11

ЛЕВИН

Я плохо спал. Я старался не шевелиться на диване, делая вид, что сплю, чтобы не потревожить Лидию, но на самом деле я долго смотрел в потолок, отгоняя мысли о том, как близко она была, всего в нескольких футах от меня, в этой большой мягкой кровати, и как легко я мог бы быть рядом с ней.

Я слышал звук ее дыхания, мягкого и ровного, когда она засыпала, и мне приходилось бороться не только с возбуждением. Это была мысль о том, чтобы лежать с ней в постели, чувствовать ее теплое дыхание на своей коже, когда ее мягкие волосы щекотали бы мне щеку и плечо. Это были и недавние воспоминания о том, как мы вместе смеялись за ужином, и насколько это было удивительно.

Прошло много времени с тех пор, как я так смеялся с женщиной. А с Лидией было очень легко. Мне показалось, что мы перешли границы того, кто мы есть друг для друга, в нормальность, которую я никогда не испытывал ни с одной женщиной. Я не из тех, кто ходит на свидания, не из тех, кто завтракает вместе или делит трапезы. Обычно лучшее, что я могу сделать, — выпить в баре, клубе или лаунже, а конечной целью является секс. У меня никогда не было никаких жалоб, я заботился о том, чтобы это доставляло удовольствие нам обоим, и в конце концов все уходили счастливыми.

Но с Лидией сегодня вечером все было по-другому. Это было похоже на мои ранние воспоминания о том, как мои родители смеялись вместе, шутили, целовались и прикасались друг к другу, воплощение того, какими должны быть любовные отношения, по крайней мере, так я думал, пока все не развалилось. До того, как мой отец изменил моей матери, и она застрелила его и его любовницу, до того, как она тоже оказалась мертвой в переулке, жертвой братьев женщины, которые пришли отомстить за нее, и оставила меня сиротой в пятнадцать лет. Меня взял к себе босс моего отца и заставил убирать кровь с пола подвала для Владимира, пока я не прошел надлежащее обучение, чтобы заняться работой, которая раньше была у моего отца. Это был формирующий урок для меня — любовь не всегда такая, какой кажется, и что лучше не связывать себя с женщиной, чем рисковать начать презирать ее. Мой отец причинил боль моей матери, и она причинила ему боль в ответ, и цикл продолжился.

Мне всегда было интересно, как это произошло, как мой отец перешел от влюбленности в мою мать к тому, чтобы спать с другой женщиной. Сейчас, лежа на неудобном диване с Лидией, слегка посапывающей в постели, я задаюсь вопросом, оказывался ли он когда-нибудь в подобном гостиничном номере, наблюдая за женщиной, которая пробудила в нем что-то другое, которая заставила его почувствовать то, чего он, возможно, не чувствовал с моей матерью, которая заполнила в нем какое-то недостающее пространство, был ли он застигнут врасплох, удивлен глубиной чувств, которых не должно было быть.

Разница, конечно, в том, что даже если бы это было так, он никогда не должен был изменять ей. Он должен был уйти, а не причинять ей боль и позор таким образом. Если бы это было так, они оба были бы все еще живы или, по крайней мере, мой отец не погиб бы от ее руки. Он мог быть мертв в любом случае, в конце концов, он прожил ту же опасную жизнь, что и я сейчас, и я… Интересно, что бы я делал, если бы все сложилось именно так? Пошел бы я по стопам своего отца? Был бы я все еще в этом гостиничном номере, вполуха прислушиваясь к дыханию женщины, которая для меня так же недоступна, как та другая женщина должна была быть для моего отца? Или я был бы кем-то другим — банкиром, профессором или инженером, кем-то, кто приходил бы ночью домой к жене и детям, кто научился бы проявлять любовь и продолжал верить, что это по-настоящему?

Я закрываю глаза, выдыхая. Нет смысла думать об этом, и я не думаю обычно, по большей части. Я никогда не находил причин оглядываться назад, только вперед. Прошлое полно крови, боли и слез, и только будущее я все еще могу формировать. Но прямо сейчас единственная форма будущего, о котором я могу думать, это Лидия в этой постели, и как хорошо было бы провести по ней руками, почувствовать ее всю в своих ладонях и держать ее, когда я вхожу в нее…

Боже милостивый, чувак.

Я выбрасываю мысли из головы, но сон не приходит. Я сажусь, наливаю себе еще один стакан водки и быстро выпиваю его, отводя взгляд от кровати, старательно избегая смотреть на ее фигуру под одеялом. Когда этот бокал допит, я выпиваю еще один, а затем снова растягиваюсь на жестком диване, таком же твердом, каким все еще остается мой член, упирающийся в ширинку джинсов, которые я не снял. Я не доверяю себе, чтобы пойти в ванную и переодеться во что-нибудь более удобное для сна, я либо снова начну дрочить и рискую разбудить Лидию и напугать ее, либо окажусь с ней в постели, убедив ее тоже раздеться. И хочет она того или нет, добром это не кончилось бы.

Мне уже ненавистна мысль о ней с Гришей. И поскольку мое влечение к ней, кажется, больше, чем чисто физическое, как я думаю, что будет, если я ее трахну? Это, конечно, не уменьшит странную собственническую ревность, которую она, кажется, вызывает во мне, чего никогда не вызывала ни одна другая женщина.

Второй стакан водки успокаивает мои суматошные мысли настолько, что я наконец засыпаю. Когда я снова просыпаюсь, начинает светать раннее утро, а Лидия все еще спит, очаровательно уткнувшись лицом в подушку, вокруг нее разметались светлые волосы, она все еще тихо посапывает, звук приглушен пухом под ее лицом. Я неловко поднимаюсь с дивана, чувствуя, как болят мышцы в тех местах, в которых у двадцатишестилетнего мужчины не должна болеть спина, особенно у человека в хорошей форме, и пересекаю комнату, направляясь к кровати, осторожно дотрагиваюсь до ее плеча, чтобы разбудить.

— Лидия. Я тихо произношу ее имя, один, а затем два раза, и во второй раз ее глаза слегка приоткрываются, легкая улыбка изгибает ее губы, когда она сонно смотрит на меня, за мгновение до того, как она вспоминает, кто я и где она. Я точно вижу момент, когда к ней все возвращается сознание, потому что она отстраняется, ее лоб морщится от раздражения, когда она сонно приподнимается на подушках, сварливое выражение портит ее красивое лицо.

Становится понятно, что Лидия Петрова не жаворонок.

— Что? — Бормочет она, когда я тянусь к телефону, чтобы заказать завтрак в номер.

— Пора вставать.

— Нет, ничего подобного. — Она откидывается на подушку, ее голубые глаза прищуриваются. — Нет занятий, нет причин вставать так рано.

— Кроме того факта, что нам нужно забрать твои вещи из твоей квартиры и обсудить детали того, что ты попытаешься выяснить, пока будешь с Гришей. А потом…

— Можно я хотя бы съем что-нибудь сначала? — Глаза Лидии снова приоткрываются, совсем чуть-чуть: две голубые щелочки на ее хорошеньком личике.

— Вот почему я сейчас звоню в обслуживание номеров, — сообщаю я ей.

Я никогда по-настоящему не завтракал с дамой, и, как я сказал Лидии вчера вечером, мои блюда, как правило, подавались в баре, и бар находился, где-нибудь в Москве. Однако, как только подают завтрак, должен признать, я уже сто лет не пробовал завтрака, подобного тому, который нам подали, настоящий шведский стол: хрустящие вафли, пышные яйца с крем-фреш, зеленый лук и копченый лосось, настоящий кленовый сироп для вафель, сочные сосиски, свежевыжатый апельсиновый сок и бесплатная бутылка шампанского.

— Для чего это? — Лидия берет бутылку шампанского и морщит нос, глядя на нее. — Я люблю хорошую мимозу так же сильно, как и любой другой человек, но сегодня утро вторника.

— Они думают, что мы женаты, — напоминаю я ей, делая глоток апельсинового сока без шампанского. — Они, наверное, думают, что мы остановились здесь в какой-то юбилейной дате, или во второй медовый месяц, или что-то в этом роде.

Я знаю, что это не совсем точно. В отеле прекрасно осведомлены о том, кто я такой и на кого работаю, вот почему мне так легко сходит с рук то, что я здесь делаю, например, затаскиваю женщин в бессознательном состоянии в свой номер. Но поскольку Лидия сказала им, что она моя жена, они, вероятно, предположили, что это действительно так, и она приехала навестить меня, или отчитать, и в результате прислали бесплатные дополнительные материалы.

— Хочешь немного? — Лидия протягивает бутылку за горлышко, сидя на кровати в халате, скромно подоткнутом вокруг ног. Я сижу на диване, соблюдая дистанцию во время завтрака. Как бы весело ни было разделить с ней роскошный ужин прошлой ночью, я не могу позволить себе продолжать делать то, что пробуждает во мне эти чувства к ней. На самом деле я вообще не могу позволить себе испытывать эти чувства.

— Нет, все в порядке, — говорю я ей, накалывая яичницу вилкой. Бледно-розовый кусочек лосося соскальзывает с зубцов, и я снова вонзаю в него нож, возможно, с большей силой, чем строго необходимо. — Впрочем, ты можешь выпить.

— Спасибо. Думаю, я так и сделаю. — Лидия смотрит на меня с кровати, наливая пару глотков шампанского в свой апельсиновый сок. Между нами возникает напряжение, которого раньше не было, и я чувствую, как мы оба обходим его на цыпочках. Мы заканчиваем наш завтрак в тишине, а затем Лидия собирает свою вчерашнюю одежду.

Ее верхняя одежда и чулки немного запачкались после падения с лестницы, но свитер и юбка, которые были на ней до этого, в порядке. Когда она выходит из ванной, решив переодеться там, пока я одеваюсь в главной спальне, я держу для нее свое запасное пальто.

— Вот, чтобы тебе не пришлось надевать грязное, — говорю я ей, и Лидия медленно забирает его у меня со смешанным выражением благодарности и подозрения на лице. Она все еще не до конца доверяет мне, что мудро с ее стороны. Я не тот, кому она должна доверять, а она не та, о ком я должен заботиться. Нам будет лучше, если она останется моей работой, а я останусь для нее опасным незнакомцем, тем, от кого она должна избавиться как можно скорее.