График жизни и работы Каровского заметно усложнился. Теперь он проводил в офисе архитектурным бюро «KarKas» не более трёх дней в неделю. Всё остальное время отдавалось им студии «ModernBeauty», которая по-прежнему позиционировала себя в качестве рекламно-модельного агентства. Петру Кричевскому удалось найти второго оператора и съёмки пошли быстрее. Не собираясь вставать на пагубный путь мелочного администрирования, Каровский всё же внимательно следил не только за процессом монтажа, но и за здоровьем актёров, состоянием помещений, в которых они работали, выплатами зарплат и другими сторонами своего теневого проекта.

Диана, едва оправившись от расставания с Артуром, снова активно включилась в жизнь студии и помогала брату во всём — от поиска мест для съёмок и наложения грима актёрам до сведения дебета с кредитом, которое освоила на ускоренном курсе для бухгалтеров. Каровский радовался её успехам даже больше, чем своим. Он чувствовал ответственность за эту потрёпанную судьбой женщину, которая не теряла надежды на лучшее и продолжала доверять жизни, несмотря на все испытания, которые та регулярно ей подкидывала. Раньше Каровский не понимал свою сестру и даже пробовал наставлять её, не имея на то никаких моральных прав. Но когда сам испил из чаши бед людских, то стал куда более снисходительным к порывистому характеру Дианы, раскачивающему, словно на качелях, и её саму, и собирающихся вокруг неё людей.

Почти такое же чувство ответственности и желание помочь Каровский испытывал к порноактрисе Елене. Эта скромная румынская красавица уже давно избавилась от своей провинциальности и незаметно эволюционировала в прелестную женщину. Её смуглое лицо, грусть её больших тёмных глаз, собранные в тугой хвостик чёрные волосы с металлическим отливом, миниатюрная фигура с чёткими линиями скул, грудей и бёдер, некогда порывистая, а теперь мягкая походка, заискивающие интонации тихого голоса, спонтанная белозубая улыбка, особенно выразительная на смуглом лице, некоторая эмоциональная отстранённость от съёмок при самом активном участии в них, ситуативная разговорчивость, вызванная затаённым желанием хоть на время оказаться в центре внимания, редкие просьбы подвести до дома, произносимые сквозь полуоткрытые малиновые губки, опоздания в студию с милыми попытками оправдаться, следы бессонных ночей со слезами, ситуативные манипуляции ради небольших побед — всё это заставляло Каровского терять бдительность, входить в роль Спасителя, видеть в предмете своей ещё неоформленной страсти Жертву и постепенно присваивать себе жизнь Елены, как некогда он присвоил себе мимолётную жизнь Софии.

Елена играла во «Влажной нежности» роль подруги детства главной героини. По сюжету она должна была участвовать в ЖМЖ-играх Ивана и Романы. Ей очень подходила эта роль, поскольку она отображала черты её собственного характера — соблазнительность и виктимность, готовность к экспериментам и настороженность. Как Ягодин влюбился в раскованную женственность Хлои, имея возможность рассмотреть её с разных ракурсов, так и Каровский неминуемо пристрастился к расцветшим во время съёмок прелестях Елены, которые пробуждали в его мужской природе то рыцаря, но насильника.

Новая любовь Каровского снимала квартиру в одном из благоустроенных районов Лемова, где год за годом поднимались и быстро заселялись предприимчивой молодёжью красивые многоэтажки, радикально менявшие архитектурный облик старого города. Здесь жили менеджеры и работники IT-сферы, владельцы небольших бизнесов и видеоблогеры, проститутки-индивидуалки и веб-кам-модели, начинающие трейдеры и гламурные содержанки, официанты и богатые студенты. Каровский часто подвозил Елену к подъезду её дома с красивыми лоджиями, на которых не было натянуто ни одной бельевой верёвки. Дом был обшит алюминиевыми и фиброцементными панелями и выделялся нестандартной геометрией. На его обшивке поднимались волны и летели косяки чаек. Это было похоже на фрагмент океана перед началом шторма. Иногда на лоджиях появлялись парочки с электронными сигаретами или студенты под экстази, снимающие одну большую студию на троих. Эти привыкшие к комфорту, но не привязанные ни к одному конкретному городу или помещению люди вели себя так, как будто вся их жизнь — это перманентное реалити-шоу, в котором они меняют роли также быстро, как ребёнок переключает внимание с игрушки на игрушку. Они отрывались от своих электронных устройств только для того, чтобы сделать глоток, затяжку или плевок, но большую часть времени вальсировали глазами по виртуальным пространствам таких же, как они, людей из всемирного реалити-шоу, которые без устали транслировали свои образы сладострастным зрителям с разных концов земли.

Елена всегда быстро выходила из салона авто, мило вильнув попкой на прощание. У двери подъезда она обязательно оборачивалась и махала Каровскому своей смуглой ручкой, на которой почти не была видна временная татуировка в виде вудмановского паука. Когда она скрывалась за дверью, Каровский закрывал глаза и летел вместе с чайками на стенах многоэтажки к её постели на седьмом этаже, в которую она ложилась голой после полуночи, приняв ванну с солью Мёртвого моря и сделав маску для лица. От неё пахло гелем для душа, волосы были мокрыми и солёными, одну руку она клала под голову, другую засовывала себе между ног. Её воспалённая после съёмок вагина, прошедшая солевую терапию, наконец-то расслаблялась, мысли текли ровно, без задержек и всплесков, мягкий живот медленно двигался в такт дыханию, а веки постепенно склеивались, отгораживая сознание от суетных образов реальности.

Каровский, который практически ежедневно видел Елену в обнажённом и полуобнажённом виде, умел мечтать о ней, как средневековый рыцарь мечтает о прекрасной сарацинке, мелькнувшей перед его глазами в толчее восточного базара… Иногда он мог простоять возле её подъезда минут тридцать-сорок, борясь с желанием набрать на домофоне номер её квартиры. Он снова был здоров. Он снова любил женщину. София Левандовская наконец-то отпустила его, став чем-то вроде музы или ангела.

Когда половина фильма была уже отснята, и Сатир увидел, что получается неплохо, его охватила лёгкая эйфория. Внезапно появилось предчувствие успеха, мгновенной уверенности в том, что ему всё по плечу. Такие приступы радости случались у него и раньше. Чаще всего они были связаны с удачными сделками или благосклонностью женщин. Если удавалось подписать выгодный контракт или расположить к себе очередную красавицу, если с партнёром по бизнесу было достигнуто взаимопонимание или была назначена встреча с объектом вожделения, то в глазах Сатира появлялся характерный блеск, который почти всегда замечался другими людьми и приводил их в лёгкое недоумение.

И вот в таком розовом настроении Каровский встретил в одном из торговых центров города Гульнару. Она шла на высоких каблуках, одетая во всё чёрное от Zara, глядя себе под ноги и слегка прикусывая ярко напомаженные губы. Вместе с ней шла темноволосая худенькая девочка лет шести-семи, одетая в жёлтое платьице с зелёным воротничком, и украдкой глядела по сторонам, как будто искала чего-то или кого-то. Сначала Каровский хотел просто пройти мимо, но внезапный импульс эмпатии, пробившийся сквозь фильтр здравомыслия, заставил его сказать «привет».

Гульнара остановилась и дёрнулась в сторону, как будто в неё попала пуля, но она ещё не осознала этого, а только среагировала на внезапный удар телом. Потом она вымученно улыбнулась, поправила волосы и, слегка прищурив глаза, ответила своему бывшему работодателю…

– И тебе привет… Как поживаешь? Как студия?

– Работаем помаленьку… Надеюсь, ты устроилась куда-то?

– Да, бляха, устроилась, если можно так сказать. В ювелирном магазине работаю. Сижу целыми днями, как дура, рядом с драгоценностями, которых сама купить не могу. Это справедливо, да?

– Но наша работа тебе тоже не нравилась, насколько я помню.

– Ваша работа хоть какие-то деньги приносила… Вот зачем ты меня уволит, а? Я очень старалась, очень хотела актрисой стать… Но ты не мог потерпеть. Ты и Артур — не мужики. Только о себе думаете. Как вам бабы только дают…

– Тише, тише… Нас сейчас охрана отсюда выкинет.

– Вот опять ты за себя боишься… Тебя и надо выкинуть из общества нормального. В тюрьму посадить за использование женщин. Я вот пойду и сдам вас всех, пидарасов, с потрохами. Слышишь?

– Не пугай ребёнка, дурочка… Давай успокаивайся, а я пошёл. Мы тебе всё заплатили. Претензий у тебя быть не должно. Никаких.

– Напишу на вас заявление, вот увидишь. Вы только жизнь людям портите порнухой своей. Посадить… Посадить вас всех надо. Тогда вся эта грязь закончится. С вами нельзя по-другому.

– Закрой рот. Ты не на базаре.

– Охрана, охрана, он пристаёт к моему ребёнку! Сделайте что-то. Очень прошу. Это насильник!

Пока Гульнара кричала и махала руками, Каровский быстрым шагом вышел из торгового центра, сел в машину и, как говорится, дал по газам. Вся розовая эйфория немедленно с него слетела. Он плохо контролировал свои мысли и, откровенно говоря, был напуган. Эта истеричная татарка сделала из него, зрелого мужика, перепуганного материнским гневом ребёнка, едва-едва избежавшего наказания. Он вспомнил, как будто преодолев амнезию, фрагмент из детства, когда случайно пролил на мамино платье клей. Платье было совсем новое, купленное отцом по случаю десятилетия со дня свадьбы. Мама впервые так сильно на него рассердилась… Она взяла в руки тапку с резиновой подошвой и хотела ударить Казимира, но он поглядел на неё дикими глазами и закричал: «Если ты стукнешь меня сейчас, то я что-нибудь с собой сделаю». И рука матери опустилась. Она кинула тяжёлую тапку и заперлась в своей комнате. Казимиру стало жалко её, как теперь ему, вдруг, стало жалко бесноватую Гульнару. Он даже хотел вернуться в торговый центр, найти её с дочкой за столиком детского кафе, извиниться и предложить помощь в поиске работы… Но руки не отвечали его благородным мыслям и продолжали вести автомобиль в другом направлении, как будто зная, что этой женщине уже никогда и ничем не поможешь…