дураком, чтобы понять, как он все это время наблюдал за ней.

Они втроем окружили меня кольцом, когда я шагал обратно к Храму с Татум на руках, но, как только я достиг здания, я замер.

Тяжелая деревянная дверь медленно открылась внутрь, и на каменных плитах внутри остались большие грязные отпечатки ботинок.

Я переступил порог с Татум на руках и медленно опустил ее на землю, когда весь гребаный мир рухнул мне на голову.

На всех четырех стенах центральной части церкви, которая составляла гостиную, какой-то кусок дерьма нарисовал красной краской из баллончика три гигантских члена и слова Ниндзя Правосудия возьмет оплату вашей кровью.

— Нет, — прорычал я, словно отказ поверить в то, что все это происходит, просто заставит меня забыть об этом.

— Я собираюсь насладиться убийством этого ублюдка, когда мы его поймаем, — сказал Киан низким и мрачным голосом, который сам по себе был обещанием.

Единственным маленьким милосердием было то, что на этот раз он использовал аэрозольную краску вместо человеческого дерьма, и я поблагодарил за это всех святых. Мне, наверное, пришлось бы сжечь это место, если бы они размазали свое дерьмо по моим стенам.

Монро нахмурился, уставившись в пол, указывая на грязные следы и на то, как он, казалось, просто обошел комнату до тех мест, где нанес граффити, прежде чем снова уйти.

Я хотел потребовать, чтобы мне сказали, кто из них покинул этот гребаный Храм последним, чтобы я мог возложить вину на кого-то за то, что он не запер дверь, но я знал, что это бессмысленно. Я был причиной того, что мы все оказались на улице в этот шторм. Это была моя вина.

Моя челюсть скрипела, а на виске пульсировала вена, пока я боролся с желанием нанести этому месту больший ущерб, чем во время моего буйства ранее. В любом случае, какой, черт возьми, смысл сохранять это сейчас?

— Сэйнт? — Потребовал ответа Блейк, становясь передо мной и заполняя пространство передо мной, так, что я не мог видеть разрушения. — Мы с этим разберемся. Тебе нужно пойти и успокоиться, блядь, прежде чем ты устроишь сегодня кровавую пирушку. Иди поиграй на пианино или еще на чем-нибудь, ладно?

Я хотел поспорить с ним по этому поводу, но в глубине души я знал, что сегодня вечером едва сохраняю рассудок, поэтому я просто твердо кивнул ему и отвернулся от всего этого, на ходу хватая Татум за руку и таща ее по коридору к комнате Киана.

Я провел ее в ванную и включил воду в душе, пока она смотрела на меня глазами, которые, казалось, видели слишком много.

— Тебе нужно согреться, — пробормотал я, готовя для нее пару полотенец, а затем направляясь обратно в комнату Киана, чтобы взять одну из его рубашек, чтобы она надела, когда закончит. У меня заныла челюсть при мысли о том, что на ней это будет надето, но мне нужно было придумать как можно больше причин, чтобы держаться от нее подальше сегодня вечером, иначе я знал, что поддамся искушению ее плоти.

Это было даже не так, как раньше, когда похоть, желание и гнев столкнулись между нами во что-то горячее, плотское и отчаянное. Нет, прямо сейчас я чувствовал, как во мне проступают трещины, и по какой-то причине у меня сложилось впечатление, что если бы я просто позволил себе потеряться в ней, было бы намного легче удержать их всех вместе.

Но я не мог этого сделать. Даже без правил, которые связывали бы меня, я знал, что если бы я поддался желанию, которое испытывал к ее телу, пока был таким измученным, сломленным и диким, было бы слишком легко позволить ей стать причиной, по которой я снова взял себя в руки. И я никогда в жизни не полагался на кого-то так сильно раньше. Я бы точно не стал заниматься этим с девушкой, у которой были все причины ненавидеть меня.

Не имело значения, хотел я этого или нет. Это просто нашептывала моя слабость. Та самая слабость, которую мой отец неустанно старался вытравить из меня. И я отказывался когда-либо признавать, что от этого осталась хоть крупица, несмотря на все его усилия.

Я ждал в комнате Киана, с меня капала вода на его ковер, а мои промокшие спортивные штаны заставляли меня дрожать. Но мне не разрешалось заходить в ванную, пока она была голой, это было одно из ее правил.

— Сэйнт? — Голос Татум звал меня, и я старался не позволить звуку моего имени на ее губах растопить холод, пробравший меня до костей, но все равно это немного согрело их.

— Я здесь, — сказал я ровным тоном, уйдя так далеко в себя, что у меня совсем не осталось места для ярости, ненависти или любых других мелких человеческих эмоций, которые могли бы затуманить мой разум.

— Я не голая. Ты можешь войти.

Я медленно выдохнул и вернулся в ванную, обнаружив ее стоящей под струями горячей воды в черном нижнем белье, которое я теребил не так давно, когда чуть не потерял контроль над ней.

— Залезай, — подбодрила она. — Ты, должно быть, замерз.

Я хотел сказать ей, что я не выполняю ничьих команд и что ей нужно следить за своим языком, если она не хочет быть наказанной, но вместо этого я просто стянул с бедер промокшие спортивные штаны, и они со шлепком упали на плитку. Я остался в боксерах, хотя не похоже, чтобы прилипший материал оставлял много места для воображения.

Я встал под горячую воду, стараясь не смотреть на нее, чтобы снова не поддаться искушению, и повернулся лицом к белой плитке на стене.

Я слегка вздрогнул, когда мягкое прикосновение губки коснулось моего позвоночника, но никак иначе не отреагировал, когда Татум медленно водила ею кругами по моей коже, очищая мое тело и одновременно снимая часть тяжести с моей души.

Мы ничего не говорили, но как только она закончила мыть меня, она уронила губку, и ее руки вместо этого скользнули вверх по моей спине.

Я открыл рот, чтобы возразить, но прежде чем какие-либо слова слетели с моих губ, ее пальцы обхватили мои плечи, и она начала нежно массировать напряженные мышцы.

Низкий, глубокий стон вырвался из моего горла, когда она медленно продвинулась ниже, находя изгибы и узлы вдоль моего позвоночника и ослабляя их твердыми и целенаправленными прикосновениями, от которых узлы в моей душе тоже немного развязались.