ГЛАВА 41

РИОНА

Одна неделя спустя.

  Ветер воет на частной взлетно-посадочной полосе и развевает мои распущенные волосы по лицу и плечам. Еще обидно рано, и утреннее небо только-только начинает оживать красками по мере захода солнца. Я могла бы быть дома, уютно устроившись в нашей постели, но для этого мне нужно было быть здесь. Эмерик пытался уговорить меня остаться. Я не слушала его.

     Я должна довести дело до конца.

     Дверь частного самолета открывается, и через мгновение в дверном проеме появляется знакомая широкая фигура. Он спускается по трапу и в одиночестве идет по асфальту. Вооруженной охраны, которую, как я знаю, он привел с собой, нигде нет. Я не уверена, делает ли он это в знак доброй воли или глупо полагает, что мой муж больше не представляет для него угрозы, потому что в прошлый раз они расстались на относительно мирных условиях.

     Теплая рука Эмерика обхватывает мою, гораздо более холодную, и ободряюще сжимает. Все будет хорошо.

  За последнюю неделю все стало лучше. Спокойствие. Проспав более пяти часов на диване в кабинете Эмерика в Тартаре, я еще пять ждал, пока он появится из подвала. От него веяло хаотичной энергией, которой я никогда раньше в нем не видел, и он был весь в крови. Когда-нибудь я спрошу его, как он покончил с их жизнями, но пока я этого не сделал. Может быть, когда шок от того, что случилось с Тирнаном, ослабнет, я найду в себе смелость спросить. Количество крови на моем муже говорит о том, что это было жестоко, и это все, что мне нужно знать. Сейчас я довольствуюсь тем, что не знаю всех подробностей.

   Я знаю только одно: душевный покой от осознания того, что они больше не представляют для нас угрозы, был бесценен. Хотя мир был, было и горе. Я не оплакивала жизнь своего отца и Тирнана. Они не заслужили от меня такого количества энергии и душевного пространства, но маленькая девочка, которая все еще живет во мне, оплакивает потерю того, что могло бы быть. В другой жизни я могла бы родиться в семье, которая любила бы и ценила меня, и представление о той идеалистической жизни - это то, о чем стоит скорбеть. Маленькая девочка скорбит о том, что все никогда не изменится и не станет лучше. Ей грустно, что все так обернулось, и ее семья оказалась разрушенной.

  Может, я и не родилась в любящей семье, но я могу ее создать, и это дает мне надежду на будущее. Будущее, которое я разделю с ним.

     Эмерик ведет меня вперед, чтобы поприветствовать новоприбывшего.

— Тадхг.

— Эмерик.

    Мы используем имена, это хороший знак.

     Перед нами стоит мой дедушка, как всегда невозмутимый в своем костюме-тройке из твида. Несмотря на семичасовой перелет из Дублина, на нем нет ни единой морщинки. Он мог бы быть зол и расстроен из-за того, что его так скоро вызвали обратно в Штаты, но он выглядит совершенно нейтральным.

  Небрежно сложив руки за спиной, Тадхг переводит взгляд на меня, и его наблюдательный взгляд задерживается на исчезающих темных кругах вокруг моих глаз. Помимо сотрясения мозга, которое я получила от удара Тирнана по затылку, я получила еще и пару черных глаз. Они появились примерно через двенадцать часов после всего этого испытания.

— Риона, я рад видеть, что ты поправилась.

     Хотелось бы верить, что он это имеет в виду, но опыт общения с моей кровной линией заставляет меня с сомнением относиться к его добрым словам.

— Ее почти не стало, благодаря твоему таракану-внуку.

От яда, прозвучавшего в голосе Эмерика, у меня по позвоночнику пробежали мурашки.

 Дедушка беспокойно переминается с ноги на ногу.

— Да, мы с бабушкой были потрясены, узнав, что произошло между вами. Поведение Тирнана мы бы никогда не одобрили, — говорит он мне с выражением искреннего сочувствия на лице.

— Как его развратное поведение оставалось незамеченным так долго, ума не приложу.

— Это не было незамеченным, — спокойно возражаю я.

— Это намеренно игнорировалось, потому что Тирнан был золотым ребенком, и мои родители возводили его на неприкасаемый пьедестал. Они снова и снова говорили ему, какой он особенный и что весь мир принадлежит ему. Он не мог ошибиться. Никого не должно шокировать, что он воспринял это буквально.

     К моему полному удивлению, дед кивает головой в знак согласия.

—Ты права . Его воспитание настроило его на неудачу.

Не находя слов, я лишь смотрю на стоящего передо мной человека.

— Провал, —  медленно повторяет Эмерик, словно пробуя это слово на язык.

— Это то, что мы называем почти изнасилованием собственной сестры в наши дни? Неудачей? —  он издает тихий звук, качая головой.

— Нет. Это не было гребаным провалом. Тирнану повезло, что моя жена разобралась с проблемой до того, как у меня появился шанс добраться до него, потому что я бы медленно и методично разобрал его на части, а потом заставил бы его съесть кусочки.

     Все мы, стоящие здесь, знаем, что он имеет в виду каждое свое слово.

     Тадхг прочищает горло.

— Вполне понятное наказание. Я бы точно так же отреагировал, если бы кто-то попытался навязаться моей жене.

—Рад, что мы согласны, — говорит ему Эмерик, в его тоне все еще слышится презрение.

— Давайте перейдем к тому, зачем вы здесь, чтобы мы могли продолжить наш день. Тебе предстоит долгий полет в Ирландию, а у нас с Рионахом есть дела поважнее, чем болтовня на асфальте.

     Мой дед склоняет голову.

— Согласен.

     Эмерик поворачивается к трем внедорожникам, припаркованным у ворот аэродрома, и делает быстрое движение свободной рукой. Йейтс, который за последнюю неделю стал основным охранником Эмерика, отодвигает заднюю дверь, к которой он небрежно прислонился, чтобы открыть ее. Он ждет, пока человек появится внутри.

   Моя мама, Имоджен, вылезла из черного автомобиля, выглядя более растрепанной, чем я когда-либо ее видела. Ее привычные рыжие волосы собраны в узел и спутаны на одной стороне головы, а кремовый свитер застегнут спереди неправильно и неаккуратно. Обычно она может ходить на каблуках так, словно родилась в них, но сейчас, когда Йейтс ведет ее к нам, она двигается, как новорожденный теленок, который учится ходить.

     На недовольный вздох моего деда Эмерик бросает на него скучающий взгляд.

— Учитывая ее нынешний вид, я понимаю, как вы могли подумать, что причина в нас, но могу вас заверить, что ваша дочь была в полной безопасности, пока находилась под нашей опекой. Единственный человек, который виноват в этом горячем беспорядке, - это она сама. Как вы понимаете, она не очень хорошо перенесла потерю супруга и сисястой малышки. По ней этого не скажешь, но, черт возьми, у этой женщины есть несколько труб. Она кричала почти шесть часов подряд. В конце концов нам пришлось дать ей успокоительное, чтобы мои люди могли побыть в тишине и покое.

— Какой реакции вы ожидали от нее после того, как сообщили, что Найла замучили до смерти, а ее ребенка убили? После этого ваши люди несколько дней держали ее в спальне, как пленницу, — огрызается мой дед, демонстрируя первый намек на волнение с момента приезда.

— Тадхг, прежде чем ты заведешься, я хотел бы напомнить тебе, что разрешение забрать свою дочь домой - это акт доброты с моей стороны. Она была более чем счастлива продать свою дочь Козловым, если это означало, что ее социальный статус повысится и она получит лишние пару миллионов в свой карман. Уже один этот поступок дает мне право оставить ее у себя. Спросите у тещи моего брата. Мой брат отправил ее в рабство в мою империю за ее преступления против дочери. Я бы без проблем поступил так же с Имоджен, но, как я уже сказал, я решил быть добрым. Так что вместо того, чтобы смотреть на меня с раздраженным выражением лица, возможно, вам стоит поблагодарить меня.

  Дедушка застывает с серьезным выражением лица и говорит:

— Спасибо, что позволили мне вернуть дочь домой. Очевидно, так будет лучше для нее.

— Не за что, — отвечает Эмерик, и в его тоне отчетливо слышится удовлетворение.

     Я подхожу ближе к Эмерику и крепко сжимаю его руку, когда мою мать приводят в нашу маленькую группу. Чувствуя мой дискомфорт, муж отпускает мою руку, чтобы обнять меня. Я не боюсь Имоджен или чего-то в этом роде, но теперь под мостом много воды, и я не знаю, как по нему пройти.

 Тадхг крепко обнимает дочь, но она не отвечает, целует ее волосы, а затем просит Йейтса:

— Не могли бы вы доставить ее к самолету. Я присоединюсь к ней через минуту.

     Не желая принимать приказ от постороннего, Йейтс смотрит на Эмерика в поисках подтверждения и, получив его, берет мою мать за верхнюю руку и пытается увести ее.

     Она позволяет ему отвести ее на фут, после чего ее голова резко поворачивается, и ее черствые голубые глаза впиваются в мои.

   Это все твоя вина. Ты все разрушил. Мы были на пути к величию, а ты не смог сыграть свою гребаную роль. Теперь посмотри на нас. Ничего не осталось. Они мертвы, и это твоя вина, эгоистичное отродье.

— Имоджен!

Я редко слышала, чтобы мой дедушка повышал голос во время наших редких визитов, но, услышав, как он выкрикивает ее имя, я вспомнила, почему он руководит Великобританией так долго, как сейчас. Тадхг Келли всегда был и будет силой, с которой нужно считаться.

   Ваша семья поступила глупо и получила соответствующие последствия. Риона ни в чем не виноват. А теперь закрой свой чертов рот и садись в этот чертов самолет!

     С лица моей матери исчезает и без того скудный цвет, она отворачивается и позволяет Йейтсу проводить ее к ожидающему самолету.

     Легко было бы подумать, что она сказала это из-за ухудшения своего психического состояния, но я знаю, что это не так. Она не просто выходила из себя. Она показала, что всегда скрывалось за маской самодовольной домохозяйки, которую она носила. С годами ее маска потрескалась, и я испытала на себе всю ту ярость, которая просочилась наружу, но такого никогда не было.

 Папа ждет, пока она пройдет половину пути, поворачивается к нам и говорит: