Гермозатвор отворился с лёгкостью, словно его и не закрывали никогда изнутри. Или же открыли перед неизбежной смертью. И всё-таки оставалось лишь гадать, что здесь происходило когда-то. В дегазационной камере обнаружился первый необычный труп со следами воздействия на геном человека. Изменения тканей видны были невооружённым взглядом, а в воздухе витал тяжёлый трупный смрад, против которого не помогали и противогазы.

— Осторожней, — сказал Игорь Яру, присев и осматривая труп. — Здесь могут бродить другие. У этого шея сломана — явно не сам расстарался.

— Кто-то помог? — Яр поднял автомат и выглянул в следующее помещение — длинный тёмный коридор, заставленный ящиками.

— Определённо…

Игорь первым вышел в коридор, освещая путь. Ещё два трупа обнаружились за ящиками. У одного вырван кадык, у второго — проломлен череп.

— Эти друг с другом дрались, — прокомментировал лекарь, продолжив путь.

Справа широкий проём вывел людей на платформу. Луч фонарика не смог осветить пространство целиком, зато выхватил из тьмы вагоны поезда. Чернеющие оконные проёмы были пусты и безжизненны, а рядом с дверью — мёртвый. Игорь хотел вернуться в коридор, но в одном из окон мелькнул тёмный силуэт. Люди подошли ближе, и Ольга отвернулась. Сидящий внутри давно умер, в голове его зияла огромная дыра. В руке был зажат пистолет.

— Тут тоже всё ясно, — заметил Потёмкин, возвращаясь в коридор. — Один убил другого, а потом застрелился сам.

— Что же тут случилось? — прошептала Ольга.

— Сумасшествие, Оль… Только оно давно уже стряслось — лет двадцать назад.

— Как в таком мире жить? Он такой огромный, но люди никак не поделят его…

— У людей заноза в заднице или чего побольше… Не дают покоя лавры создателей, хотя никто толком не знает, существуют ли они. Вот и соревнуются в созидании, а преуспевают в разрушении. Это же учёные — что у них на уме, неразрешимая загадка даже для них.

Слева через каждые двадцать метров находились двери, ведущие в пустые помещения. Игорь заглядывал, освещал их фонариком и разочарованно возвращался в коридор, который закончился наконец выходом. На облезлой, местами съеденной ржавчиной двери угадывалось слово «Штаб».

— Что это? — воскликнул Яр, когда друзья вошли. У дальней стены размещалось какое-то оборудование, мониторы и стулья, привинченные к полу. А по центру комнаты — круглый металлический стол и пятеро мёртвых на стульях по периметру него.

— Это штаб, — заметил Игорь, подходя к одному из трупов и осматривая, — а это наши друзья из Черноголовки, за которыми мы охотились. И все они мертвы!

— Значит, получается… — начал Ярослав, но Потёмкин прервал его.

— Значит, получается… — Потёмкин, глядя на яйцеголового, принялся загибать пальцы. — Первый поражённый вирусом учёный-социопат осаждал несколько лет вашу деревню… ой, прости, город. Великий, славный город Юрьев-Польский, вернее, то, что от него осталось. Ну, да ладно! Ещё пятеро — здесь, в бункере. И тоже сдохли, вернее, передрались друг с другом, начав превращаться и лишаться рассудка. Остальные — вот, — лекарь обвёл руками стол, — тоже, скажем, не представляют опасности.

— Но почему? — Яр явно недоумевал. — Они же хотели на Москву идти…

— А вот, — Игорь обошёл стол и осветил одного из мёртвых. На груди зияла внушительная рана, а руки лежали на столе. Лекарь скинул разлагающееся тело в сторону, и Ольга тихо ахнула от увиденного. На металлической поверхности лежал пропитанный потемневшей кровью листок, на котором, еле заметные из-за засохшего отпечатка ладони, проступали буквы.

«Мы выпустили дьявола, — начал читать почти неразборчивые буквы Игорь. — И нет нам места в этом мире. Хорошо, что, прежде чем отправиться в Москву, мы решили испытать вирус на себе. Иначе никто из нас не простил бы себя за роль Иуды, возложенную на нас Ветровым. Кто бы знал, что вирус не прививает иммунитет к радиации, а изменяет настолько, что ты перестаёшь быть человеком… Если кто-нибудь найдёт нас, знайте: мы не хотели! По возможности — простите нас…»

— Ну вот и ответ на вопрос, — добавил Игорь, закончив читать. — Они решили сначала опробовать вирус на себе, но как только поняли, как он действует…

— Убили себя, — продолжил Яр и посмотрел на Потёмкина. — Значит, Москву топить ни к чему?

— Ну, я бы всё же подтопил московский метрополитен маленько…

— Зачем?

— Да как сказать… Посмотреть на крыс, которые выберутся.

— Что?

— Понимаешь, крысы всегда выбираются на поверхность. Они о себе вечно позаботятся, а остальные тонут. Да — героически, да — самоотверженно, спасая чью-нибудь жизнь, но гибнут… Вот и затопил бы все метро специально, чтобы отфильтровать всю эту грязь, отловить и отправить на тот свет… Одна беда — и хороших не спасёшь. Потонут ведь. Сами в воду кинутся, добровольно!

Внезапно Игорь упал на колени — слабость от лихорадки взяла вверх над телом. Яр бросился к лекарю, но тот, собрав все силы, крикнул:

— Нет! Не подходи ко мне! Оставайся на месте! — Ярос в недоумении остановился. Потёмкину явно была нужна помощь, но он почему-то зло отвергал ее.

— Что происходит? Что, Игорь?

Потёмкин безмолвно поднялся и уселся на стул. Помолчал и тихо выдохнул:

— Вирус. — Мужчина смотрел в неверящие глаза Яра и кивал, потом продолжил: — Меня Ветров заразил, пока вы спали.

— Получается, всё бессмысленно? — Яр не мог поверить Потёмкину, а тот не говоря ни слова достал из разгрузки листок с анализами и поднёс к фонарю. Момент истины, миг, когда встанут на место все кусочки мозаики. А где-то на заднем плане Яр требовал ответа: — Игорь! Всё бессмысленно? Цели больше нет, и мы тащились сюда просто так?! Покинули убежище в Юрьеве, чтобы убедиться в том, что вирус погиб ещё до того, как попал в Москву?

— Я тащил тебя с собой, — Игорь хмуро посмотрел в глаза Яра, — из-за вируса. Думал, что ты тоже заражён и изменяешься. Я тащил тебя с собой, чтобы в нужное время убить!

Ярос поражённо отступил на два шага, а лекарь продолжил:

— Увы, я ошибался! — он помахал в воздухе листом. — Ты — не носитель вируса. Да, он воздействовал на твои клетки какое-то время, и я знаю — ты это чувствовал, но… твой организм другой. Вирус не способен изменить твои гены. Ты — исключительный.

— Я — мутант, — прошептал Яр.

— Успокойся! — Игорь хлопнул по столу ладонью. — Мы все в какой-то мере мутанты, но нелюдьми нас это не делает! Просто прими как данность, что ты необычный, что тебе и твоему организму позволено больше! Вон, и вирус над тобой не властен.

— Но… — Яр в нерешительности поднял на Игоря глаза. — Что теперь делать?

— Вам? Уходить. Берите с Ольгой всё оружие и припасы, а также мой мешок — там блокнот со всеми записями, я собирал их много лет. И уходите по туннелю в Москву. Там найдёте выживших и присоединитесь к ним.

— А ты? — Ольга неуверенно посмотрела на Яра, потом на лекаря.

— А я останусь и задержу Грома.

— Нет! — нахмурился Яр. — Мы тебя не бросим!

— Не тупи! — крикнул Игорь так громко, что юноша с девушкой вздрогнули. Потом заговорил более спокойно: — Я уже умер, потому что не хочу быть, как они, — лекарь указал на трупы вокруг стола, — и я убью себя, так или иначе. И это мой выбор! Мы рождаемся, чтобы умереть… — теперь он заговорил тише, и его слова тяжёлым грузом падали на плечи Ольги и Яра, словно они знали это раньше, но не могли сложить воедино, а Потёмкин смог. В любом случае, времени на размышления у него было очень много. Пять лет скитающийся по миру одинокий учёный, лишившийся близких, нашёл наконец слушателей. — Как бы это сказать… кануть в про́пасть. А поход по краю пропасти — это и есть жизнь. Никто не знает, когда соскользнёт вниз и исчезнет в бездне навсегда. Край же — неоднородный, негладкий, покрыт камнями, корнями, выступами. И если мы знаем, если с опытом выучили, где что находится, то и шансов удержаться больше. Шансов прожить полную жизнь больше… А когда приходит время, ты спокойно отпускаешь корешки и выступы, словно избавляешься от ниточек, удерживающих тебя, и ныряешь в про́пасть с удовольствием, свойственным только тебе. Всё изучено, всё пройдено, но по-своему, только тебе известными тропами и путями. Это твой край пропасти, и как долго ты по нему шёл, — определяет всю твою жизнь… А я долго, Яр, шёл…

— Но это неправильно! — попытался возразить юноша, не поняв половины сказанного, но Потёмкин поднял на него пистолет.

— Забирай Ольгу и валите отсюда живо! Динамит мне только оставьте!

— Но… — попытался возразить Яр, но Игорь выстрелил. Пуля высекла искры из металлического короба позади юноши. Тот медленно выложил динамит, тихо произнося при этом: — Я думал, ты нам друг, я считал…

— Что? Что я стану вам отцом? Наставником? — Потёмкин жёлчно рассмеялся в лицо Яру. — Наивный! Я своих детей потерял на Борском мосту пять лет назад и давно жду, когда смогу присоединиться к ним.

— Удачи! — гневно крикнул Яр и, схватив за руку поражённую до глубины души Ольгу, вывел её из комнаты.

Игорь снял с лица противогаз и протёр глаза. На них навернулись слёзы. Мужчина не хотел с такой жестокостью прогонять молодых, но это было необходимо. Иначе бы упрямый Ярос никуда не ушёл. И Ольга осталась бы тоже. А он не мог позволить себе потерять обоих — что бы лекарь ни сказал Яру, они стали близки. Недопустимо близки, как отец и сын. И Игорь не понимал этого факта, пока не пришлось гнать Яроса прочь, чтобы спасти…

Мужчина вытер со лба пот от разгоравшейся внутри болезни и, сделав усилие, поднялся. Собрал со стола шашки пластида, разместил их вдоль коридора за ящиками, соединил проводами и вернулся в штаб. Уселся за стол, чтобы был виден вход и стал ждать, положив перед собой детонатор.

Минуты текли медленно, но это уже не волновало мужчину. Так или иначе, Гром придёт. Упрямства и дурости ему не занимать. Игорь смерти не боялся, но нельзя пропускать Грома дальше — Яр имеет право жить, как считает нужным, а не выполнять безумные приказы Панова. А чтобы быть уверенным, что Гром не пройдёт, нужно его дождаться. И увидеть собственными глазами его смерть.