Глава 11

ВЕДЬ ЛУНА НИКОГДА НЕ СВЕТИТ, НЕ ПРИНОСЯ МНЕ СНОВ

Доминик

Колеблющиеся лопасти потолочного вентилятора над головой рассекают воздух. Вопль заполняет густую тишину моей комнаты.

Забинтованные руки заведены за голову, одеяло сбито в ногах, я лежу на кровати и смотрю на крутящиеся лопасти, мысли мечутся в голове, а тело слишком напряжено для сна.

Словно раскаленное клеймо, вид полуобнаженной Бриа, стоящей передо мной, впечатался в мое сознание. Ее чертовски совершенное тело побуждает меня прикоснуться к ней, обнажив свою уязвимость под отчаянным вызовом, от которого мой член едва не прорвался сквозь штаны.

Я мог бы перестать дышать. Даже сейчас мои легкие сжимаются в яростных тисках, которые грозят заставить мое сердце взорваться.

Она показала свою задницу — в буквальном смысле, и мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы не догнать ее, нагнуть и отшлепать по этой милой маленькой попке до красноты.

Любая боль, которую я причиню своим рукам, будет стоить того. Она будет жечь больнее, чем любая кислота.

Я провожу рукой по лицу. Бинт, обмотавший мою ладонь, мешает погладить член, который стал твердым с тех пор, как я заставил себя выйти из ее комнаты.

Когда монстр голоден, я кормлю его. Как и сегодня, я взял кровь в тщетной попытке утолить насилие, бушующее в моем черепе, которое вызвало одно невинное прикосновение Бриа.

Разумеется, Вито так и поступил. Неважно, ушиб он ее или нет. В тот момент, когда Бриа посмотрела на него через бассейн и сняла топик, ему выписан смертный приговор.

Вонзить клинок в шею ее телохранителя было единственным способом удержать меня от того, чтобы прижать ее к этому гребаному кухонному острову и овладеть ею прямо там.

Я выпустил из легких напряженный вздох и встретился с ее горящим взглядом за закрытыми глазами, пока она приводила в порядок мои руки. Ее мягкие и тонкие пальцы, проникающие между моими, ощущение ее кожи, скользкой и влажной...

— Черт возьми! — Я меняю положение, испытывая искушение либо сорвать повязку, либо натереть себе член грубым бинтом. Я почти жажду абразивного трения, чтобы побороть свою жажду.

Другое, более сильное искушение тянет за ослабевшие путы моего рассудка, и если я не успокоюсь, то выберусь из этой кровати и швырну Луку на задницу, прежде чем выломаю ее дверь и устрою кровавую резню, которая отправит мою проклятую душу прямиком в ад.

Взять Бриа — прямо сейчас, блять, — значит положить конец этим страданиям. Она была бы уничтожена, брачный контракт аннулирован. Я испытаю на себе гнев Кассатто, скорее всего, в кислотной ванне, но мучениям наконец-то придет конец.

Не нужно ждать свадьбы. Не нужно будет скрываться в тени, чтобы убить Сальваторе, как чуму.

Потому что пытка наблюдать, как она будет с другим мужчиной в течение следующих лет, в то время как я втайне жажду ее, хочу ее, нуждаюсь в ней... до полного гребаного безумия...

Это убьет меня. Абсолютно точно.

У меня есть только два варианта: мучительно медленная смерть или быстрая.

Выбирай свой яд.

Бурные мысли закручиваются в вихрь, от которого кружится голова, и я не замечаю, как мягко подается матрас, пока не чувствую легкое прикосновение к руке.

Не успеваю я открыть глаза, как в моей руке оказывается зажатым тонкое горло. Моя хватка усиливается, и, когда ее пульс бьется о мои пальцы, мягкие черты лица Бриа вырисовываются в лунном свете.

Что-то первобытное зашевелилось под моей кожей, обнажив зубы. Прилив жара обжигает мои вены, как будто по ним проехались раскаленными углями, и вместо того, чтобы отпустить ее, я сжимаю еще крепче.

Ее руки тянутся к шее, ногти скребут по шву, где моя обмотанная бинтами ладонь прилегает к ее коже.

— Ник, пожалуйста...

Мое имя, произнесенное на ее выдохе, оттаскивает меня от края. Я ослабляю хватку ровно настолько, чтобы она могла свободно дышать, затем просовываю руку ей за шею и сжимаю ее затылок, притягивая ее лицо к себе.

— Что ты здесь делаешь, Бриа?

Волосы, еще влажные после душа, спадают на лицо, и она прикусывает уголок губы, замирая. На ней шелковая ночнушка, полностью черная. Ткань задевает мои ребра. Гладкое ощущение ее груди под этим тонким бельем приводит в хаос мою нервную систему.

Наконец она кладет руку на мою обнаженную грудь и злобно кривит губы.

— На самом деле открыть дверцу книжного шкафа было несложно, — говорит она. — Ты сломал дверную раму, так что...

— Я не об этом спросил.

Она так близко, что я могу разглядеть веснушки на ее носу, и от этого прекрасного зрелища у меня сдавливает горло.

Снова прикусив эту чертову губу, еще больше испытывая мой самоконтроль, она опускается на мою грудь и без труда закидывает ногу на мое тело. Ее мягкий вес оседает на мне и подрывает мою решимость. Тепло ее тела поверх моего напрягает мышцы моего живота, и сухожилия вокруг моих костей болезненно сжимаются.

— Господи... — Я закрываю глаза, стараясь изо всех сил не видеть, как Бриа усаживается на меня. Но ощущения... черт возьми. Я хватаюсь за край матраса, чтобы сдержаться, но сдержанность почти исчезла, когда она слегка провела ногтем по выемке моей яремной впадины.

Я отпускаю ее шею и сжимаю запястье — то, на котором нет синяков, — не позволяя ей продвинуться дальше. Она наклоняет голову, на ее чертах вырисовывается соблазнительная смесь желания и неуверенности.

— Я хочу, чтобы ты был единственным, Ник, — шепчет она, и отчаяние, просачивающееся из ее робкого голоса, задерживает воздух в моих легких.

С внезапной, жгучей ясностью я понимаю, что сдерживало меня. Не ее отец и не закон клана. Не страх смерти. В этом чертовом мире нет ничего, что пугало бы меня настолько, чтобы удержать меня от нее.

Мне не нужна Бриа на один раз. Одного раза никогда не будет достаточно.

— Боже, ты убил Вито сегодня, — говорит она, — и все потому, что думал, что он прикасался ко мне, причинил мне боль. Как ты можешь позволить Сальваторе стать первым мужчиной, который будет обладать мной? — Она моргает, отгоняя влагу с глаз, и качает головой. — Я не могу быть с незнакомым мужчиной в первый раз. Я хочу, чтобы меня трогал — по-настоящему трогал — тот, кого я знаю. Кто знает меня.

Темный стон вырывается из моего сжатого горла.

— Черт, ты желаешь моей смерти.

Ее лицо бледнеет. Даже в тусклом освещении, единственным источником которого является лунный свет, проникающий через балконные двери, я вижу ее внезапный страх.

— С чего ты это взял?

— Как ты думаешь, что произойдет, когда твой муж узнает, что ты не девственница в брачную ночь? — Я отпускаю ее запястье, чтобы провести рукой по волосам. — Блять, Бриа. Неважно, с кем ты решишь трахаться, я буду единственным, кого обвинят в твоем падении. Кассатто убьет меня только из принципа. Твой отец заставит меня страдать за то, что я так опозорил клан, семью. Ты знаешь, что это правда, и все же ты здесь, сидишь на моем члене, умоляя меня трахнуть тебя.

Вместо ворона, сидящего над моей дверью, она — злобная лисица, сидящая на моем члене. И, черт побери, если она еще хоть раз прижмется своей киской к моему члену, я отброшу все убеждения и добровольно стану ходячим мертвецом.

— Никто не должен знать, — говорит она. Облизывая губы, сдвигаясь на мне, чтобы я мог почувствовать отпечаток ее киски. Она проводит ладонями по моей груди, прижимаясь ртом к моему уху. — Никто не должен знать, что это был ты. Я умею хранить секреты очень, очень хорошо и.... — Она надавливает ртом на раковину моего уха. — На мне все еще нет трусиков.

О, черт возьми. Мой член запульсировал от ее греховного признания. Мои бедра подрагивают в непроизвольном порыве, и я клянусь, что чувствую, как она пропитывает мои боксеры своим влажным жаром.

— Блять, — рычу я

Ослабив хватку на матрасе, я обхватываю ее талию. В безумном желании приблизить ее к себе мои руки блуждают по ее спине. Я проникаю пальцами в ее волосы и тяну ее вниз. Дыхание прерывистое, оно разрывает мои легкие, пока я сохраняю малейший контроль над собой.

— Такие вещи никогда не остаются в секрете, — говорю я ей, и мои слова звучат как уступка. Крошечное движение ее губ говорит мне, что она знает, что я близок к капитуляции.

Дерзким движением бедер она разрывает завесу моего рассудка, уничтожая последние остатки сдержанности. Мои пальцы впиваются в ее волосы, пытаясь удержать ее на месте.

— Зачем ты мучаешь меня, маленькая ворона? — Это вылетает из моего рта отчаянной мольбой, пока она продолжает двигать бедрами, прижимаясь к моему твердому члену.

По ее телу пробегает яростная дрожь, и она испускает прерывистый вздох в мой рот.

— Ты мучил меня два года, — говорит она, впиваясь ногтями в трапециевидную мышцу между моей шеей и плечом. — То, что ты вообще реагируешь, делает меня такой чертовски мокрой.

— Господи Иисусе. — Последняя нить моего контроля рвется, и я разрываю ее на две части жестким толчком к ней.

Ее задыхающийся стон закручивается внутри меня, как пламя, танцующее слишком близко к фитилю.

Я не уверен, кто двигается первым — она или я, — но, в то время как мое сердце стучит в бешеном ритме, есть один удар сердца, когда любой из нас может остановить это, а в следующий момент я прижимаю ее рот к своему.

Вкус Бриа — это чистый, божественный восторг. Как будто наконец-то получил каплю воды после нескольких недель скитаний по безводной пустыне. Это чертовски приятно. Я едва успеваю насладиться моментом, мой голод поглотить ее настолько сильный, что я высвобождаю двухлетнюю тоску и врываюсь в поцелуй с голодной неистовостью.

Когда ее мягкие губы переходят на мои, ее язык выскальзывает наружу, сначала нерешительно, а затем со сладостным стоном встречается с моим, и я яростно веду ее за собой. Мы сталкиваемся в пламенной погоне, чтобы загнать друг друга за грань, поджигая черту, которую нам запрещено пересекать.