Глава семнадцатая

Блетчли-Парк, июнь 1942

Сильвия

Лейтенанту Тадеусу «Скипу» Миллингтону было около тридцати: красивый, загорелый, ладно сложенный, улыбчивый, обаятельный. Все девушки по уши влюблялись в него. Скип был воплощением богатства, привилегий и американского гламура и, конечно же, довольствовался всеобщим вниманием. Кроме того, обладал остроумием и животрепещущим любопытством. И, как оказалось, еще и добродушный.

Сержант разительно отличался ото всех: смуглая кожа, черные волосы и темные, как угли, глаза, которые поблескивали, когда он был весел или зол. Он был ниже лейтенанта ростом, но широкий и сильный, со слегка раскосыми глазами и высокими скулами. Мужчина не был похож ни на кого из тех, кого я когда-либо встречала, и казался диковинным со вкрадчивым, молчаливым, настороженным взглядом, который ничего не упускал из виду.

— Сильвия — один из наших лучших лингвистов и криптографов, — заявил бригадный генерал Тилтман во время представления.

Он не мог не заметить удивления и изумления американцев, однако оставил без внимание и то, и другое.

— Ранее девушка занималась немецкими шифрами, а теперь приписана к 7-ому домику и японской группе шифровальщиков, где будете работать. Она покажет, что к чему. Ладно, оставляю вас в ее надежных руках. Всего доброго, господа.

Бригадир зашагал прочь, его мысли были заняты более неотложными делами. Задача состояла в том, чтобы объяснить американцам суть нашей работы. Казалось удивительным, что хоть раз я могла говорить свободно.

— Вы их ведущий криптолог, правильно понял?

Выражение лиц американцев было недоверчивым, поэтому мой энтузиазм приутих.

— Это что, шутка-прибаутка? — спросил лейтенант, взглянув на молчаливого сержанта. — Тилтман пускает нам пыль в глаза? Она выглядит как дитя. Без обид, мэм, — и повернулся ко мне, в то время как я молча кипела от ярости.

Важно понимать, что в сорок втором году Блетчли отличался от других военных мест и всего мира в целом. Здесь женщины работали наравне с мужчинами, в равной степени разделяли тяготы ночной смены и ответственность за напряженную работу. Я уже привыкла к их почтению и уважению. Эти янки испытывали мое терпение.

— Вы свободно владеете немецким и японским языками? — Лейтенант, в тоне которого слышался явный скептицизм, обратился ко мне.

Поэтому, вместо того чтобы вести себя по-британски и ставить светоч под сосуд, я встала перед ним.

— Да, все верно, — ответила резким голосом, который, как подозреваю, звучал скорее как у Вивьен Ли, моей любимой актрисы: я трижды смотрела в кинотеатре фильм «Пламя над Англией» и дважды — «Унесенные ветром». — А еще говорю и читаю на греческом, современном и древнем; латыни, конечно; англо-саксонском, французском и русском. Здесь находится Правительственная школа кодирования и шифрования, а не секция для бойскаутов.

Лейтенант моргнул, затем разразился хохотом.

— Вот это поворот! Как удается справляться со всем этим, милочка?

— Благодаря бесчисленным часам учебы, — я дала весьма нудный ответ. — И предпочитаю, чтобы ко мне обращались как к помощнице командира отделения Вудс, либо ПКО Вудс, а если эти слова слишком сложны, просто Вудс. Сэр.

Он склонил голову, от смеха голубые глаза заискрились.

— Мои извинения, мэм. Ohayou gozaimasu. Ogenki desuka?²

— Genki desu. Arigato, lieutenant-san³. И в ответ на вопрос скажу так: я вижу закономерности в языках, поэтому меня выбрали для изучения японского. За одиннадцать недель выучила.

Лейтенант заухмылялся.

— Вот это да. Мой отец был дипломатом в Токио, так что пришлось учить язык по старинке. Полагаю, Вы профи. Начнем же, ПКО Вудс.

Я отрывисто кивнула, все еще довольно раздраженная, а когда повернулась, сержант ухмылялся: его лицо озарилось весельем. И Боже, как все переменилось! Темные красивые черты преобразились, а когда я покраснела, мужчина подмигнул.

Пришлось отвести взгляд.

Действуя в рамках инструкции, я провела их по всему поместью, показав все, что разрешил бригадир Тилтман: от домиков до церкви, конюшни и коттеджа, где хранились бомбэ машины, огромные британские электромеханические устройства, запрограммированные на расшифровку немецких кодов и созданные инженерами Почтового ведомства. Также имелось разрешение обсуждать 7-й Домик, что казалось очень странным, ведь я никому не смела рассказывать о работе. В БП даже не рекомендовали разговаривать с людьми из других отделов. К конфиденциальности относились серьезно — неосмотрительность могла стоить жизни.

Пока мы шли по бетонным дорожкам между уродливыми хижинами Ниссена, американцы внимательно слушали и задавали интересующие вопросы. Отрадно было чувствовать, что тебя воспринимают всерьез, особенно после не важного старта. Мало того, Гарри и мои родители думали, что я вступила в Женскую вспомогательную военно-воздушную силу, чтобы стать не более чем клерком. Каждую неделю я писала родителям дежурное письмо, заполняя две страницы и ничего не рассказывая. Не могла поведать собственной семье, людям, которых я любила, что моя роль была значительна, однако была в состоянии показать этим американцам.

Одно из главных отличий моей работы от расшифровки немецких кодов заключалось в том, что японские военно-морские коды являлись в основном «книжными» шифрами: обычные слова и фразы заменялись группой цифр или букв, а оставшийся текст на ромадзи шифровался символ за символом. Если кому-то везло, то можно было получить захваченную кодовую книжку, если нет, то приходилось потрудиться, чтобы разгадать ее с помощью частотного анализа, но на самом деле взломать их было довольно просто.

Немецкие же коды использовали механическое шифрование — пресловутые машины «Энигма» и «Лоренц». А это требовало совершенно иного подхода, которым занимался мистер Алан Тьюринг и его вычислительные дешифровальные машины. Криптограф был не слишком любезен со мной, однако уверяли, что он просто гений.

Когда я попыталась расспросить американцев об работе на станции ХИПО, они переглянулись меж собой и замолчали. Я бросила на них нетерпеливый взгляд.

— Разве не для этого вы здесь? Чтобы поделиться сведениями? Поверьте, если б я говорила так откровенно с кем-то, еще и без разрешения, меня бы отправили в тюрьму на четырнадцать лет, что будет вполне заслуженно. В конце концов, мы на одной стороне.

Я верила в сказанное, хотя к тому времени уже избавилась от наивности и понимала, что знание — это тоже сила: расшифрованный код мог означать разницу между жизнью и смертью для тысяч моряков в Тихом океане.

— Аргумент засчитан, — сказал лейтенант. — Спрашивайте, и я отвечу на те вопросы, на которые смогу.

— Справедливо. — Я довольно равнодушно улыбнулась.

Так у нас состоялся откровенный и честный обмен информацией.

— Что можете рассказать о ДжиЭн-25? — вопросил лейтенант.

— То есть Общий оперативный код японского флота. Чтобы его взломать, мы использовали статистические методы для расшифровки цифровых шифров. Тогда думали, что разгадали, но даже расшифрованные сообщения было трудно прочитать, поскольку они были полны сокращений и кодовых имен. В итоге мы, естественно, справились.

— Естественно, — сержант Блэк улыбнулся.

После целого утра, в течение которого рассказывала о способах и средствах, кодах, шифрах и прочих криптографических вещах, я валилась с ног от усталости и ужасно проголодалась.

— Скажите, могу я угостить обедом, чтобы загладить вину за то, что был козлом при нашей встрече? — поинтересовался лейтенант.

— Можете выпить кофе в комнате отдыха в главном зале или в столовой сразу за воротами.

— Я не это имел в виду, я...

— Буфет бесплатный, а я замужем, — сказала с некоторой надломленностью в голосе.

Его выражение лица смягчилось.

— Мы с Чарли тоже женаты, однако сочтем за милость, если придете пообедать с двумя одинокими американцами вдали от дома.

— Неужели эта фраза действует на всех впечатлительных барышень, которых встречаете, лейтенант Миллингтон?

Сержант Блэк удивил тем, что громко рассмеялся. Широкая улыбка показала удивительно белые зубы.

— Твои бестолковые реплики сегодня не срабатывают, Скип, — усмехнулся сержант.

Я покраснела до кончиков ушей.

— Если на этом все, сэр, — холодно отчеканила я, — меня ждет работа.

Отдала честь и развернулась, чтобы уйти.

— Не уходите, прошу, — попросил лейтенант. — Простите. Прозвучало как-то неправильно. Нам действительно не помешала бы компания. Хотелось бы пообедать с Вами, чтобы отблагодарить. Никаких издевок, обещаю. Можем устроить пикник у озера, чтобы все убедились, что встреча невинная. Что скажете?

Бригадир Тилтман велел относиться к этим людям с уважением, причитающимся нашим союзникам, и лейтенант очень мило извинился. Кроме того, было так приятно посидеть у озера теплым летним днем, особенно после такой долгой и мрачной зимы.

— Хорошо, буду рада. Возможно, вы будете не так счастливы, когда отведаете снук, который подают в кафетерии.

— Что такое «шнук»? — спросил лейтенант.

— Что ж, — начала я, понизив голос. — Поговаривают, что это рыба, однако мы все считаем, что это остатки подметок, да и испускает рыбешка вонь грязных носок.

— После такого описания я обязан попробовать!

После прихода в столовую мужчины долго и пристально разглядывали снук, отказались от конины, потом остановили выбор на оладьях со «Спэмом», и мы понесли тарелки к озеру.

Несколько маленьких гребных лодок уже вышли на берег, и нередко можно было увидеть людей гребущих, словно на Темзе.

Неподалеку на теннисном корте проходил парный матч, и какой-то мужчина крикнул: «Хороший удар!»

Если б не курьеры на мотоциклах, снующие туда-сюда по гравийной дороге, можно было бы подумать, что нет никакой войны.