— Потому что ты мне как старший брат.

Он уставился на меня, разинув рот, и я добавила:

— Я знаю тебя сколько... вечно. Ты — семья, Джона. Мы друзья. Просто друзья.

Он моргал, глядя на меня, как будто не мог полностью сфокусироваться на моём лице. Его рот двигался вверх и вниз, но он выглядел так, как будто не мог придумать, что сказать. Наверное, потому, что я всё сказала за него.

Я отступила назад, стремясь забаррикадироваться в своей комнате на следующие сорок восемь часов, а, возможно, и на следующие тридцать шесть лет, и кричать в подушку. А потом плакать. А потом покричать ещё немного. А потом плакать ещё чертовски много. А затем переписать моё мысленное будущее, полностью освободив его от этого.

Что было слишком плохо для него, потому что в моей голове у нас было прекрасное совместное будущее, чёрт возьми.

Двухэтажный дом. Забор. Трое очаровательных детей с моими волосами и его глазами. Мы были идеальны.

— Хорошо, конечно. Да. Если это то, чего ты хочешь, Элиза. Друзья. Конечно. Мы всегда будем друзьями.

Мне хотелось накричать на него. Это было не то, чего я хотела. Это было то, чего он хотел. Он хотел быть друзьями. Я хотела безрассудно отдать ему свою девственность и родить всех его детей.

Прочистив горло, я сделала шаг назад и посмотрела на дверь.

— Эм, спасибо.

Я не знала, почему я благодарила, но так оно и было. Выживание. И какое-то сильное, но глупое желание быть вежливой и не поднимать волну.

— И насчёт Уилла...

О, нет. Я бы ни при каких обстоятельствах не позволила ему ещё больше испортить этот момент, снова заговорив о моём брате.

— Тебе не нужно беспокоиться обо мне, — заверила я его. — Я не скажу Уиллу, что произошло. Мои уста запечатаны. Я унесу это с собой в могилу, — я сделала движение, поджимая губы. — Считай, что это похоронено. Разложилось, — я сделала ещё один шаг назад, пытаясь понять, почему я все ещё говорю. — Прах к праху, — услышала я свои слова. — Пыль к пыли.

— Элиза! — Джона окликнул меня, но я уже выбежала в коридор, и ничто ни на небесах, ни на земле не смогло бы затащить меня обратно в ту комнату.

Я добралась до своей спальни и сумела тихо закрыть дверь, прежде чем разразилась рыданиями. К счастью, они были такими сильными, такими суровыми, что вели себя совершенно бесшумно. Я чудесным образом включила радио и уткнулась лицом в подушку, прежде чем мне понадобилось глотнуть воздуха. И именно там я пробыла следующие двенадцать часов. Плача. Скорбя. Прощаясь с детской влюбленностью, в которой я убедила себя, что это любовь всей моей жизни.

Когда я, наконец, вынырнула на поверхность где-то после обеда на следующий день, Уилл увёл Джону куда-то. Они отправились играть в гольф или ещё во что-то глупое. Я приняла душ, вымыла волосы и решила, что никогда больше не буду тешить себя романтическими мыслями о Джоне Мейсоне.

Он пробудет в моей жизни, вероятно, вечно. Это было неизбежно. Я должна буду видеть его. Взаимодействовать с ним. Общаться с ним. И я должна относиться к нему как к брату, которым, как я утверждала, он был.

К тому времени, как ребята вернулись в дом, я была свежа лицом и бодра, как всегда. Он избегал моего взгляда и был тише, чем обычно. Но я была прежней собой, подшучивала над своими братьями и громко смеялась над их шутками.

Год спустя у меня перестали затуманиваться глаза и краснеть от стыда щёки каждый раз, когда я думала о том поцелуе.

Два года спустя я чувствовала себя вполне комфортно рядом с Джоной и не предполагала, что постыдный поцелуй это всё, о чём он когда-либо думал, когда я была рядом.

Пять лет спустя мы были так же близки, как он был с Уиллом. Он звонил мне так же часто, как и Уиллу. Мы тусовались без Уилла или Чарли поблизости.

Десять лет спустя та ночь и тот поцелуй были далёким, смущающим, давно похороненным воспоминанием для нас обоих. Как будто его никогда и не было.

Почти.

За исключением таких моментов, как этот.

Я подняла тему большого, жирного слона в комнате. Причина моего окончательного унижения все эти годы назад. Так почему же он не сходил с ума? Почему имя Уилл Инглиш не вызвало у него чистой, неподдельной паники?

— Кого волнует, что думает Уилл? Мы взрослые люди, Элиза. Твой брат может пойти к чёрту, если у него есть своё мнение. Он не спрашивал моего совета насчёт Лолы. Он спрашивал у тебя?

— Нет, очевидно, что нет. Уилл не из тех, кто спрашивает разрешения.

Выражение его лица исказилось от возмущения.

— И ты считаешь, что я такой?

Я слишком поздно поняла, что оскорбила его чувствительную мужественность. Но я была не совсем уверена, как отступить от того, что сказала. Он был из тех парней, которые спрашивают разрешения. Ладно, может быть, это и не разрешение как таковое. Но мой опыт именно в этой ситуации заключался в том, что всё, что касалось нас с Джоной, было строго запрещено.

Но вместо того, чтобы ворошить прошлое, я смело выдержала его взгляд и сказала:

— Я этого не говорила.

Он издал разочарованный горловой звук.

— Я не понимаю, Элиза. Я спал здесь. Я не задевал тебя и не заставлял смотреть бои по смешанным единоборствам. Почему ты так странно себя ведёшь?

Почему я вела себя так странно? Почему я вытаскивала всю эту чушь из прошлого и проецировала её на него сейчас?

Если я была достаточно храбра, чтобы быть уязвимой перед самой собой, то, очевидно, ночь нашего поцелуя и его последующий отказ ранили меня. Глубоко. Но я решила покончить с этим миллиард лет назад. Так почему же эти мысли преследовали меня, как какая-то безумная ночь живых мертвецов?

Я закрыла лицо руками и медленно, размеренно выдохнула.

— Я не знаю. Может быть, у меня вот-вот начнутся месячные или что-то в этом роде.

Тишина, последовавшая за моим заявлением, была именно такой, на какую я надеялась. Каким бы современным и феминистичным ни был Джона, разговоры о периоде пугали его до чёртиков.

И, честно говоря, всех мужчин, которых я знала.

И я была не прочь использовать этот козырь, чтобы выбраться из любой передряги, в которую я не хотела попадать. Пару месяцев назад я использовала это оправдание каждую неделю. Если у меня не было какой-то проблемы, которую следовало бы проверить медицинскому работнику, для меня было буквально невозможно, чтобы у меня были месячные четыре недели подряд. Но понимал ли это кто-нибудь из мужчин в моей жизни? Нет. Они даже бровью не повели.

Но в свою защиту скажу, в то время Чарли начал встречаться с кем-то, к кому он был "всерьёз" серьёзен. И я знала её со старшей школы. Тогда она была хуже всех. И она всё ещё была каким-то образом абсолютно наихудшей. И мне ничего не оставалось, кроме как просто переждать бурю.

Я подсела, по меньшей мере, на три полноценных шоу на "Нетфликс" и наверстала упущенное по своим любимым подкастам об убийствах. Чарли, в конце концов, бросили, как я и предполагала. Уилл и Лола были вынуждены устраивать двойные свидания из-за этого кошмара. Но рано или поздно жизнь вернулась в нормальное русло, а я вышла из своего вызванного менструацией изгнания.

— Элиза, серьёзно, — он, наконец, уклонился. — Мы в порядке? Ты продолжаешь злиться на меня, и я не уверен, что делаю не так. Но если я что-то сделал, пожалуйста, скажи мне.

Искренности в его голосе было достаточно, чтобы убрать мои руки от лица. От одного взгляда на него моё сердце сжалось в комок, превратившись в выжатую виноградину. Он явно раскаивался. Совершенно искренний взгляд и сжатая челюсть. Напряжение между нами было полностью в моей голове. И призраки из нашего общего прошлого тоже были моими.

— Ты ничего не сделал, Джона. Я веду себя глупо.

Он нахмурился, сведя вместе брови.

— Ты уверена? Ты бы правда сказала мне, если бы я повёл себя с тобой как осёл?

Я провела языком по верхней губе и покачала головой, глядя на него.

— Ты буквально всегда ведёшь себя, как осёл со мной. Но в последнее время не больше, чем обычно.

— Спасибо, что позволила мне переночевать. Я был слишком не в себе, чтобы ехать домой. В последнее время работа сводит меня с ума.

— Утром я повела себя как идиотка. Но тебе здесь всегда рада. Ты это знаешь.

Он сделал такое лицо, как будто не был уверен, знал он это или нет. Что было справедливо после того, как я обезумела этим утром. Он поставил пустую кружку в мою раковину и сказал:

— Ну, я думаю, что заснул где-то в середине эпизода, так что, вероятно, в твоём будущем будет много ночевок.

— Ты знаешь, тебе разрешено смотреть сериал самостоятельно. Я не собираюсь тебя останавливать.

Его глаза вылезли из орбит, когда он повернулся ко мне лицом.

— И лишить тебя надлежащего образования в области высоких фантазий? Я бы никогда так с тобой не поступил, Инглиш. Я слишком сильно забочусь о тебе.

Я фыркнула в ответ на его сарказм.

— Ну, тогда, может быть, ты сможешь купить мне какое-нибудь учебное пособие, чтобы я знала, что, чёрт возьми, происходит в следующий раз.

Он шагнул ближе и, притянув меня к своей груди, заключил в сокрушительные объятия. Остатки неловкого напряжения между нами рассеялись в его крепких руках. Я прижалась щекой к его груди, замечая, насколько нормально это ощущается при свете дня.

Воспоминание о прошлой ночи было окутано тайной после наступления темноты и скрытыми подтекстами. Но этим утром, когда солнце светило в высокие окна, а кофеин струился по моим венам, я поняла, что в этом нет ничего странного. Мы с Джоной всегда обнимались. Не всегда так близко и так долго. Но мы часто обнимались. Просто так. Милое старое медвежье объятие, какого ни у кого из нас не было в детстве.

— Ты заскочишь в бар попозже? — спросила я, мой голос был слегка приглушён из-за того, что мой рот был прижат к его груди.

— Планирую.

— Окей, тогда увидимся.

Но всё же он держал меня.

— Да, звучит неплохо, — согласился он.

Но всё ещё он держал меня.

Одной рукой он крепко обхватывал мою поясницу. Другую положил поперёк моей спины. В его защитных объятиях я чувствовала заботу, защищённость, что меня видят и любят. В его объятиях я чувствовала себя хорошо.