— Ты не офицер полиции, помнишь? Ты чирлидерша. Ты можешь поддержать команду из-за этого стекла.

Войдя внутрь, первое, что я услышал, были ее молитвы:

— Dios te salve, María, llena eres de gracia, el Señor es contigo… (С исп. Радуйся, Мария, полная благодати, Господь с Тобою…)

— Antoniodita tú eres entre todas las mujeres, y Antoniodito es el fruto de tu vientre, Jesús. Santa María, Madre de Dios, ruega por nosotros pecadores, ahora y en la hora de nuestra muerte. (С исп. Антониодита ты среди всех женщин, и Антониодито – плод чрева твоего, Иисус. Пресвятая Мария, Матерь Божья, молись за нас, грешных, сейчас и в час нашей смерти.) Аминь, — закончил я за нее, ставя бутылку с водой на стол, прежде чем помочь ей сесть в кресло.

— Мария, мать всех матерей, — сказал я, выдвигая свой стул. — Моя мать тоже любила ее.

— Вы поставили мою визу? — спросила она с сильным акцентом.

— Нет.

— Тогда мне нечего вам сказать.

— Я не думаю, что у вас когда-либо было что-то интересное для меня.

— Я работала в их доме! Я все видела и слышала! — закричала она на меня.

— Выпейте немного воды, — сказал я ей, пододвигая бутылку с водой.

Она отодвинула ее.

— Я в порядке.

— Неужели? Потому что вы пробыли здесь уже некоторое время, и последнее, чего я хочу, — это чтобы у вас было обезвоживание. К тому же, я надеюсь, что вы многое нам расскажите, — заявил я, пододвигая воду обратно к ней.

— Нет визы, нет признания, — повторила она, прежде чем поднести бутылку к губам. В тот момент, когда она посмотрела вниз, она замерла. Ее темные глаза медленно вчитывались в слова, написанные на обратной стороне этикетки.

— С вами все в порядке, мисс Моралес?

Она просто уставилась на меня широко раскрытыми, застывшими глазами.

— Это просто вода. — Сказал я, хватая бутылку. — Не яд. Здесь вы в безопасности.

Чтобы доказать свою точку зрения, я схватил воду и выпил.

— Каллаханы... — прошептала она, низко пустив голову.

— Мисс Моралес, я знаю, вам страшно. Мой напарник, он напомнил мне обвинения против Каллаханов. Как некоторые говорят, что они убивали мужчин, женщин и даже детей. Как они наплевательски относятся к закону. Как они выслеживают всех, кто встает у них на пути. Если это правда, я не могу представить, через что вы, должно быть, прошли в том доме. То, что вы, возможно, видели. Мы знаем о вашем сыне по ту сторону границы.

Она напряглась, под веками скопилась влага, а губы и руки задрожали.

— Моя мать, она была нелегалкой, всю свою жизнь работала на таких людей, как Каллаханы. Но ей было все равно. Она просто хотела, чтобы ее мальчики получили самый большой шанс в жизни. Она сделала все для сыновей — для меня. Даже работала на таких людей, как Каллаханы. Вот почему вы хотите получить визу, верно? Чтобы ваш сын шел по правильному пути. Чтобы на него не навесили ярлык нелегала. Я хочу помочь вам, мисс Моралес, но вы должны быть честны со мной. Вы единственная, кто может посадить этих ублюдков-убийц. Мы защитим вас. Я лично гарантирую вашу защиту.

Я уверен, что она прочитала все в моих глазах, и это заставило слезы покатиться по ее щекам. Вытерев нос, она кивнула.

Сев прямее, она призналась:

— Я солгала. Я ничего не знаю. Я просто хотела быть со своим мальчиком.

— У вас ничего нет на Каллаханов? — спросил я пристально глядя ей в глаза.

Она снова кивнула.

— У меня ничего нет на Каллаханов. Я просто хотела отомстить им. Они уволили меня без всякой причины, у меня ничего нет, и они все забрали. У них просто так много всего, понимаете? Я просто хотела что-нибудь для моего мальчика.

Покачав ей головой, я схватил воду.

— Берегите себя, мисс Моралес. Берегите себя.

— Пожалуйста, не депортируйте меня. Por favor! Я единственная, кто отправляет им деньги. Мой сын ещё такой маленький. Так же, как и ваша мама, я просто хотела дать ему все самое лучшее, найти себе хорошую работу. Мне нужна ваша помощь, пожалуйста! Мне нужна виза.

Мне больше нечего было ей сказать, поэтому я просто вышел. Скутер стоял, свирепо глядя на женщину, которая вернулась к молитве, через двустороннее зеркало.

— Черт возьми. Она должна что-то знать. Я это чувствую. Нам нужно заставить ее заговорить. Мы должны предъявить ей обвинение: воспрепятствование правосудию, подача ложного заявления...

— Да, Скутер, давай предъявим обвинение единственному имеющемуся у нас свидетелю вины Первой леди, потому что она не сказала нам того, что мы надеялись услышать, — огрызнулся я. — Если ты будешь продолжать бросаться во все с головой, то достаточно скоро твои мозги будут размазаны по тротуару.

Только после того, как я вышел из участка, я осмелился сорвать бумагу с бутылки с водой. На английский язык переводится в три простых предложения:

Ваш сын сегодня благополучно вернулся домой из школы. От ваших слов прямо сейчас зависит, переживет ли он эту ночь. Не заставляйте нас делать это.

Достав другой телефон, я набрал номер, ожидая указаний.

— «Цветы Мелоди», здравствуйте…

— Две дюжины безвременников осенних для Босса.

— Пожалуйста, подождите.

Прошла всего секунда, прежде чем я услышал его голос.

— Каллахан.

— Дело сделано. Она будет молчать.

— Хорошая работа. Проследи за ней, убедись, что она больше не возникнет в моей жизни.

— Будет сделано.

МЕЛОДИ

— Я с ней разобрался, — заявил Лиам, наконец-то затащив свою жалкую задницу в палату. Он ушел несколько часов назад с моим чертовым мобильником.

— Ну, разве ты не чувствуешь себя в своей тарелке, — усмехнулась я, не потрудившись взглянуть на него, когда натягивала туфли. Адриана ждала с моим пиджаком.

— Ты все еще голодна?

Я была готова выбить из него все дерьмо, но, похоже, кто-то уже сделал это.

— Что, черт возьми, случилось с твоим лицом и рукой?

— Оливия. — Он вздохнул, подходя ко мне.

— Она выглядит хуже, чем ты?

— Она чувствует себя хуже.

— Меня не волнует, что она чувствует, Лиам.

— Я подгоню машину, — заявила Адриана, направляясь к выходу.

Он притянул меня ближе к себе и поцеловал в губы так сильно, что я почувствовала порез на внутренней стороне его щеки и почувствовала вкус его крови.

Стук.

— Зайдите позже, — крикнул Лиам.

Но они не слушали. Дверь распахнулась, и человек, которого я знала как Деклана, спотыкаясь, вошел в той же белой одежде, теперь покрытой грязью, с растрепанными волосами и мешками под красными глазами.

— Господи Иисусе, Деклан. — Лиам отпустил меня, я подошла к нему как раз в тот момент, когда Деклан, рыдая, упал на колени.

— Деклан...

— У Коралины рак яичников. Она не хочет со мной разговаривать. Она даже не двигается. Я не знаю, что делать. Я не знаю, как с этим бороться. Я не хочу потерять ее... Я...

— Дыши, брат. Просто дыши, — прошептал Лиам, опускаясь на колени, чтобы обнять его.

Пройдя за ними обоими, я закрыла дверь. Это было личное. Это была семья, и никому больше не нужно было это видеть.

Лиам смотрел на меня снизу вверх как на своего брата, а не на кузена, они были намного ближе. Деклан просто рыдал в его объятиях. Его глаза задавали мне вопрос, ответ на который я ненавидела: как нам бороться с раком?

Я слишком хорошо знала, что мы мало что можем сделать. Рак был сукой, которая не знала, когда умереть. Положив руку на голову Деклана, я стояла там. Я не была уверена, что еще можно было сделать. Почему все это происходит сейчас? Почему мы не могли просто разобраться с одной гребаной проблемой за раз?

Потому что это была реальная жизнь.