— Так и будет! — Риз говорит с безграничной уверенностью. В груди моего брата зарождается вечная надежда... или заблуждение.

— Не могу дождаться, когда посмотрю пилотный эпизод, — добродушно говорит Тео.

— Ты на этот раз действительно уверен, что тебя покажут? — мой папа расправляется со вторым фахитосом одним чудовищным укусом.

Я объясняю Тео: — В прошлый раз, когда Риз заставил нас тащиться в центр города на премьеру, сцену с ним просто вырезали из фильма.

— Мне никто не сказал про это, — Риз хмурится. — Но это случается с лучшими из нас. Вы знали, что Харрисон Форд сыграл директора школы в «Инопланетянах»? Все его сцены оказались в отсеке для сцен из кинофильма, которые не будут использоваться.

— Такое случается сплошь и рядом! — говорит Тео. — Пола Радда вырезали из самой смешной сцены в «Девичник в Вегасе», её все еще можно посмотреть на YouTube.

— Правда? — Риз с восторгом роется в своем телефоне.

— Не поощряй его, — предупреждаю я Тео. — Он будет заниматься этим часами.

— Я не возражаю, — говорит Тео. — Мне нравится узнавать всякие интересные факты из фильмов!

— Мне тоже когда-то нравилось, — я сердито смотрю на Риза.

Риз невозмутимо улыбается мне в ответ.

— Самые лучшие истории можно узнать у папы, каскадеры видят самое безумное дерьмо. Ты когда-нибудь скучал по этому, пап?

— Трудно скучать, когда я все еще чувствую это каждое утро, — папа прижимает руку к пояснице.

Мой отец сейчас подрабатывает, в основном на стройке. Он нигде не работал стабильно больше пары месяцев.

— Итак, как прошло двойное свидание? — Риз возвращается на круги своя.

— Вообще-то, все было замечательно, — говорит Тео. — Джессика не могла издеваться надо мной как обычно, когда рядом был Салли.

Она бросает на меня теплый и веселый взгляд, полный смысла и общих воспоминаний. Риз замечает этот взгляд и бросает на меня свой, который я демонстративно игнорирую.

— Салли — хороший парень, — говорит Риз с излишней иронией. Теперь он ловит на себе мой довольно недружелюбный взгляд. — И как долго ты пробудешь у нас, дорогая Тео?

— Я уже завтра уезжаю домой.

— К чему такая спешка? — неожиданно вклинивается папа.

— Никакой спешки, — Тео выглядит довольной и смущенной таким вниманием. — Просто дезинфекцию уже закончили.

— Но там ещё может вонять, — быстро говорю я. — И могут остаться токсичные пары от химикатов. Это опасно для здоровья.

Риз улыбается мне.

— В точку, брат, — и затем, обращаясь к Тео: — К тому же, я только что приехал! У нас даже не было времени потусоваться.

Я говорю: — Лучше останься еще на несколько дней, чтобы быть уверенной.

Тео смеется.

— Тебе не обязательно уговаривать меня, готовить на твоей кухне в сто раз веселее, чем на моей. Не говоря уже о том, чтобы спать на ортопедическом матрасе с эффектом памяти.

В моей груди разливается тепло. Я чувствую невероятное облегчение, как будто мне только что отсрочили казнь. Тео останется еще на несколько дней... может быть, даже на неделю. Мое настроение поднимается, и я вижу, как моя улыбка отражается на лице Риза.

— Потрясающе! — говорит мой брат. — В доме даже пахнет лучше — как только я вошел, то сразу понял, что здесь живёт девушка. Ты когда-нибудь замечала, что, когда в доме живут одни мужчины, пахнет мочой и тестостероном?

— В нашем доме не воняет мочой, — обиженно говорю я. — За исключением твоей ванной.

Риз пожимает плечами.

— Все равно с Тео тут пахнет лучше.

Я не могу с этим поспорить.

После ужина мой отец разжигает костер, чтобы мы снова могли пожарить зефирки. С огоньками, цветущими пурпурными деревьями и искрами, поднимающимися из огня, задний двор становится почти волшебным.

Риз достает свою гитару и настраивает струны.

— Почему бы тебе не достать свою, Салли?

— Я сто лет не играл.

— Ну и что? Переживаешь, что опять натрешь мозоли?

Тео мягко говорит: — Я бы хотела послушать, как ты играешь.

Свет костра заливает ее лицо, делая кожу золотистой, а глаза — сине-зелеными.

Я не могу отказать ей в просьбе. На самом деле, судя по тому, как она выглядит в этот момент, я бы, наверное, переписал бы на нее дом.

— Ну, если ты просишь...

— Как неожиданно, — фыркает мой брат.

Когда я возвращаюсь со своей гитарой, я потрясен, увидев, что мой папа принес свою из домика у бассейна. Не могу вспомнить, когда в последний раз видел ее в его руках. Ему требуется гораздо больше времени, чем Ризу, чтобы натянуть струны, но когда он заканчивает, ноты получаются насыщенными, мягкими и идеально созвучными.

Он наигрывает аккорды «Golden Years». Риз подхватывает рифф³¹. Я присоединяюсь, сначала тихо, струны впиваются в кончики пальцев, потому что Риз прав, у меня исчезли мозоли.

Мой папа поет куплет, его голос низкий, грубый и хрипловатый. Риз присоединяется к припеву. Ко второму куплету мои пальцы уже не кажутся такими толстыми и неуклюжими. Гитара снова начинает ощущаться как старый друг или как давняя возлюбленная, мои руки принимают форму, которую они так хорошо знают.

Вспыхивает хворост, в воздухе витает запах дыма, искр и жженого сахара. Глаза Тео ясные и сияющие. После работы она переоделась в топ, который могла бы носить доярка, свободный, белый и с оборками. Ее темная коса свисает с обнаженного плеча, пряди волос вьются вокруг лица.

— Давай, — говорит папа Тео. — Ты знаешь эту песню, присоединяйся.

Она сильно качает головой.

— Я не умею петь.

— Лгунья, — говорю я. — Ты любишь петь.

Ее глаза расширяются, она поджимает губы, словно из них может случайно вырваться песня, и еще сильнее качает головой.

— Я ужасна.

— Ты не можешь быть хуже меня, — уговаривает Риз. — Давай, дерзай!

— Мы будем играть громко, — говорит мой папа, наигрывая сильнее. — И даже ничего не услышим.

Подмигнув Тео, я говорю: — Я уже слышал тебя в душе...

Лицо Тео залито ярко-розовым румянцем, но она улыбается и не может долго сопротивляться совместному давлению всех нас троих и желанию подпевать Дэвиду Боуи.

Риз поет припев очень громко и очень фальшиво. Смеясь, Тео присоединяется к ним, сначала тихо, но набирая обороты, когда видит, что никто ее не осуждает.

Ее голос мягкий, мелодичный и напевный, такой же успокаивающий, как и ее речь. Этой песне никогда не выиграть на «Американском идоле³²», но она странным образом прекрасно сочетается с грубым рычанием моего отца и восторженным тенором Риза. Вскоре я тоже начинаю петь, чего почти никогда не делаю, но сегодня вечером это кажется правильным.

Сегодня вечером я чувствую себя счастливым и наполненным, с осознанием, что все будет хорошо — ощущения, которых я не испытывал очень долгое время.

Обычно я чувствую страх и давление, так, словно в моей груди образовалась дыра, которую невозможно заполнить.

Тео не может заменить мою маму. Но каким-то образом она создает баланс, который позволяет остальным из нас быть такими, какими мы были раньше. Она — центр, вокруг которого мы можем вращаться. Причина быть здесь вместе, чувствовать себя счастливыми и живыми, хотя бы на одну ночь.

Не хочу, чтобы это заканчивалось. Не хочу, чтобы она возвращалась домой, потому что тогда чары рассеются, и я стану таким, каким был раньше. Все будет как прежде.

По крайней мере, до тех пор, пока не будет заключена сделка с Ангусом.

Тогда все изменится навсегда.

Я буду при деньгах, а не на мели и грани попрошайничества. Мой отец будет иметь стабильность, и ему не придется работать на стройке со своими приятелями-дегенератами из тюрьмы. Я смогу позволить себе отправить его на реабилитацию, при условии, что он согласится пойти. И Ризу не придется браться за каждую дерьмовую работу, которая попадется ему на пути — он сможет играть характерные роли³³ в авторских фильмах или театральных постановках, или даже попробовать написать сценарий, о котором он всегда говорит.

Это мечты, которые мотивировали меня в течение многих лет. Но теперь, когда я за шаг от победы, то не испытываю прежнего чувства уверенности.

Может быть, это потому, что отношения с Тео складываются не так, как я ожидал. Мои планы уже так сильно изменились… и я больше не могу ясно видеть чем все это закончится.

Смотрю на Тео через огонь и начинаю беспокоиться, что это неизбежно: мне придется выбирать между тем, чтобы причинить ей боль и спасти свою семью. Потому что если я чему-то и научился, так это тому, что нельзя получить все, что хочешь. Придется выбирать что-то одно.

Меня не устраивает ни один из этих вариантов — я не согласен причинять ей боль, и не согласен подводить своего отца и брата. Они зависят от меня. Я единственный, кто может это исправить.

А это значит, что я должен каким-то образом сделать так, чтобы все получилось.

Риз ловит мой взгляд. Я не видел его три месяца, но такое чувство, что он снова у меня в голове. Как будто он читает мои мысли с другой стороны кострища.

Он наклоняет голову в сторону нашего папы, приподнимая бровь, как бы говоря: — Посмотри, как старик снова бренчит и поет... Чем ты его кормил?

Я полуулыбаюсь Ризу и пожимаю плечами в ответ, что означает: — Я не знаю, что происходит, но давай не будем ничего делать, чтобы не сглазить.

Только позже, дома, мы можем по-настоящему поговорить.

Мы с Ризом моем посуду, пока Тео принимает душ, что она часто делает как вечером, так и утром. Она говорит, что запахи готовки проникают в ее волосы, но, честно говоря, мне нравится, когда я улавливаю нотки мускатного ореха, розмарина или фенхеля, которые смешиваются с естественной сладостью ее аромата.

Риз едва дождался, пока она выйдет из комнаты, прежде чем спросить: — Ладно, что, черт возьми, происходит?

Чтобы не смотреть на него, я принимаюсь за серьезное дело — оттираю кастрюлю.

— Я сказал тебе, что происходит.

— Не с Ангусом, — говорит Риз. — С вами, двумя оболтусами.

Я бы хотел упасть на дурачка, но с Ризом это не сработает, а наоборот очень разозлит. Мы не лжем друг другу.