— Ты в порядке? — спрашиваю я, когда она выключает шлифовальную машину. Все еще сжимает ее в одной руке, а другой хлопает по столу, ее взгляд прикован к поверхности. Она снимает защитные очки и маску, но не смотрит в мою сторону. — Ты не поранилась?

— Нет. Не-а. Все нормально.

Кажется совсем наоборот.

— Уверена, герцогиня?

— Совершенно уверена.

— Что-то не так с шлифовальной машиной? Я могу взглянуть, — делаю несколько медленных, осторожных шагов вокруг Бентли, но Ларк пытается отмахнуться от меня. — У меня неплохо получается разбирать подобные вещи, возможно, смогу починить.

— Нет. Я в порядке. Просто… — все тело Ларк напряжено, от ладони, на которую она опирается всем своим весом, до плеч, до губ, сжатых в суровую линию, сдерживая любые слова, которые она собиралась сказать.

— Ты просто…?

— Я просто поняла, что должна поставить звездочку вот здесь, — Ларк кивает на свою руку, лежащую на застывшей эпоксидной смоле, но не убирает ее, даже когда я подхожу и останавливаюсь рядом. — Да. Прямо здесь. Большую черную блестящую звезду.

— Хорошо… что ж… дерзай.

— Да, надо.

— Тогда что тебя останавливает?

— Я не хочу потерять место. Она должна быть прямо здесь. Ага. Именно в этом месте. Я прям чувствую это, — на ее лице мелькает гримаса, которую она превращается в улыбку, одновременно страдальческую и немного… безумную. — На кухне, во втором шкафчике слева от плиты, есть форма для торта в виде звезды. Можешь, пожалуйста, принести ее?

— У тебя есть форма для торта в виде гигантской звезды? Почему я не удивлен.

— Просто, пожалуйста, сходи и принеси, хорошо?

— Что это за запах?..

Щеки Ларк внезапно краснеют.

— Бентли. Он пукнул.

Я переключаю свое внимание на пса, который при звуке своего имени оборачивается в сторону хозяйки. Он недовольно фыркает и смотрит на меня так, словно это я навонял.

— А вдруг он заболел или что-то в этом роде? Пахнет так, словно он сожрал что-то протухшее. Поменяй ему корм.

— Приму к сведению, Лаклан, но, ради всего святого, пожалуйста-препожалуйста… форму для торта?

— Хорошо, хорошо. Ухожу, — закатив глаза, чего Ларк не видит, я разворачиваюсь и выхожу из комнаты, но перед этим бросаю на нее последний взгляд через плечо. Голова опущена, плечи тоже, но я даже издалека чувствую ее облегчение.

Застегиваю ремень и направляюсь к лестнице, ведущей в квартиру, где лежат два моих нераспакованных чемодана. Форма для торта находится именно там, где и сказала Ларк, что меня почему-то удивляет. Ларк кажется беспорядочной, но, заглянув в несколько шкафчиков, я вижу, что все очень организованно. Кружки расставлены по размеру и дизайну. Чай разложен по цветам. Все консервные банки с супом или соусом расставлены аккуратными рядами, этикетками вперед.

Запоминая это наблюдение, я спускаюсь с формочкой для торта вниз и вхожу в комнату, где Ларк парит над столом, поливая поверхность тонкой струйкой черной эпоксидной смолы. Когда я передаю ей звезду и жду, что она будет делать дальше, она бормочет «спасибо», но не отрывает взгляд от стола. Она кладет звезду так, чтобы та окружала уже налитую маленькую лужицу, а затем ускоряет процесс, заполняя все углы и выступы черной смолой.

Я прислоняюсь к краю стола и скрещиваю руки на груди.

— Все хорошо?

— Угу. Отлично, — Ларк замолкает, сосредоточившись на металлических кромках, проверяя, нет ли протеков. Когда она, кажется, удовлетворена, то устанавливает ультрафиолетовую лампу над звездой и включает ее, протирая остальную часть стола. При этом напевает мелодию, которую я не узнаю, пока она не начинает произносить слова. Тембр ее голоса одновременно завораживающий и чистый, в нем есть и свет, и тень, как будто любой может слышать песню так, как сам захочет.

— Любишь «The Smiths»? — спрашиваю я. Пение Ларк затихает, движение рук замедляется, и она долго смотрит на меня. — Это песня «How Soon Is Now»? Да?

— Да. Они тебе нравятся?

Я пожимаю плечами, потом наклоняюсь, чтобы поднять свой нож.

— Мне нравится эта песня. Другие — не очень.

— Согласна, — она снова обращает свое внимание на стол, но смотрит на меня через плечо, как будто не может отвести взгляд. — Ты часто слушаешь музыку?

— Да, в ателье.

— В мастерской?

— Ага.

— Ты украсил кабинку Слоан, — говорит Ларк, и я киваю. — Красиво вышло.

— Спасибо.

Ларк некоторое время смотрит на меня, словно ожидая, что я поясню. Я мог бы рассказать ей, что это была самая сложная моя работа, или как я вручную обработал каждое перышко по отдельности, прежде чем сложить их вместе. Или, может быть, она надеется, что я спрошу что-нибудь про ее музыку, слушал ли ее песни. И да, я слушал, но не скажу об этом. Мне не нужно больше связей с Ларк, пусть будут только юридические. Я хочу, чтобы связь было легко разорвать, когда придет время. Поэтому продолжаю молчать.

Я вижу что-то в ее глазах. Разочарование. Может быть, немного боли.

Ларк возвращается к своему проекту и вскоре снова начинает напевать, протирая поверхность стола и осматривая края. Во время работы она больше ничего не говорит. Потом смотрит на часы над раковиной в мастерской, а затем на свои наручные часы, ее губы шевелятся в беззвучном подсчете. Она выключает ультрафиолетовую лампу и ставит ее на свой рабочий стол, затем поворачивается ко мне лицом.

— Поможешь мне отнести его наверх? — спрашивает Ларк, и я оглядываю стол, прежде чем поднять на нее взгляд.

— Ты закончила?

Она кивает.

— Хорошо, — говорю я, — но только если мы воспользуемся лифтом. Я не собираюсь таскать эту чертову штуку по лестнице, как мы это делали с твоим диваном, когда я помогал тебе переезжать в прошлом году.

Хотя Ларк закатывает глаза, она выглядит взволнованной. Кажется, что я никогда не видел ее такой напряженной.

— Окей, — вот и все, что она говорит. Я встаю, чтобы подтолкнуть тележку, и Ларк идет впереди, а Бентли следует за нами.

Когда мы подходим к грузовому лифту «Otis» столетней давности, двери уже открыты, пол внутри покрыт тонким слоем пыли. Это первое нетронутое место, которое я пока увидел в этом огромном здании. Конечно, я побывал не во всех потайных комнатах или складских помещениях, но трудно не заметить, насколько в доме чисто, учитывая размеры и тот факт, что раньше это была фабрика. Даже на окнах нет разводов, по углам не колышется на сквозняках паутина, а на подоконниках не скапливаются засохшие насекомые.

Ларк отходит в сторону, когда я заталкиваю столик в лифт. Она задерживается у двери, когда та закрывается, наблюдая с порога, пока я направляюсь к ручному управлению, чтобы разобраться с механизмом.

Ларк делает ни шага.

— Ты заходишь или как? — спрашиваю я. Ее тело напрягается, как будто она готова броситься бежать, но вместо этого заходит внутрь, а собака следует за ней по пятам. Я вопросительно смотрю на нее, но она просто игнорирует меня. Жду, потом включаю лампу, и Ларк вздрагивает. — Вверх или вниз. Кажется, все просто. Закроешь дверь, герцогиня…?

Ларк моргает, словно приходя в себя, и переводит взгляд с меня на шнур, который закрывает обе половинки двери. Но она не двигается с места.

— Боишься лифтов?

— Нет.

— Ты уверена?

— Просто… он выглядит ненадежным, — говорит она, снова смотрит на меня, ее лицо раскраснелось. — Отчим сказал, что? когда он в первый раз приехал посмотреть дом с риэлтором, они застряли в нем. Его отремонтировали после покупки, но это было несколько лет назад.

— Если им мало пользовались, думаю, что все в порядке. Здесь все механическое. И нам недолго ехать.

Ларк по-прежнему не двигается.

— Я не боюсь.

Я не пытаюсь скрыть улыбку и вижу, что это ее раздражает.

— Ага. Но, если что, можешь просто подняться по лестнице.

— И разрешить тебе ехать одному с моим кофейным столиком? Черта с два. Для меня он имеет сентиментальную ценность, и уверена, что ты больше всего на свете хочешь случайно его разбить.

Я моргаю, глядя на нее.

— Стол… который ты сейчас сделала… имеет для тебя сентиментальную ценность…?

— Именно так я и сказала.

— И ты думаешь, я, блять, смогу пробить три фута эпоксидной смолы голыми руками? — я хлопаю по столу ладонью, и Ларк выглядит так, будто вот-вот упадет в обморок или разобьет мне лицо, и не знаю, какая реакция доставит мне больше удовольствия. — Зачем ты вообще сделала его таким огромным?

Глаза Ларк превращаются в узкие щелочки.

— Если что-то не нравится, можешь идти и сидеть в своей комнате, — она дергает за веревку, чтобы закрыть дверь, затем складывает руки на груди и с вызовом приподнимает бровь. Чертова упрямица. Привыкла добиваться своего. Это подстегивает меня найти рычаг давления, а потом нажимать все сильнее и сильнее, пока она не уступит. Не знаю, что доставит мне большее удовольствие, чем увидеть, как Ларк Монтегю признает свое поражение. Хоть в чем-нибудь.

Покачав головой, я тихо хихикаю и смотрю на механизм.

— Ладно, беда на мою голову. Скрестим пальцы?

Я перевожу рычаг в положение «вверх», лифт качается, когда двигатель оживает, а тросы начинают проходить через шкив. Старт получается неуверенным, но кабина поднимается на верхний этаж. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Ларк, которая теперь испытывает некоторое облегчение, когда мы двигаемся.

— Видишь? Я же говорил, что все будет в порядке.

Но тут что-то идет не так. Мотор замолкает, и лифт со скрежетом останавливается.

Мы с Ларк смотрим друг на друга, не двигаясь. Я прямо-таки вижу, как паника охватывает ее тело, как учащается пульс в крошечных венах, вздувающихся у виска.

— Мы приехали? — спрашивает она, и я оглядываюсь на коробку, в которой мы находимся, как будто это может подсказать ответ.

— Не совсем.

— Тогда почему мы остановились?

— Наверное, в двигателе перегорел один из электрических проводов.

— Ты же сказал, что тут все механическое.

— Лифт механический. С электромотором, — когда я пожимаю плечами, типа говоря «дерьмо случается», Ларк в ответ угрожающе прищуривается. — Давай просто порадуемся, что свет горит.