Глава тридцать пятая

Девон, апрель 1943

Сильвия

Я проснулась от того, что Чарли гладил меня по волосам.

— Доброе утро, красавица, — сказал он.

Его улыбка была пьянящей, рассветный свет подчеркивал черты лица, темные глаза лукаво поблескивали, а мужское естество затвердевало.

— О! Ты уже... то есть…

Он пожал плечами.

— Да, я хочу тебя. Я всегда буду хотеть тебя, но можем просто полежать.

Я провела пальцами по его лицу, обнаружив несколько щетинок на подбородке.

— У моего народа не так много волос на лице, — промолвил, потирая подбородок. — Что каждое утро экономит десять минут и целое состояние на бритвах.

— Десять минут, — задумчиво пробурчала я. — Чем можно заняться в течение десяти минут?

Мы снова занялись любовью, что продлилось восхитительно долго, гораздо дольше, чем десять минут. Он пробуждал мое тело, как после долгого сна, показывая, как могу реагировать и на какое удовольствие способна. Научил тому, что доставляло ему удовольствие, позволил познать свое тело, после чего наконец показал, как пользоваться странным контрацептивом, и даже это превратил в игру, и мы смеялись так же сильно, как и любили.

Я касалась каждого дюйма прекрасного, сильного тела; обхватив его руками, ощущала грубую волоски на бедрах, мягкость мужской кожи, жар его желания. В первый раз он усадил меня на себя — двигались мы с дикой несдержанностью, без стыда, с полным удовольствием; и все это время я смотрела в прекрасное лицо, изучая свирепость в темных глазах, когда он достигал пика наслаждения.

Мы выскочили из постели всего за двадцать минут до окончания завтрака: Чарли заправил помятую рубашку, а я расчесала волосы и надела сандалии.

Нужно было пройти мимо портье. Я пошла первой, попросив его еще раз объяснить, как пройти к поезду на утес, чтобы Чарли мог проскочить мимо и притвориться, что «встречает» меня в столовой. Я так ярко улыбалась, отчего не уверена, что мы кого-то одурачили.

Самым вкусным на завтраке были свежие яйца — по два на каждого человека. Представляете!

Я хотела, чтобы мои были сварены всмятку, дабы поесть с восхитительным свежеиспеченным хлебом отеля. Чарли попросил «глазунью», а потом потратил несколько минут, объясняя официантке, что он хочет жареные яйца, обжаренные с двух сторон, но чтобы желток был еще жидким.

К хлебу подали настоящее масло, а к чаю — настоящее молоко, ничего из того противного порошкового, что обычно пили. Чарли попросил кофе, однако напитка, конечно, не оказалось.

— Чем сегодня займемся? — нетерпеливо поинтересовалась.

— Раз уж ты знаешь расписание поезда, думаю, стоит туда отправиться.

— Да, ты прав, — хмыкнула я. — После того как мистер Беван нашел время и зачитал все расписание, было бы непростительно не знать его!

Выглянуло солнце, хотя воздух был еще прохладным. Мы бодро зашагали к фуникулеру и узнали, что два одинаковых по весу вагончика работают только на водной энергии. Чарли был очарован, и я видела, как он сосредоточенно размышляет относительно инженерной составляющей.

Меня же больше заинтересовал тот факт, что художник Гейнсборо провел в Линмуте медовый месяц, а поэты — Перси Биши Шелли и Уильям Вордсворт — тоже там побывали. Являлась ли я в душе романтиком? Возможно. Я не забывала, что Чарли был женат. Мне и в голову не приходило, что когда-нибудь смогу стать другой женщиной, но до встречи с Чарли я не знала себя.

Билеты на поезд стоили по пенни, и мы были не единственными, кто проводил утро вдали от войны: была пожилая пара, ровесники моих родителей, а также группа счастливых и шумных школьников. Супружеская пара поведала, что приезжала в Линмут на каникулы еще до Великой войны и что «маленький пискун, вроде Гитлера» их не остановит. Школьники зааплодировали, все захохотали.

Потом пожилой мужчина спросил, как давно мы женаты. Уверена, что мое лицо зардело, но Чарли просто взяла меня за ладонь.

— Мы познакомились летом 42-го, сэр.

Его жена похлопала меня по руке

— От вас так и исходит сияние молодоженов. Надеюсь, будете так же счастливы, как и мы с Альбертом. Тридцать два года женаты и ни разу не обмолвились дурным словом, но только потому, что он знает: я всегда права, — она улыбнулась, Альберт же согласно кивнул.

Их доброта ранила. Я была ничейной женой, мое счастье было украдено.

Чарли обнял меня, ему нечего было сказать.

С вершины открывался потрясающий вид. Под нами, на другой стороне ущелья, раскинулся Линмут, а море было искрящимся и безмятежно-синим. Мы видели холм, на который поднялись вчера, а за ним — плоские, почти безотрадные просторы Эксмура; вдалеке виднелся силуэт Уэльса через Бристольский канал.

Мы предоставили детишкам момент единения с природой и направились в маленький шумный городок. Здесь война куда более сильнее бросалась в глаза. Хотя, в отличие от Лондона и других городов, на улицах не было уродливых ворон от бомб, витрины все еще была обмотана коричневой лентой на случай, если их разнесет: это помогало избежать разлетающихся стекол. Длинные очереди у мясных лавок и бакалейных лавок — еще один признак того, как изменилась повседневная жизнь. Женщины держали продовольственные книжки как орудие.

Заглянув во все витрины и скоротав время за беседой с несколькими местными жителями, — и после того как Чарли докурил сигарету, — мы нашли дорогу к небольшой кафешке.

— Барбаре и Скипу понравилось бы здесь, — я вздохнула. — Скучаю по ней.

— Она замечательная девушка, — согласился Чарли. — А Скип говорит...

Наш разговор прервал резкий голос:

— До чего нечестиво, вот что это такое! Совсем нечестиво! Каковы скоты! Отроду никому не причиняли вреда, а живут здесь дольше нашего. Их надо арестовать!

Официантка, принесшая чай, закатила глаза.

— Не обращайте внимания на миссис Уокер.

— Она выглядит расстроенной.

— Миссис Уокер утверждает, что они опять стреляли в лошадей. На Эксмуре. Солдаты используют их во время учебной стрельбы, однако некоторые, полагаю, подстреливают их для получения мяса.

Чарли почесал голову после того, как официантка ушла.

— К чему все это?

— В Эксмуре водятся дикие лошади. Невысокие, пушистые существа, довольно милые на самом деле. Они совершенно неприрученные и никому не принадлежат. Досадно, что солдаты стреляют в них! Меня этот факт тоже злит.

— Она может сообщить об этом в военную полицию.

— Как думаешь, они что-нибудь предпримут?

Чарли пожал плечами.

— Стоит попробовать. Недопустимо, что животные страдают. Я бы понял, если б стреляли для добычи еды, но использовать их в качестве мишени? Недопустимо.

Мы с интересом наблюдали, как пожилой констебль вывел женщину из кафе, любезно беседуя с ней.

— Расскажи побольше об эксмурских пони. Люди приручают их и ездят верхом? — спросил Чарли, выглядя заинтересованным.

— Честно говоря, понятия не имею. А что? Хочешь метнуть лассо, как ковбой? — поддразнила я.

— Неверно, — отозвался, наклонившись вперед, его темные глаза блестели озорством. — Метнул бы лассо, как индеец; ты у нас ведь бледнолицая.

Я громко рассмеялась, будучи счастливой видеть его игривым.

— Ты ездишь верхом? — осведомилась. — Никогда не рассказывал об этом.

Он ухмыльнулся, в уголках глаз появились морщинки.

— Можно сказать, что родился в седле. Сдается мне, научился я ездить верхом раньше, чем ходить.

— Скучаешь?

Он слегка улыбнулся.

— Мне не хватает работы с животными, хотя, наверное, вполне могу рассчитывать на Скипа.

Я хихикнула.

— С его стороны было очень мило дать пять дней отпуска, так что мне стоит быть на его стороне.

— Вполне справедливо, — ответил, сделав глоток чая и скривившись. — Не понимаю, как ты хлебаешь эту дрянь. Лучше уж кофе каждый день пить.

— У меня есть идея! — внезапно воскликнула, прервав его привычные жалобы. — Давай попробуем найти кого-нибудь, кто позволит покататься верхом на часок-другой? Будет так весело!

— Даже и не знал, что умеешь кататься верхом.

— Вам обо мне не все известно, сержант Блэк, — пошутила я.

Он посерьезнел.

— А мне бы очень хотелось. Хотелось бы знать о тебе все, Сильвия.

— О, Чарли! И мне хотелось бы того.

И поскольку время измерялось днями и часами, а будущего за его пределами не виднелось, мы держались за руки, цепляясь друг за друга, страшась отпустить, точно коряги, выброшенные в разъяренное и суровое море.

В кофейню зашли еще люди, мы же откинулись на спинки стульев и притворились, что наши сердца не разрываются.

Чарли попытался улыбнуться.

— Можем полюбопытствовать у официантки, не знает ли она, где найти лошадей.

— Да, хорошая идея, — ответила я, промокнув глаза салфеткой. — Очень хорошая.

Официантка прикусила карандаша, обдумывая просьбу.

— Можете спросить в помещичьем доме. Миледи раньше охотилась, но, думаю, в начале войны армия забрала у нее всех лошадей. Возможно, позволили оставить одну.

Она понуро покачала головой, затем дала указания, как добраться до поместья. Когда прибыли, то поняла, что оно было превращено в школу для эвакуированных детей.

Одна из старших девочек поведала, что леди Уэзерби живет в старом егерском домике, расположенном на заднем дворе. Девочка показала дорогу, и мы постучали в дверь коттеджа.

Дверь открыла пожилая женщина с тонкими седыми волосами, прямой осанкой и большими крючковатыми руками.

— Доброе утро, мэм, — поздоровался Чарли. — Меня зовут Чарли Блэк, а это моя подруга — Сильвия Вудс. Простите, что беспокоим, но мы приехали сюда в отпуск на несколько дней, и нам захотелось покататься на лошадях. В городе поведали, что у Вас имеются лошади, которые мы смогли бы одолжить.

Женщина, возможно, и была пожилой, но взгляд был проницательным и понимающим, когда она окинула нас взглядом, остановившимся на моем обручальном кольце.

— Говорите, оба в отпуске?

— Так точно, мэм.

— А ты, девочка?