— Если ты сбросишь эти штаны и под ними ничего не будет... — Он прерывается, его голос становится гортанным шепотом. — Не надо.

Он крепко сжимает мою руку, то ли чтобы остановить меня, то ли для себя, я не знаю, но боль поднимается по руке и перерастает в боль, от которой горит все тело. Я стою так неподвижно, что единственное движение между нами — это учащенное биение его сердца в вене на шее и воздух, которым мы обмениваемся с каждым отчаянным вдохом.

Сжав челюсти со страданием на лице, внутри него бушует война, он убирает свою руку с моей.

Я уделяю немного времени, чтобы изучить его, счищая огрубевшие слои в поисках истины, скрывающейся за его словами. Но также внезапно он закрывается, маска опускается, чтобы отгородиться от меня.

По комнате разносится резкий звук разрываемой защелки.

Я задерживаю взгляд на нем еще на одну мимолетную секунду, проверяя его, прежде чем повернуться и направиться в ванную. Я стягиваю по бедрам брюки и выхожу из них, как только достигаю порога, открывая ему ясный вид на свою задницу.

— Я в душ, — объявляю я, едва сдерживая дрожь в голосе. Я дохожу до раковины и упираюсь руками в край для опоры. Сделав размеренный вдох, я говорю: — Проводишь меня.

Проходит несколько мучительных ударов сердца, пока я жду, сомневаясь, появится ли Ник в дверном проеме, чтобы выполнить свою клятву наказать меня, и каждый дюйм моей обнаженной кожи пылает и болит в нервном предвкушении.

Затем я вздрагиваю от звука захлопывающейся двери.

Сегодня.

Это должно быть сегодня.

Осмелившись взглянуть на себя, я смотрю на свое отражение в зеркале. Я прикасаюсь к шраму на груди и благоговейно провожу пальцами по рельефной, шелковистой коже, теряясь в воспоминаниях.

Чем дольше я это делаю, тем больше теряю себя и свою цель.

Вито не должен был умереть из-за того, что я играю в игру со своим ненормальным сводным братом.

Это закончится сегодня.