Изменить стиль страницы

Глава 41

img_4.png

Ава

— Хочешь мороженого? Или сахарной ваты? Обнимашек? — спрашивает Сеси, сидя рядом со мной, ее глаза излучают нефритовый цвет доброты.

— Обними меня, пожалуйста, — я прислоняюсь головой к ее плечу и обхватываю руками ее талию, когда она прижимает меня к себе.

В последнее время я часто требую объятий от всех, кто меня окружает. Наверное, потому, что после того, как через несколько дней меня положат в больницу, я буду получать их не так часто, как хотелось бы.

Сказать, что меня это полностью устраивает, было бы огромной ложью, но я наконец-то готова пройти через этот опыт самостоятельно, даже если какая-то часть меня всегда будет бояться навешивать на себя ярлык «психически неуравновешенная».

— Хочешь посмотреть еще один фильм? — спрашивает Сеси, когда на экране появляются титры «Дрянных девчонок».

— Конечно.

— Вторую часть «Дневника Бриджит Джонс»?

— Да!

— Ты такая предсказуемая, — она улыбается мне, просматривая Netflix, а затем выбирает фильм.

— Я просто строго отношусь к тому, что касается моего комфорта, — я трусь лицом о ее плечо, борясь со слезами, которые мучают меня в последнее время. — Спасибо, что так быстро приехала. Без тебя я бы не справилась.

— Всегда. Вместе или никак, помнишь?

— Черт возьми, да. Даже если Джереми возненавидит меня за то, что я тебя у него конфисковала.

Она смеется.

— Он переживет.

— Но как нормальный человек или как тот, кто будет творить всякое дерьмо и портить людям жизнь?

— Он обещал вести себя хорошо.

— О-о-о. Ты его приручила.

— Скорее, он так поддерживает меня, понимаешь? Чтобы отношения были успешными, нужно идти на компромиссы с обеих сторон.

— Это работает только в том случае, если обе стороны находятся в здравом уме. Уверена, что для безумных партнеров есть исключение, — я смотрю на вступительную сцену фильма, но не могу сконцентрироваться на ней.

— Ава, ты не сумасшедшая, — говорит мне Сеси мягким, но твердым голосом.

— Только иногда бываю сумасшедшей?

— Ава…

— Все в порядке. Первый шаг к преодолению препятствия – признать, что оно существует.

Последние десять дней я думала обо всех своих только что вернувшихся воспоминаниях. О хаосе и парализующем страхе, которые я испытывала во время брака. Я искренне верила Илаю, когда он говорил, что убьет меня, если я не буду слушаться и следовать его плану.

Первые два года брака я боялась, что он выполнит свое обещание, и он не улучшал ситуацию, заставляя меня проходить реабилитацию, меняя терапевтов и методы лечения, помещая меня в палату и вычеркивая из моих тусовочных кругов общения.

День, когда я взяла в руки нож и потребовала, чтобы он меня отпустил, стал для меня переломным из-за приступа. Но вот чего он не знает: причина того срыва была не только в том, что мое недовольство достигло пика. На самом деле толчком послужило то, что я увидела видео с ним на вечеринке, которую не смогла посетить – и он даже не пригласил меня, – потому что была не в себе.

На той вечеринке Джемма касалась его руки и открыто флиртовала с ним.

Хотя он не выглядел особенно заинтересованным, он также не попытался оттолкнуть ее.

Я была в ярости от того, что он запер меня здесь, пока развлекался с другими женщинами. У меня была паранойя, что скоро он приведет домой любовницу и будет тыкать ею мне в лицо.

И хотя мне было страшно, я должна была уничтожить его, пока он не сделал то же самое со мной. А главное, мне надоело трястись перед ним. Как птица, запертая в клетке, я хотела разогнуть прутья и вылететь, даже если при этом мне сломают крылья и придется залить кровью весь пол.

Но я никогда не хотела ранить его ножом. Правда, не хотела. В тот же момент, как я это сделала, я выронила нож из рук и не могла перестать смотреть на кровь, хлынувшую из раны.

Но тогда я поняла, что никогда по-настоящему не ненавидела его. Мысль о том, что он умрет из-за меня, ранила сильнее, чем все, что он когда-либо мне сделал.

Я не осознавала, что шагаю назад, пока он не выкрикнул мое имя и я не упала с лестницы.

Амнезия была одновременно и благословением, и проклятием.

Благословением, потому что я больше не боялась Илая и вернулась к своей прежней личности, а мои старые чувства к нему вновь вспыхнули. За те два года, что мы были женаты, я не осмеливалась признаться в этих чувствах, потому что страх случайно спровоцировать его и быть убитой был гораздо сильнее.

Проклятие, потому что теперь, когда я все вспомнила, боль удвоилась и даже утроилась, пока моя грудь не смогла больше выдерживать осколки разбитого сердца.

Да, я ушла от Илая, но мои чувства к нему не утихают, словно горькая известь, застрявшая в горле.

— Это из-за развода? — медленно спрашивает Сеси.

Она не видела, как я разрывалась от неконтролируемых рыданий перед тем, как подписать бумаги, но она слышала об этом от Ари.

Мама сказала, что мне стоит подождать, и даже папа, который умолял меня развестись с Илаем с тех пор, как я вышла за него замуж, сказал, что, возможно, мне стоит сделать это, когда я буду лучше себя чувствовать.

Но я подписала их. Даже если и испортила бумаги своими слезами.

— Теперь все кончено, — шепчу я.

— Ты хочешь, чтобы это было кончено?

— Это должно закончиться.

— Кто сказал? — моя подруга хватает меня за плечи и садится лицом ко мне. — Это твой выбор, Ава. Если ты не хочешь развода, не давай его.

— Я сама виновата. Я пригрозила ему самоубийством, если он меня не отпустит.

— О.

Я опускаю глаза. Сеси – единственный человек, которому я рассказала об этом, в основном потому, что не хотела волновать свою семью.

— О? Это все, что ты можешь сказать?

— Мне было интересно, почему такой человек, как Илай, так легко отдал документы о разводе, и теперь я понимаю. Он готов пожертвовать своей единственной красной чертой ради твоей безопасности.

— Скорее, он не хотел пачкать руки кровью. Наверное, он рад, что наконец-то избавился от лишнего балласта.

— Ава… — она берет мою руку в свою. — Во-первых, ты не балласт. Ты просто человек, который борется не по своей воле, и ты приняла трудное решение попасть в место, которое ненавидишь, чтобы попытаться стать лучше. Ты такая сильная и удивительная, что я даже не знаю, как тебе это удается. Так что больше не хочу слышать ни одной самоуничижительной ерунды, иначе я тебя отругаю.

— Во-вторых, не знаю, осознаешь ли ты это, но Илай не требовал быть твоим опекуном в целях контроля. Он действительно думал, что твои родители, Ари и даже я были слишком мягкотелыми и неспособными принимать трудные решения, которые могли принести пользу тебе. Мы все знали, что у тебя проблемы с алкоголем, но мы боялись, что, если мы заставим тебя бросить, ты сломаешься. Но Илай – нет. На самом деле, он отругал нас за то, что мы с тобой нянчились и позволили твоему состоянию так ухудшиться. Кстати, дядя Коул даже ударил его за это, но он все равно сказал, что сделает все по-своему и никому из нас не позволено вмешиваться. А тот терапевт, которого он выгнал с континента? Его поймали на том, что он продавал конфиденциальную информацию о тебе и других своих пациентах какому-то фармацевтическому конгломерату, поэтому Илай сделал так, чтобы он больше не мог даже дышать рядом с тобой.

— Та первая госпитализация в отделение психиатрии была вызвана всеобщим давлением после твоих постоянных панических атак и состояний фуги. Дядя Коул собирался подать на него в суд за халатность, если он не согласится отступить. Он сопротивлялся до самого конца, но даже после этого ежедневно навещал тебя и проводил с тобой несколько часов, как бы ни был занят. Иногда ты узнавала его, иногда – нет, но он был рядом с тобой каждый день, пока ты не попыталась задушить себя простынями. Он забрал тебя на следующий день, несмотря на советы врачей поместить тебя под интенсивное наблюдение и оставить для дальнейшего продолжения лечения.

— Он угрожал закрыть все медицинские учреждение, если кто-то встанет у него на пути, когда он будет выносить тебя. После этого он категорически отказался снова отправлять тебя на лечение и решил ухаживать за тобой сам. Сэм сказала мне, что он почти не спал, потому что хотел лично следить за тобой и держать тебя подальше от опасности. Именно он относил тебя обратно в постель после прогулок во сне. Если ты наступала в лужу грязи, именно он мыл тебя и переодевал. Он запретил держать в доме алкоголь и даже сам перестал его употреблять.

— После того как ты упала с лестницы и очнулась в больнице с амнезией, он попытался начать все заново. Он знал, что тебе может стать еще хуже, но не терял надежды. Он запретил кому-либо рассказывать тебе о болезненных воспоминаниях и хотел, чтобы ты жила нормально, пусть даже временно. Когда он увидел, что ты вновь обрела связь с виолончелью после долгого перерыва, он стал главным спонсором благотворительных организаций и заставил их пригласить тебя на выступление. Он знал, что, если они дадут тебе шанс один раз, ты очаруешь их своим мастерством, и приглашения станут приходить сами собой. Он держался на расстоянии не потому, что ты его ранила или он ненавидел тебя, а потому, что доктор решила, что его лицо провоцирует твои приступы.

У меня дрожит подбородок, когда в голове крутятся обрывочные воспоминания о том, как Илай поднимает меня на руки, несет и бережно укладывает в постель. Я также кое-что внезапно поняла.

Вначале он не занимался со мной сексом лицом к лицу, потому что считал, что его вид может спровоцировать мои приступы. Он изменил свое мнение только после того, как я потребовала этого и он увидел, что я в порядке.

Он никогда не раздевался, потому что не хотел, чтобы я увидела этот шрам и каким-то образом вернула свои воспоминания о том времени.

Илаю было все равно, что я ударила его ножом. Его волновало только то, что мне будет больно, если я об этом вспомню.

Человек, который хладнокровно убил у меня на глазах, затем использовал это убийство, чтобы привязать меня к себе, и заставил исчезнуть всех токсичных людей, потому что они неправильно дышали рядом со мной, не должен быть таким ненормально заботливым.