Я никогда ни о чем не просила маму. Я думала, что каждый ребенок заслуживает любящей матери или, по крайней мере, что его должен защищать человек, который его родил. Фьюри затуманил мое зрение.

Какого черта Наташа не сделала то же самое для меня? Какого черта я оказалась недостойна и не заслуживала ласки и внимания?

Моя мать не была той матерью, которую пережили Доминик и Алексей. Она осыпала их нежностью и любовью до самого последнего вздоха. Она бы получила по пуле за каждого из них; она бы позволила бросить себя в логово льва, если бы это означало спасение ее драгоценных маленьких мальчиков.

Мой гнев утих, когда ладонь коснулась моего плеча. Я подпрыгнула, не осознавая, что происходит вокруг, и обернулась, увидев там Доминика с обеспокоенным выражением лица. Он этого не сказал, но его глаза сказали мне все.

— Алексей хочет тебя видеть сейчас, — объявил он и ушел.

Не сказав больше ни слова доктору Беккету, я последовала за Домиником.

Палата Алексея ничем не отличалась от обычной больничной палаты, если не считать запаха и того факта, что там стояла двуспальная кровать, чего и следовало ожидать.

— Ты выглядишь как дерьмо.

Он попробовал засмеяться, но это превратилось в кашель. Рядом с ним была неизвестная медсестра, которая тут же бросилась дать ему воды. Там были двое охранников, но они стояли неподвижно, их не заботило ничего, кроме Алексея.

— Это очень смешно, — прохрипел он. — Я вижу, ты выбралась живой.

Я наклонила голову набок и села на край его кровати. Медсестра одарила меня неодобрительным взглядом, но я проигнорировала ее — это было проще, чем убить ее голыми руками за то, что она осмелилась даже взглянуть в мою сторону.

— Конечно, да, — размышляла я. — Твои люди забрали тело Виктора?

Он слабо кивнул. Алексей выглядел ужасно. Грудь его была обнажена, а рана была перевязана огромной повязкой. Теперь у него на груди будет шрам, такой же, как на лице.

Мешки под его глазами были большими, и я впервые видела, чтобы его губы потрескались. Его волосы были в беспорядке, да и цвет лица был не таким уж хорошим.

— Да, мы его похороним, как только я полностью выздоровею.

Я не могла просить не хоронить. Каким бы ублюдком ни был мой близнец, ему промыли мозги, заставив его сделать то, что он сделал. Он заслуживал быть похороненным, но не покоиться с миром. Для таких людей, как мы, не было мира.

— Я здесь не просто так, Алексей.

Он попробовал закатить глаза.

— Конечно же.

Я приблизилась к нему и взяла его руку в свою. Я никогда не прерывала зрительного контакта — мне нужно, чтобы он знал, насколько я серьезна.

— Возможно, все пошло не так, как мы изначально планировали, но я заставила Даворина работать с тобой.

На его лице отразилось осознание. Он закрыл глаза, и резкий выдох наполнил комнату. Никто не говорил; никто не двинулся с места. Я продолжала надеяться, что он даст мне то, что обещал.

— А что насчет Даворина? — спросил он, оставляя глаза закрытыми.

— Я еще не говорила с ним об этом, но скоро поговорю, — я сделала паузу. — Я твердо намерена взять его с собой, Алексей. Разве я этого не заслуживаю?

Мой голос был едва выше шепота. Манипуляция была отличной тактикой. Обычно ни один человек не смог бы манипулировать этим человеком; однако, после всего, я знала, что у него есть ко мне небольшая слабость.

Его глаза открылись, а затем расширились от шока.

Для драматического эффекта я заставила себя заплакать. Этому трюку я научилась много лет назад, и хотя это не было настоящим рыданием, ему было достаточно небольшой слезы.

Его дыхание стало неровным. Если ему и было больно видеть меня в таком состоянии, он не высказал этого вслух. Вместо этого его взгляд был прикован к моему. Я увидела там свое отражение — наши глаза были одного оттенка — и затем этот взгляд смягчился.

Что-то глубоко внутри меня шевельнулось.

Возможно, я все это время ошибалась насчет брата. Возможно, у нас была связь, находящаяся далеко за пределами моего понимания. На долю секунды, на секунду слишком короткую, мы как будто снова стали молодыми. Он нес меня на спине и собирал для меня вишню, или когда он учил меня рисовать.

Мы как будто снова стали детьми, и прежде чем я успела это осознать, из меня выскользнула настоящая слеза.

Я немедленно отбросила эти мысли и чувства в сторону. Они не имели значения. Они были жалкими. Мой взгляд стал жестче, когда он молчал, и его молчание начало меня раздражать.

— Освободи меня, Алексей, — это прозвучало скорее как команда, но меня это не волновало. — Я хочу увидеть, что может предложить этот мир, и я чертовски этого заслуживаю.

Я могла уйти в любой момент. Мне не нужно было его разрешение, но я не была готова отказаться от его защиты. Теперь, когда внимание Богдана было обращено не на меня, а Виктор был мертв, я больше никого не боялась. Я хотела быть свободной; Я хотел взять под контроль свою жизнь, но не мог этого сделать, будучи привязанной к этой семье.

— Я освобожу тебя, если ты пообещаешь поддерживать связь хотя бы каждые два-три года.

Я улыбнулась.

— Не волнуйся, я позвоню в твой день рождения.

Медленно он сжал мою руку, и это было все, что мне было нужно. Как будто с моей груди свалился большой груз, и я наконец-то смогла нормально дышать.

Я оставалась рядом с ним еще час, пока он не заснул. Это был последний раз, когда я видела его до самой своей смерти, потому что я хотела, чтобы меня похоронили в могиле нашей семьи в России. Это было противоречиво, учитывая, как сильно я боролась за то, чтобы не вернуться туда, но именно там я родилась, и именно там я хотела вернуться в пустоту.

Я нежно поцеловала его в лоб и медленно пошла прочь, даже не взглянув на него. У них больше не было сестры, и я больше не была связана с этой богом забытой семьей. Это было легкое решение, но почему мое сердце замерло, пусть даже на минуту?

— Ты уходишь, — прокомментировал Доминик. Он прислонился к стене, его новые очки лежали на переносице.

— Да.

— Когда? — его вопрос пришел быстро. Его голос был ровным, но я знала, что он недоволен моим решением.

— Скоро. У меня еще есть кое-какие концы с концами, которые нужно связать.

Он кивнул.

— И что ты собираешься делать дальше?

Я пожала плечами.

— Кто знает? Я очень образованная женщина — уверена, что разберусь.

Он хранил молчание, поэтому я пошутила:

— Я всегда могу начать убивать людей ради денег.

— Это не смешно. Это не уведет тебя далеко от мира, от которого ты пытаешься сбежать.

— Это правда.

Я посмотрела на него, зная, что это был последний раз, когда я тоже его вижу. Он прекрасно справится без меня. Он был слишком умен, чтобы навредить себе, и я надеялась, что Рея последует моему совету.

Рея и Доминик подошли бы друг другу.

— Ты все еще можешь использовать кредитную карту, которую я тебе дал.

Я ухмыльнулась.

— О, я с радостью.

Он закатил глаза.

Он не подошел ко мне; и я не хотела, чтобы он этого делал.

— Береги себя, принцесса.

Это прозвище что-то затронуло в моем сердце, но это чувство исчезло так же быстро, как и появилось. Кивнув, я повернулась и пошла прочь — прочь от единственной жизни, которую я знала; от единственных людей, которых я знала. Это было хорошо. Я почувствовала облегчение; я чувствовала себя счастливой.

Перед отъездом я в последний раз взглянула на дом Алексея, оставив там все свои воспоминания. Там, куда я собиралась, они мне были не нужны.

Теперь оставалось только рассказать Даворину о моих планах и подкупить его, чтобы он пошел со мной. Чего бы это ни стоило, мы собирались жить и умереть вместе.