— Вы никогда не задумывались, почему вы здесь один? — спрашиваю я, упирая руки в бока.

— Мой внук говорит, что я больше не могу говорить то, что на самом деле хочу сказать. Позволить вам всем быть освобождёнными было самой большой ошибкой в истории, — он смотрит на свои колени, и его старческие руки сжимаются в кулаки.

Ладно, видимо, мы сосредоточены на цвете моей кожи, хотя нельзя исключать, что мой пол тоже вызывает у него отвращение.

— Вау, это хуже, чем любые войны? Чем сбрасываемые бомбы или массовые убийства детей? Вы думаете, что предоставление прав чернокожим людям было хуже, чем это? — рявкаю я, и мой голос заставляет его обратить на меня внимание.

— Как я уже сказал, я никогда не давал тебе разрешения разговаривать со мной.

— Тем хуже вам, потому что мне не нужно разрешение. А ещё отстой то, что я работаю на частных детективов, у которых, держу пари, не возникнет проблем с выяснением сведений о вашем внуке. Интересно, холост ли он. Как вы относитесь к тому, что в семье появится чернокожая женщина? — спрашиваю я, видя, что задела его за живое.

— Ты не посмеешь! Мой внук и близко не подойдёт к таким, как ты, — выплёвывает он, и его верхняя губа дрожит.

— Ну не знаю. Мужчины, кажется, немного сходят с ума от этого, — я показываю на свои сиськи, и его лицо краснеет ещё сильнее, когда его взгляд скользит по ним, после чего он сверлит меня пристальным взглядом. — И держу пари, вашего внука или любого другого мужчину в вашей семье можно переубедить. У меня три горячие сестры; может быть, я натравлю их всех на вашу семью, — угрожаю я, когда меня охватывает гнев.

— Ты омерзительна! Будь у меня с собой трость, я бы побил...

— Ох простите, надо бежать! Я теряю время впустую, а ведь могла бы флиртовать с членами вашей семьи! — кричу я через плечо, жалея, что прощальная подколка не приносит мне большого удовольствия.

Я не в первый раз имею дело с кем-то вроде него, но легче не становится.

— Ты в порядке? — спрашивает Деклан, когда я подхожу к нему. На его лице беспокойство, а вот моё лицо, уверена, предупреждает о грядущем извержении вулкана.

— Насколько это неправильно — ударить старика? — спрашиваю я, и моё тело всё ещё слегка дрожит от выброса адреналина.

— Думаю, к этому, скорее всего, отнесутся неодобрительно, — говорит он с лёгкой улыбкой, но уголки губ почти мгновенно опускаются обратно. — Что случилось?

— Что, если этот ублюдок — мудак-расист? — продолжаю я, обводя взглядом небольшое собрание вокруг нас и встречаясь взглядом с Джей и Амарой. Я вижу их сочувственные лица и понимаю, что они, очевидно, слышали разглагольствования Барта раньше.

— Мистер Бэрон тебе что-то сказал? — спрашивает Деклан, сжимая мою руку, чтобы привлечь моё внимание.

— Только то, что освобождение таких людей, как я, было худшей ошибкой в истории, — огрызаюсь я. Гнев всё ещё бурлит в моём теле и заставляет меня дрожать.

— Что? — рявкает Деклан. Его тело напрягается, когда он отпускает меня и делает шаг в обход, но я быстро протягиваю руку и резко останавливаю его.

— Не надо. Ничто из того, что ты можешь сказать или сделать, не исправит ублюдочного расиста. Как там в поговорке? Нельзя научить старого расиста новой вежливости, — я пытаюсь улыбнуться ему, чтобы показать, что я в порядке, но не думаю, что у меня это получается.

— Его всё равно нужно поставить на место, — рычит Деклан.

Я ценю его гнев из-за меня, но это ничего не решает не в данной ситуации.

— Он сидит в сторонке один, в то время как все остальные болтают, улыбаются и отлично проводят время. Он одинокий ублюдок, с которым никто не хочет быть рядом. Он уже на своём месте.

Губы Деклана подёргиваются от моих слов, а затем, прежде чем я успеваю отреагировать, он протягивает руку и обнимает меня, низко наклоняя, а затем награждает меня смачным, глубоким поцелуем. Весьма демонстративный жест.

Свист и одобрительные возгласы, которые окружают нас — единственная причина, по которой я не настаиваю на большем, когда он отпускает меня.

— За что это было? — спрашиваю я, затаив дыхание.

— За то, что ты — это ты.

— Ну, поскольку я всё время остаюсь собой, я ожидаю много такого в будущем, — говорю я, улыбаясь ему.

— Непременно, — обещает он с ухмылкой.

— Но ты только что испортил мой блеф.

— Неужели? — его улыбка тускнеет, когда он ставит меня на ноги, но его руки по-прежнему обнимают меня.

— Я сказала ему, что собираюсь разузнать подробности о его внуке, заставить его влюбиться в мои сиськи, и стать членом его семьи.

— Не уверен, что я поддерживаю этот план, — признаётся Деклан с коротким смешком.

— Затем я сказала, что мои три сестры найдут всех доступных членов его семьи и разбавят нахрен их расистскую семейку, — или, по крайней мере, я намекнула на это.

— У тебя есть сестры, о которых я не знаю? — его бровь приподнимается, а улыбка становится шире.

— Конечно, семья — это то, что ты сам создаёшь. Однако если его семья хоть в чём-то похожа на него, я не уверена, что стала бы обрекать своих сестёр на такое.

— Я думаю, мы оба знаем, что кровные родственники не всегда отражают характер остальных членов семьи.

Я вздыхаю, понимая, что мы с Декланом знаем это лучше большинства людей.

— Совершенно верно.

К сожалению, в последующие дни придурок-расист становится наименьшей из наших забот.