Два талантливых засранца

Перевод: Ернара Шамбаева

Мой отец — мой знаменитый отец — умер в 2023 году, в возрасте девяноста лет. За два года до своей смерти он получил электронное письмо от внештатной журналистки Рут Кроуфорд с просьбой дать ей интервью. Я прочитал ему это письмо, как читал всю его личную и деловую переписку, потому что к тому времени он перестал пользоваться всеми своими электронными устройствами — сначала настольным компьютером, затем ноутбуком и, наконец, любимым телефоном. Зрение у него оставалось хорошим до самого конца, но он говорил, что чтение с экрана "Айфона" вызывает у него головную боль. На поминальной трапезе доктор Гудвин сообщил мне, что перед последним апоплексическим ударом папа, возможно, перенес серию микроинсультов.

Примерно в то время, когда он отказался от телефона — это было лет за пять-шесть до его смерти, — я досрочно вышел на пенсию с должности школьного инспектора округа Касл и начал работать на отца полный рабочий день. Дел хватало. У него была домработница, но по вечерам и в выходные эти обязанности выполнял я. Я помогал ему одеваться по утрам и раздеваться по вечерам. Я готовил ему еду и убирал за ним, когда папа не успевал добраться до туалета посреди ночи.

У него также имелся разнорабочий, но к тому времени Джимми Григгсу самому уже было под восемьдесят, поэтому мне приходилось выполнять работы, которые не успевал делать Джимми — от мульчирования[1] любимых папиных цветочных клумб до прочистки засорившихся стоков. Вопрос о переезде в дом престарелых никогда не обсуждался, хотя, видит Бог, папа мог бы себе это позволить; дюжина романов-мегабестселлеров, написанных за сорок лет, принесла ему состояние.

Последний из его "увлекательных романов-тяжеловесов" (по словам Донны Тартт из "Нью-Йорк Таймс") был опубликован, когда папе было восемьдесят два года. Он дал серию обязательных интервью, попозировал для обязательных фотографий, а затем объявил о своем уходе на пенсию. С прессой он пообщался благосклонно, со своим "фирменным юмором" (по мнению Рона Чарльза из "Вашингтон Пост"). Мне он сказал: "Слава Богу, с этой хренью покончено". За исключением неформального интервью, которое он дал Рут Кроуфорд, больше он ничего не сказал на публику. Его много раз просили, но он всегда отказывался; говорил, что сказал всё, что хотел сказать, включая то, о чём, возможно, стоило бы промолчать.

— Если раздавать интервью направо и налево, — поделился он со мной однажды своим мнением, — то рано или поздно ляпнешь что-нибудь не то. И именно эти цитаты запомнятся, и чем старше становишься, тем больше вероятность брякнуть что-то невпопад.

Тем не менее, его книги продолжали продаваться, а значит, продолжались и его дела. Я обсуждал с ним продление контрактов, концепции обложек книг и предложения по их экранизациям, а также добросовестно читал все предложения дать интервью, когда он уже сам не мог их читать. Он всегда отвечал "нет", в том числе и на предложение Рут Кроуфорд.

— Дай ей стандартный ответ, Марк: польщен, но нет. — Однако в данном случае он замешкался, потому что её предложение несколько отличалось от других.

Кроуфорд хотела написать статью о моем отце и его давнем друге, Дэвиде "Буче" ЛаВердье, который скончался в 2019 году. Мы с папой летали на похороны Буча на Западное побережье на арендованном самолете "Гольфстрим". Папа всегда был бережлив с деньгами (не жадным, но бережливым), и огромные расходы на перелет туда и обратно многое говорили о его привязанности к человеку, которого я с детства называл дядей Бучем. Эта привязанность не ослабевала, хотя они не виделись лицом к лицу более десяти лет.

Папу попросили выступить с речью на похоронах. Я думал, что он откажется — его неприязнь к публичному вниманию распространялась на всё, не только на интервью, — но он выступил. Он не подошел к трибуне, а просто стоял на своем месте, опираясь на трость. Он всегда был хорошим оратором, и с возрастом это не изменилось.

— В детстве мы с Бучем ходили в школу, в которой был всего лишь один кабинет, это было ещё до Второй мировой. Мы выросли в городке, в котором не было светофоров, в городке с грунтовыми дорогами, чинили и латали машины, занимались спортом, а потом сами тренировали. Повзрослев, мы принимали участие в городской политике и следили за городской свалкой — очень похожие работы, как я сейчас понимаю. Мы охотились, рыбачили, тушили травяные пожары летом и расчищали дороги зимой. При этом снесли немало почтовых ящиков. Я знал его, когда ещё никто не знал наших имен, за исключением друзей и родственников. Мне следовало бы его навещать в последние годы, но я был занят своими делами. Думал, что ещё есть время. Мы всегда так думаем, наверное. А потом время внезапно заканчивается. Буч был замечательным художником, но кроме того, он был хорошим человеком. Думаю, что второе важнее. Может, кто-то из присутствующих с этим не согласится, и это нормально, это нормально. Но дело в том, что я всегда прикрывал его, а он — меня.

Он замолчал, опустив голову и обдумывая что-то.

— В моем маленьком городке в штате Мэн есть поговорка для таких друзей. Мы держались рядом.

Да, они держались вместе, и это касалось и их секретов.

У Рут Кроуфорд было внушительное досье — я проверил. Её статьи — в основном биографии личностей — публиковались в дюжине изданий, многие из которых были местными или региональными ("Янки", "Даун-Ист", "Нью-Ингленд Лайф"), но было и несколько национальных, включая статью о несчастном городке Дерри[2] в "Нью-Йоркере". Что касается будущей статьи о Лэрде Кармоди и Дэйве ЛаВердье, то мне подумалось, что она нашла хорошую основу для своего сюжета: два человека из одного маленького городка в Мэне, прославившиеся в двух разных областях культуры. И дело не только в этом. И Кармоди, и ЛаВердье достигли огромного успеха в сорок с лишним лет, в том возрасте, когда большинство мужчин и женщин уже отказываются от своих юношеских амбиций. В том возрасте, когда, как однажды выразился папа, они "вырыли себе колею и начали ее обустраивать". Рут хотела выяснить, как такое невероятное совпадение могло произойти... если, конечно, это было совпадением.

— А обязательно должна быть какая-то причина? — спросил папа, когда я закончил читать ему письмо мисс Кроуфорд. — Она на что-то намекает? Думаю, она никогда не слышала о братьях-близнецах, которые выиграли крупные суммы денег в лотерею в один и тот же день.

— Ну, возможно, это не было полным совпадением, — сказал я. — Если только ты не выдумал эту историю на лету.

Я дал ему время сказать что-нибудь в ответ, но он лишь улыбнулся той улыбкой, которая могла означать что угодно. Поэтому я продолжил.

— Я имею в виду, что эти близнецы могли вырасти в доме, где азартные игры были естественной частью повседневной жизни. И это делает данное событие менее невероятным, согласен? Плюс, сколько лотерейных билетов они купили, которые оказались проигрышными?

— Я не понимаю, к чему ты клонишь, Марк, — сказал папа, по-прежнему улыбаясь. — Что конкретно ты хочешь сказать?

— Только то, что я могу понять интерес этой женщины к тому факту, что вы с Дэйвом — оба родом из захолустья и расцвели в середине жизни. — Я поднял руки над головой, словно обрамляя заголовок. — Может, это... судьба?

Папа задумался над этим, потирая рукой белую щетину на своем глубоко иссеченном морщинами лице. Мне показалось, что он вот-вот передумает и скажет "да". Но затем он лишь покачал головой.

— Просто напиши ей одно из своих вежливых писем, скажи, что я отказываюсь, и пожелай ей успехов в будущих начинаниях.

Именно так я и поступил, хотя что-то в выражении лица папы в тот момент зацепило меня. Это был взгляд человека, который мог бы многое рассказать о том, как они со своим другом Бучем добились славы и богатства... но который предпочел этого не рассказывать. Который предпочел держать это рядом, при себе.

Возможно, Рут Кроуфорд была разочарована отказом папы от интервью, но она не опустила руки. Она не забросила свой проект, даже когда я тоже отказал ей в интервью, сказав, что мой отец не одобрил бы его после своего отказа, и, кроме того, всё, что я знал, — это то, что мой отец всегда любил истории. Он много читал и никогда не выходил из дома без засунутой в задний карман книги в мягкой обложке. Он рассказывал мне чудесные сказки на ночь и иногда записывал их в свой блокнот на пружине. А что касается дяди Буча... Он нарисовал фреску в моей спальне — мальчики играют в мяч, мальчики ловят светлячков, мальчики с удочками. Рут, конечно, тут же захотелось на неё посмотреть, но фреска была давно закрашена, ведь я вырос из этих детских забав. Когда сначала папа, а потом и дядя Буч взлетели, как пара ракет, добившись триумфа, я учился в Университете штата Мэн, получая степень в области дополнительного образования. Ведь, как гласит старая присказка, те, кто не умеет ничего делать, учат, а те, кто не умеет учить, учат учителей. Успех моего отца и его лучшего друга, написал я Рут, был для меня таким же сюрпризом, как и для всех остальных жителей города. Есть ещё одна старая шутка о том, что из Назарета[3] не может выйти ничего хорошего.

Я написал об этом в письме мисс Кроуфорд, потому что чувствовал свою вину (но совсем небольшую) из-за отказа в интервью. В письме я упомянул, что у них, конечно, были мечты, как и у большинства людей, и, как большинство людей, они держали эти мечты при себе. Я полагал, что рассказы папы и жизнерадостные картины дяди Буча были для них просто хобби вроде резьбы по дереву или игры на гитаре, пока не хлынули деньги. Я напечатал это, а потом от руки приписал постскриптум: "И они молодцы!"

В округе Касл насчитывается двадцать семь населенных пунктов. Касл-Рок — крупнейший, Гейтс-Фоллс — второй по величине. Городок Харлоу[4], где вырос сын Лэрда и Шейлы Кармоди, то бишь я, не входит даже в первую десятку. Однако с тех пор, как я жил в нем ребенком, он значительно вырос, и иногда мой папа, который тоже провел всю свою жизнь в Харлоу, говорил, что едва узнает его. Он ходил в школу, в которой был лишь один кабинет, я ходил в школу из четырех кабинетов (по два класса в каждом), а теперь там школа из восьми кабинетов да еще и с геотермальным отоплением и охлаждением.