От страха я бросил в них пару акульих зубов. Они были не такие большие, как ракушки, которыми я швырялся в стервятников, но сделали свое дело. Чайки улетели, возмущенно крича.

Крича.

Но я ведь отчетливо слышал скрип. Как у колеса, которому нужна смазка. Я сказал себе, что это чушь, и почти убедил себя в этом. Ветер принес запах чего-то похожего на запах бензина или керосина. Меня это не удивило: политики Флориды, начиная от губернатора и заканчивая городскими властями разных уровней, больше заинтересованы в бизнесе, чем в сохранении хрупкой экосистемы побережья Мексиканского залива. Они злоупотребляют ею и в конце концов потеряют ее.

Я поискал характерную радужную пленку газа или нефти на поверхности и ничего не увидел. Глубоко вдохнул и ничего не почувствовал. Пошел обратно домой... таковым я теперь считал дом Грега Акермана.

Я не знаю, работают ли повторные браки. Может, есть какая-то статистика, но я её не видел. Наш сработал. Было ли это из-за длительного разрыва? Прошло много лет, как мы не видели друг друга, а потом и вовсе перестали общаться. Шок от воссоединения? Возможно, отчасти так и было. Или это было потому, что ужасная рана от смерти нашего сына успела затянуться? Интересно, удается ли парам преодолеть подобное.

Если говорить про себя, то я думал о Тэде всё реже и реже, но когда его вспоминал, боль была почти такой же сильной, как и прежде. Однажды в офисе я вспомнил, как читал ему перед сном "Слова против монстров" — катехизис, который должен был прогнать его страх темноты, — и мне пришлось присесть на унитаз в служебном туалете и поплакать. Это случилось не через год и не через два, и даже не через десять лет после происшествия; это было, когда мне было за пятьдесят. Теперь мне за семьдесят, но я по-прежнему не могу смотреть на его фотографии, хотя было время, когда у меня их было много в телефоне. Донна говорила, что смотрит их, но только в день его рождения — как своего рода ритуал. Но она всегда была сильнее меня. Она была настоящим солдатом.

Мне кажется, что большинство первых браков основаны на романтике. Конечно, есть исключения, когда люди женятся ради денег или для улучшения своего положения в жизни иным способом, но большинство из них пронизаны головокружительным, скользящим чувством, о котором поется в песнях. "Ветер под моими крыльями"[153] — прекрасный пример как из-за эмоций, которые вызывает эта песня, так и из-за образа в ней: ветер в конце концов затихает. Тогда вам придется махать крыльями, чтобы не разбиться о землю. У некоторых пар настолько крепкая связь, что она сохраняется и после того, как угасает романтика. У других пар такой связи нет. Вместо того чтобы говорить о своих отношениях, они ссорятся из-за них. Подозрения сменяют доверие. Мрачных тайн становится всё больше.

А некоторые браки распадаются из-за смерти ребенка. Брак Элли Белл не развалился, хотя мог бы, если бы ее муж не умер вскоре после этого. У меня не было сердечного приступа, только панические атаки. Я держал в портфеле бумажный пакет и дышал в него, когда они наступали. В конце концов, они прекратились.

Когда мы с Донной снова поженились, наша любовь была старше, добрее и сдержаннее. Не было ссор из-за денег, которые терзают многие молодые пары, только начинающие совместную жизнь; я хорошо зарабатывал в рекламном бизнесе, а Донна была руководителем одного из крупнейших школьных округов на юге штата Мэн. В тот вечер, когда я встретил ее в баре, она была в Провиденсе на конференции администраторов школ Новой Англии. Ее годовой заработок был не таким большим, как мой, но значительным. У нас обоих был 401k[154] и никаких финансовых проблем.

Секс был удовлетворительным, хотя и без огонька (за исключением, может быть, того первого раза после нашего долгого — ха-ха — перерыва). У нее был свой дом, у меня — свой, так мы и жили. Поездки на работу не стали большой проблемой. Оказалось, что все эти годы мы жили всего в семидесяти милях друг от друга. Мы не были вместе всё время, и это было нормально. Нам и не нужно было быть всегда вместе. Это было похоже на близость с хорошим, надежным другом. Мы работали над отношениями так, как не нужно этого делать начинающим парам, потому что у них уже есть ветер под крыльями. Пожилые пары, особенно те, у которых в прошлом была ужасная тьма, должны махать крыльями. Именно это мы и делали.

Донна вышла на досрочную пенсию, и с 2010 года мы стали жить в одном доме — моем, в Ньюберипорте. Это было ее решение. Сначала я подумал, что она хочет проводить со мной больше времени, и я был прав. Но я не знал, почему она считает такое времяпрепровождение необходимым. Неделю она обустраивалась, а потом в одну солнечную октябрьскую субботу спросила, не прогуляюсь ли я с ней у каменной стены, отделяющей мой участок от реки Мерримак. Мы держались за руки и шли по опавшим листьям, слушая их шелест и вдыхая тот сладковатый аромат корицы, которого они приобретают перед тем, как завянуть и начать разлагаться. Это был прекрасный послеполуденный день, по голубому небу плыли большие толстые облака. Я сказал, что она похудела. Она ответила, что так оно и есть. У нее был рак.

Я боялся, что мысли о стервятниках, разрывающих тело Элли, не дадут мне заснуть, поэтому стал рыться в аптечке Грега (мой друг всегда был немного ипохондриком) и нашел там четыре таблетки "Золпидема"[155]. Судя по этикетке, срок годности этого снотворного истек в мае 2018 года, но я решил, что пусть всё катится к черту, и принял пару таблеток. Может, они сработали, а может, это был просто эффект плацебо, но я сладко проспал всю ночь, причем без сновидений.

Проснулся я свежим в семь утра и решил совершить свою обычную прогулку, чувствуя, что всё равно не смогу избежать места, где погибла Элли, до конца своего пребывания здесь. Я надел шорты и кроссовки и спустился вниз, чтобы заварить кофе. Подъездная дорожка Грега выходит в большой двор сбоку от дома. Окно внизу лестницы смотрит на этот двор. Я преодолел две ступеньки по лестнице и застыл, уставившись во все глаза.

Во дворе стояла коляска.

Я отказывался поверить в это. Не мог это осознать. Мне подумалось, что это какой-то обман зрения, игра теней, вот только в этом раннем утреннем свете не было никаких теней... за исключением тени, отбрасываемой коляской. Она стояла там. Она была реальной. Тень еще больше доказывала это. Тень не возникает на ровном месте. Тени не существует, если нет чего-то, что ее создает.

После первоначального потрясения я испугался. Кто-то — какой-то нехороший, злой человек — притащил сюда коляску и оставил ее здесь, чтобы напугать меня. У него это получилось. Я был напуган. В голове не укладывалось, кто бы мог сделать такое, уж точно не офицеры Зейн или Канаван. Мистер Ито, возможно, слышал о смерти миссис Белл — в мелких местечках новости распространяются быстро, — но он не был таким шутником, а его сын проводил большую часть времени в сказочной стране под названием Интернет. Ни на кого невозможно было подумать, и в каком-то смысле это не имело значения. Важно было то, что кто-то пришел в мой дом в то время, которое писатели называют "под покровом ночи".

Закрыл ли я все двери на замок? Шокированный и напуганный (даже не злой), я не мог вспомнить. Я даже не вспомнил бы в тот момент второе имя своей покойной жены, если бы меня спросили. Я бросился к парадной двери: закрыто. Пошел к той, что вела к бассейну и во внутренний дворик: закрыто. Подошел к задней двери, ведущей в гараж, и она была закрыта. Значит, по крайней мере, никто не был внутри дома, прокравшись ночью. Это должно было бы расслабить, но не расслабило.

"Должно быть, кто-то из копов оставил эту вещь", — подумал я. — "Зейн запер гараж и забрал ключи".

В этом была логика, но я в нее не верил. Зейн казался солидным, надежным и далеким от таких тупых шуток. К тому же, так ли уж был необходим ключ от гаража? Скорее всего, нет. Замок на двери выглядел так, будто его можно было открыть при помощи проволоки или пластиковой карты.

Я вышел из дома посмотреть на коляску. Я подумал, что там может лежать записка в стиле тех, что оставляют в жутких третьесортных треш-фильмах: "Ты следующий" или "Возвращайся туда, откуда пришел".

Записки не было. Было кое-что похуже. Желтые шорты на одном сиденье, красные — на другом. Не те, что были вчера. И рубашки, перекинутые через спинки, были другие. Я не хотел к ним прикасаться. На них было написано: ТРУЛЯЛЯ и ТРАЛЯЛЯ. Рубашки для близнецов, однако близнецы, носившие их, давно умерли.

Что делать с этой чертовой коляской — вот в чем вопрос, и вопрос хороший. Теперь, когда реальность ее существования стала очевидной, мой первоначальный шок со страхом сменились любопытством и гневом: какой дерьмовый способ начать утро. В кармане моих шорт лежал мобильник. Я позвонил в управление шерифа округа и попросил позвать офицера П. Зейна. Секретарь сначала перевела меня в режим ожидания, а затем сообщила, что офицера Зейна не будет на службе до понедельника. Я знал, что лучше не спрашивать личный номер полицейского, поэтому попросил диспетчера передать, что звонил Виктор Трентон и попросил перезвонить.

— Постараюсь что-нибудь сделать, — сказала женщина, не особо подняв мне настроение в это проклятое утро.

— Да уж, постарайтесь, — сказал я и положил трубку.

Мистер Ито тоже не появится до понедельника, и хотя я не планировал никаких гостей, я не собирался оставлять эту коляску во дворе. Я решил вернуть ее обратно миссис Белл и поставить в гараж. В конце концов, это был мой обычный маршрут, и заодно я мог бы узнать, не взломал ли какой-то шутник/злой человек дверь гаража. Однако сначала я сделал пару фотографий коляски, чтобы затем показать их Зейну, если он, конечно, ими заинтересуется. Возможно, он не придет в восторг от того, что я переместил коляску с места, где ее нашел, но разве она была уликой? Разве Элли Белл была забита ею до смерти? Нет. Я просто возвращал ее туда, где мы ее поставили.