23

ТЕО

Я выхожу из кабинета и вижу, что, похоже, начинается бунт. Николай Васильев стоит внизу, отдуваясь, на его щеке расцветает синяк, а вокруг него происходит противостояние между его охранниками и моими, трое моих людей лежат на деревянном полу. Он поднимает глаза и видит меня на вершине лестницы.

— Я убью тебя, Тео Макнил. — Голос у него неровный, рев, доносящийся лишь наполовину, и я слышу щелчок оружия, когда мои люди целятся в него.

— Нет, не убьешь, — спокойно отвечаю я. — На самом деле я должен попросить своих людей пристрелить тебя прямо сейчас за то, что, как я знаю, ты замышляешь. Но вместо этого мы пойдем в мою гостиную, где по обе стороны будет много охраны, и поговорим. А потом, когда закончим, поговорим о том, кому жить, а кому умереть.

Николай на мгновение смотрит так, будто все равно готов напасть на меня. Он оглядывает количество нацеленных на него пистолетов, как бы взвешивая варианты, и его плечи слегка опускаются. Он привел с собой силы, но их недостаточно, чтобы противостоять моим. Не тогда, когда часть его охраны находится под моей охраной, тоже на грани гибели, если Николай плохо справится с этим. И я думаю, он это знает. Жизнь его сестры тоже висит на волоске. Я вижу, как он взвешивает все это, а потом кивает, его лицо складывается в сердитые, суровые черты.

— Поговорим, — говорит он наконец. — Но разговор закончится кровью, Макнил. От того, как ты с этим справишься, будет зависеть, чьей.

— Смелое заявление от человека, чья истончающаяся сила частично находится под моим контролем и жизнь его сестры в моих руках. — Я предлагаю ему идти первым, к двери через коридор, и он неохотно соглашается.

Когда мы оказываемся внутри, я иду к бару в дальнем конце. Мне очень нужно выпить после сцены, которая только что разыгралась в кабинете.

Наказание Марики разорвало мне сердце, я сломал ее таким образом, и в то же время удовлетворил все мои мстительные фантазии с того момента, как я понял, что Финн ничуть не ошибся в том, что увидел. Никогда в жизни я не чувствовала себя таким разорванным на две части, так ужасался сам себе и был полон праведного гнева одновременно. Я чувствовал себя оправданным с каждым ударом кожи, с каждым толчком в ее тело и одновременно больным от того, что я с ней делаю.

Я все еще хочу смерти Адрика, и он будет мертв. Он находится под особой охраной, и я запланировал для него медленную смерть, когда закончу здесь. Остальная охрана, которую прислал Николай, и судьба Марики все еще висят на волоске.

Я не знаю, что с ней делать. Не знаю с того самого момента, как обнаружил ее ложь. Я не знаю, как я могу продолжать такой брак. После того как ложь о контрацепции раскрылась, я все равно мог бы иметь от нее детей, независимо от того, как она к этому относится. Она все еще может исполнять свой долг жены, соединяя мир между нашими семьями и давая мне наследника, в котором я нуждаюсь. Я знаю, что после сегодняшнего дня у меня все еще может получиться, после ее лжи меня не тошнит так сильно, и я все еще могу ее трахать.

Но я чувствую, что принуждение к ней разрушит мою душу. И дело даже не в том, что секс будет вынужденным, Марика не может скрыть своего желания ко мне, независимо от обстоятельств, она доказала это сегодня. Но есть разница между желанием ее тела и желанием ее сердца, а я знаю, каково это, когда я ей не безразличен. Когда она действительно хочет меня. Я уничтожу ее тем, что сделаю с ней, и это разорвет меня на части… потому что я люблю ее.

Часть меня все еще любит ее, даже зная, как она лгала мне. Даже зная, что она замышляла мою смерть. Или, по крайней мере, соучаствовала в этом. И я намерен выяснить, насколько.

— Я хочу получить твою голову на гребаном блюде, — рычит Николай, когда я отворачиваюсь от бара со стаканом виски, прежде чем предложить ему выпить или сесть. — Ты уже достаточно сделал с женщинами Васильевых. Сначала моя мать, а теперь то, что ты сделал с моей сестрой сегодня...

— Марика сама себя в это втянула… подожди, что? — Я растерянно моргаю. — Твоя мать?

Я начинаю смеяться. Я не могу сдержаться. Невозможно поверить в то, что сделал Николай, и я не знаю, как Марика сможет простить его за это, если он втянул ее в это, основываясь на этой чепухе.

— Ты хочешь сказать, что считаешь эти гребаные слухи правдой, и все равно заставил свою сестру выйти за меня замуж?

Лицо Николая бледно от ярости, скулы выделяются красным, когда он смотрит на меня.

— Мой отец показал мне записи в дневнике, — презрительно говорит он. — Он рассказал мне, что произошло, что вы двое делали вместе. Моя мать была убита из-за вашей интрижки. Теперь я буду следить за тем, чтобы ты не убил мою сестру за ту же ошибку...

— Тебе лгали, — говорю я ему категорично. — Твой отец манипулировал тобой, так же как ты, очевидно, манипулировал Марикой. Вы, Васильевские мужчины, все одинаковы, и я начинаю жалеть, что женился на ней, а не просто убил вас и не дал больше вашей грязной родословной запятнать эту землю.

Николай делает неглубокий вдох.

— Ты лживое дерьмо, Макнил, и я...

— Твой отец пытался подставить меня. Он послал твою мать соблазнить меня, чтобы устроить точно такое же дерьмо, в которое вляпался ты, подставив Марику. — Я снова смеюсь, не в силах сдержаться. — Это как гребаное проклятие! Вы, гребаные Васильевские мужики, используете своих женщин, чтобы подорвать меня, и на этот раз это почти сработало, потому что, по крайней мере, у тебя хватило ума не посылать чертову замужнюю женщину соблазнять меня.

— Тео Макнил, — медленно произносит Николай, сузив глаза. — Мне нужно, чтобы ты четко сказал, о чем, блядь, ты говоришь, иначе я рискую, что твои люди пристрелят меня, и скажу своим открыть огонь в этой комнате, чтобы я хотя бы знал, что твой гребаный труп упадет на этот пол к тому времени, как это сделает мой.

В его голосе звучит сталь, которая говорит о том, что он не шутит, но я не даю ему понять, задевает меня это или нет. Я делаю медленный глоток виски, заставляя его подождать мгновение, прежде чем отставить его в сторону и прислониться спиной к барной стойке, как будто здесь нет двадцати пистолетов, готовых направиться в мою сторону.

— Твоему отцу нужна была моя территория, моя империя. Он хотел моей смерти, как и ты, похоже. Твоя мать была красивой женщиной. — Я медленно вздохнул. — Тогда она была близка к моему возрасту. Не могу представить, что твой отец был так уж щедр с ней, в... — Я махнул рукой. — Неважно. Уверен, ты не хочешь думать о том, что твои родители трахаются. Но она была не так против этого плана, как ты думаешь. И хотя я считаю, что твой отец, скорее всего, сфабриковал многие из тех «дневниковых записей», которые ты видел, по крайней мере те, в которых подробно описывалось, как мы ложились в постель вместе, я также считаю, что некоторые из них могли быть реальными. Твоя мать хотела оказаться в моей постели. Но я сказал ей нет, хотя поначалу не знал о том, что они замышляют.

— С какого хрена я должен тебе верить? — Николай спрашивает ровно, в его голосе все та же сталь, и я пожимаю плечами.

— Марика может сказать тебе, что я думаю о браке. Я знаю, что большинство криминальных боссов в нашем мире не думают, что это что-то значит. Они женятся ради союза, похоти или власти, а потом трахаются со своими женами по своему усмотрению, в то время как жены послушно сидят дома, рожают детей и принимают члены от мужей, которым нет дела до того, чтобы ублажать их. Но я не хотел быть таким мужем. Вот почему я так долго воздерживался от брака. Мне нужна была жена, которая мне нравилась бы, по крайней мере, жена, в обществе которой мне не хотелось бы блудить. Я намеревался быть верным. Поэтому я ждал женитьбы, пока не был уверен, что мои глаза не будут блуждать. — Моя челюсть застывает, когда я бросаю взгляд на Николая. — Можешь себе представить, каково мне было узнать, что моя невеста лгала мне с первой же ночи.

— Мы сейчас говорим не о Марике, — прорычал Николай. — До этого мы еще дойдем.

— О да. — Я натянуто улыбаюсь ему, делая еще один глоток своего виски. — Мы говорили о том, что я трахаю твою мать.

Взгляд Николая горит яростью, и его рука слегка шевелится. Его мужчины начинают смещаться, и я усмехаюсь.

— Ты действительно собираешься умереть из-за шутки? — Я допиваю виски и отставляю стакан в сторону. — Я отказал твоей матери еще до того, как узнал о заговоре, придуманном твоим отцом. Я сказал ей, что она очень красива и что мне трудно сказать ей нет. Что я хочу ее, и она заслуживает лучшего, чем то, что ей выпало. Но я также верил, что брак, это не то, что можно испортить. Я сочувствовал ей и тому браку, в который она была вынуждена вступить. Я не осуждал ее за то, что она оказалась в постели другого мужчины. Но она не будет моей. — Я пожимаю плечами, поворачиваясь, чтобы налить еще одну порцию виски. — Конечно, у твоего отца был план, но она не сдавалась. Она пришла ко мне с синяками на лице, играя на моем сочувствии. Я не сомневаюсь, что они были настоящими. Я также мог сказать, что ее психическое состояние было не самым стабильным. Она умоляла меня дать ей что-нибудь, от чего она могла бы получить удовольствие. Она пыталась всеми возможными способами соблазнить меня. Она практически умоляла меня трахнуть ее, пытаясь выдать это за желание, пока я наконец не увидел панику под соблазном и не смог заставить ее рассказать мне, что происходит на самом деле. — Мой рот сжимается, и я бросаю взгляд на Николая, возвращая ему гневный взгляд. — Твой отец сделал меня соучастником ее смерти против моей воли. Я знал, что заставить ее рассказать мне правду будет опасно для нее, и оправдывал это тем, что она все равно была бы наказана за то, что не сумела попасть в ловушку, которую подстроил ей твой отец. Но я все равно убедил ее рассказать мне, а потом отправил ее обратно к твоему отцу.

— Что это была за ловушка? — Спрашивает Николай, в его голосе звучит недоверчивый сарказм.