ГЛАВА 12

Я проснулась со странным чувством дежавю и одновременным ощущением того, где, чёрт возьми, я нахожусь? Это было очень неоднозначно.

Перво-наперво, я была не в своей постели. Это было предельно ясно. Хотя у меня была моя подушка, тоже очень даже ясно, потому что я предпочитала прижимать её к груди. Но, именно тут всё начало становиться непонятным, меня прижимали к чьей-то груди, как будто я была чьей-то любимой подушкой.

И этот кто-то был очень тёплым. И я, казалось, идеально подходила ему. И его очень сильные руки обвились вокруг меня. Одна под моей головой, как подушка, другая тяжёлая и собственническая вокруг моей талии, прижимающая меня к себе. Его рука скользнула вверх и легла на мою грудь.

Я подметила всё это, когда сонно переходила от мёртвого сна к полусонному бодрствованию. Мой мозг отмечал кусочки головоломки, которые, казалось, не могли сложиться воедино.

И вдруг, когда утренний свет пробрался сквозь щели в занавесках, я вспомнила всё. Я вспомнила, что меня нет дома. Я развлекалась с Джоной. Я вспомнила о водке. И веселье. И хижину. И одну кровать. И поцелуи.

А теперь обнимашки.

Прошлой ночью мы заснули, держась за руки, и проснулись без разделяющего нас пространства. Боже, у меня по-настоящему защемило сердце от того, насколько это было приятно. Должно быть, я немного пошевелилась от того, что проснулась, потому что он крепче прижал меня к себе. Мне потребовалось всё моё мужество, чтобы не обвить рукой его шею и не прижаться задницей к его, гм, переду. Я закрыла глаза и представила, как просыпаюсь вот так, вдвоём. Притягивать его обратно для новых поцелуев. И на этот раз, не останавливаясь на достигнутом.

— Мммм, — пробормотал он мне в шею.

Это был тёплый, довольный звук, который заставил меня снова прижаться к его груди. Как раз в тот момент, когда я подумала, что он будет так же смущён, как и я, он прошептал:

— Элиза, прижимающаяся к моей коже, и это был самый восхитительный звук.

— Джона, что…

Жужжание телефона прервало мой вопрос. Он прижал меня к себе, и мы оба позволили этому моменту продолжаться, пока он, наконец, не закончился.

— Это мило, — сказал он хриплым со сна голосом, с которым я познакомилась на днях утром. — Я мог бы привыкнуть к этому.

Я не знала, имел ли он ввиду: пробуждение с кем-то вообще или просыпаться со мной конкретно. Кроме того, его рука всё ещё сжимала мою грудь. И мой утренний сухой рот пересох ещё больше. Я беспокоилась, что если я сейчас открою рот, то из него будет пахнуть так, как пахнет рот мертвеца, которого вскрывают после многих лет разложения. Поднимется облако зелёного дыма, и тогда либо Джона немедленно умрёт от удушья, либо его так взбесят мои утренние привычки, что он заставит меня вернуться в Дарем пешком.

Поэтому вместо того, чтобы спросить его, что он имел в виду, я промолчала. А потом этот чёртов телефон снова начал жужжать. Джона откинулся назад, предположительно, чтобы проверить свой телефон, но затем снова прижался ко мне.

— Это не мой, — заявил он, придвигаясь ко мне как можно ближе, от наших ног до макушек голов.

У меня были вопросы. Например, что он делал? И почему он это делал? И заключили ли мы прошлой ночью союз, где мы целуемся и обнимаемся, и никто не жалуется? Или это было что-то другое? И какого чёрта, Джона!

Однако мне нужно было почистить зубы, прежде чем мы решим любой из этих вопросов. Иными словами, приоритеты прежде всего.

Но вместе с тем, чего я хотела? Хотела ли я этого?

На этот вопрос было трудно ответить. Я знала, чего я не хотела. Это было гораздо легче понять.

Я знала, что никогда больше не хотела быть семнадцатилетней девушкой с разбитым сердцем, оплакивающей лучшего друга своего брата.

Но что это значило сейчас?

Потому что теперь он был таким же моим лучшим другом, как и Уилла, что вызвало у меня неприятное чувство в животе, словно якорь, тянущий меня вниз, в глубины океана. Потому что последние десять лет я верила, что нет ничего хуже, чем быть отвергнутой парнем, в которого ты была влюблена, чтобы он мог сохранить свою дружбу с твоим братом. Но теперь я знала, что было кое-что похуже. Как будто тот же самый парень мог отвергнуть меня, чтобы сохранить свою дружбу со мной.

Я вывернулась из объятий Джоны, хотя и неохотно, чтобы объяснить, что иду в ванную, но с расстояния. Вырубить его своим утренним дыханием было настоящей проблемой.

Он отпустил меня, хотя и с некоторой неохотой. Наклонившись, чтобы схватить свою сумку с туалетными принадлежностями, я поняла, что это мой телефон, и он продолжает жужжать. Я схватила и его тоже, а затем показала всё Джоне.

Когда я развернулась к нему лицом, он оценивающе осмотрел меня с широко раскрытыми глазами. Но на этот раз он сказал:

— Извини, иногда твой макияж по утрам удивляет.

Я нахмурилась на него и, наконец, объяснила:

— Вот как раз я и собираюсь позаботиться об этом.

Затем я бросилась в ванную и захлопнула за собой дверь.

Ах! Он не ошибся. Мой макияж был... ужасающим. Мои глаза были похожи на круги енотов, а тушь каким-то образом размазалась по всей правой щеке. Прошлой ночью я забыла снять макияж из-за всех этих поцелуев. И теперь я выглядела как невеста Франкенштейна. Фантастически.

Я быстро занялась делами — умылась, почистила зубы, заново уложила волосы. Вуаля, свежее лицо и не пугающее. Хорошая работа, Элиза.

Затем я, наконец, потянулась за своим надоедливым телефоном. Когда я положила на него руку, чтобы поднять, я поняла, что давно его не проверяла. Что было на меня не похоже. Владение бизнесом вместе с моими двумя братьями научило меня всегда иметь его в пределах досягаемости.

Но прошлой ночью мы спешили уехать из города, а потом по дороге сюда мы были без связи, а потом на дегустационной вечеринке... А после я была достаточно пьяна, чтобы не думать об этом... а потом были поцелуи и... и вот наступило утро.

Уведомлений было так много. Слишком много для того, что должно было быть, даже для спонтанной поездки за город. Я прокрутила вниз и поняла, что они начались прошлой ночью от Чарли в панике.

Было слишком много всего, чтобы полностью осознать, поэтому вместо этого я набрала ему. Потом я сбросила звонок. Последние несколько телефонных звонков были от Уилла. О, боже мой, что происходило?

Я вышла из ванной, прижимая телефон к уху, ожидая ответа Уилла.

— Наконец-то, чёрт возьми, — прорычал он в трубку вместо приветствия.

— Что происходит? Боже мой, Уилл. Ты взрываешь мой телефон, как будто бар сгорел дотла.

Джона сел в постели, поражённый моей внезапной паникой.

— Все в порядке?

Уилл замер на другом конце провода. Мне не нужно было находиться с ним в одной комнате, чтобы истолковать это молчание. Я знала его слишком хорошо. Старший брат Уилл только что прибыл для беседы.

— Где ты, Элиза?

Блять.

— Меня нет в городе.

— Да, Чарли упоминал об этом прошлой ночью. Но было трудно получить от него внятное объяснение после операции.

Леденящий душу ужас пронзил меня.

— Что? Какой операции?

— Ты случайно не упоминала до прошлой ночи, что собираешься уехать из города? Потому что, хоть убей, я не могу припомнить, чтобы ты что-нибудь говорила. И этого не было в расписании. Когда я появился в больнице, Чарли сказал, что тебя нет в городе, а Ада не смогла ничем помочь. Тем временем нашему младшему брату пришлось перенести серьёзную операцию, прошлой ночью в баре произошла полная катастрофа, и кто-то украл около четырёх тысяч долларов из кассы. Так что не могла бы ты объяснить, где ты находишься и когда, чёрт возьми, ты сможешь вернуться?

— Уилл, о боже, всё было под контролем, когда я уходила прошлой ночью.

Он выплюнул серию невнятных ругательств, которые сказали мне, что я нашла самое низкое место в его списке дерьма. Здорово.

— Почему Чарли сделали операцию, Уилл? Пожалуйста, избавь меня от страданий. С ним всё в порядке?

— Чарли перенёс операцию? — потребовал ответа Джона с кровати.

Я взглянула на него с его растрёпанными волосами и перекошенной футболкой и поморщилась. Что я здесь делала, просыпаясь в одной постели с Джоной Мейсоном?

— Это Джона? — взревел Уилл мне на ухо. — Где вы? Что вы делаете? Когда вы собираетесь вернуться?

Я не знала, как ответить ни на один из его вопросов. Мы поехали на дегустацию водки и провели ночь в однокомнатном иглу, это звучало... не очень. Но его молчание требовало ответа. Не то, чтобы он терпеливо ждал, когда я объясню, что происходит, скорее, ему нужна была чёртова причина, по которой меня там не было, чтобы остановить это дерьмовое шоу.

— Уилл, пожалуйста. Почему Чарли в больнице?

Он прерывисто вздохнул. Его усталость напомнила мне о нашем детстве, о том, как Уилл принял на себя основную тяжесть жестокости отца, о том, как он вступился за маму, Чарли и меня, но отец всегда заставлял его чувствовать себя неудачником за это. Особенность совершения добрых дел заключалась в том, что они не всегда ощущались хорошо. Иногда это были самые сокрушительные, изматывающие, выматывающие душу поступки, которые вы только могли совершить. И они не приносили никакой награды, кроме возможности сохранить свое собственное сердце нетронутым. Уилл был лишён самоуважения, достоинства и отношений с нашим отцом на протяжении всего своего детства. Чарли тоже. Это было свидетельством маме и Богу, что они стали такими, какие они есть.

Они были гораздо более чем наполовину приличными. Гораздо больше, чем просто уцелевшие. Они были хорошими людьми. Которые никогда не станут обращаться с людьми так, как с ними обращались раньше.

И они были для меня самыми важными людьми в мире. Так что, если бы случилось что-то, что я могла бы предотвратить...

Слеза скатилась по моей щеке. Джона сел рядом со мной. Его вес заставил кровать прогнуться, и всё мое тело прильнуло к нему. Я не пыталась создать пространство между нами. Мне нужно было буквально выплакаться на его плече. И нужна была сила, которую он представлял.