Глава 8

– Ты с ума сошла, – заявила Патрисия.

Люси потянулась за следующим розовым кусочком рахат-лукума. Далекие от натурального цвета, конфетки выглядели почти несъедобными, но она все равно их обожала.

– С ума сошла, говорю тебе, – повысив голос, повторила подруга, чем потревожила свернувшуюся на ее коленях серую тигровую кошку. Спрыгнув на пол, та с оскорбленным видом гордо удалилась прочь.

Подруги пили чай, когда Патрисия так громко возмутилась неудавшемуся роману мисс Крэддок-Хейз. А Люси и сама была готова завопить. Все, кроме Papa, теперь смотрели на нее с грустью во взглядах. Даже Хедж повадился вздыхать всякий раз, когда она проходила мимо.

Сегодня днем гостиная двухэтажного домика, в котором Патрисия жила со своей вдовствующей матерью, была залита солнцем. И при взгляде на эту комнату никто и не заподозрил бы, что после смерти мистера Маккаллоу у семьи – о чем Люси знала доподлинно, – стало совсем худо с деньгами. На стенах висели искусные акварельные наброски Патрисии. И даже заметив на желто-полосатых обоях пятна поярче, мало кто вспомнил бы, что когда-то там красовались написанные маслом картины. На двух низких диванах небрежно, но в то же время элегантно были накиданы черно-желтые подушки. Никому бы и в голову не пришло, что мебель под ними, возможно, слегка изношена.

– Этот человек ухаживал за тобой три года, – не обратив внимания на предательский побег кошки, продолжала Патрисия. – Даже пять, учитывая время, пока он решался всего лишь заговорить с тобой.

– Я знаю. – Люси взяла еще одну конфетку.

– Каждый божий вторник, независимо от обстоятельств. А известно ли тебе, что некоторые жители деревни сверяли свои часы по карете викария, проезжавшей мимо них к твоему дому? – Патрисия нахмурилась, очаровательно поджав губки.

Люси покачала головой. Рот был полон липкой сладости.

– Ну так вот, это правда. И как теперь миссис Харди будет определять время?

Люси пожала плечами.

– Три. Долгих. Года. – Золотистый завиток выбился из пучка волос Патрисии и подпрыгивал при каждом ее слове, будто подчеркивая их. – И наконец, наконец Юстас удосуживается просить твоей руки с намерением сочетаться с тобой священными узами брака, и что делаешь ты?

Люси проглотила лакомство и ответила:

– Я ему отказываю.

– Ты ему отказываешь, – продолжила Патрисия, словно подруга ничего ей не ответила. – Почему? О чем ты думала?

– О том, что не выдержу еще пятьдесят лет, слушая, как он разглагольствует о починке церковной крыши. – Вдобавок сама мысль о том, чтобы жить как муж и жена с кем-то другим, кроме Саймона, была ей нестерпима.

Патрисия отпрянула, точно Люси сунула ей под нос живого паука, предлагая его съесть.

– Починке церковной крыши? А разве все эти три года ты обращала внимание на его разглагольствования? Юстас всегда трещит, как сорока, о починке церковной крыши, о церковных сплетнях…

– О церковном колоколе, – вставила Люси.

Подруга нахмурилась и продолжила:

– Церковном кладбище…

– Надгробьях на кладбище, – не преминула отметить Люси.

– Церковном стороже, и церковных скамьях, и чаепитиях в церкви, – триумфально завершила Патрисия. Она подалась вперед, серо-голубые глаза ее расширились. – Он же викарий! Ему положено надоедать всем до смерти разговорами о чертовой церкви.

– Я совершенно уверена, что не стоит описывать церковь подобным эпитетом, а еще – что мое терпение лопнуло.

– После всех этих лет? – вопрошала Патрисия, всем своим видом напоминая разъяренную синичку. – Почему бы тебе не делать, как я: думать о шляпках или туфельках, пока он болтает. Юстас вполне доволен, если время от времени произносить «да, разумеется».

Люси взяла еще один кусочек рахат-лукума и откусила половину.

– Тогда почему бы тебе самой не выйти замуж за Юстаса? – спросила она.

– Не глупи! – Патрисия сложила руки на груди и отвела взгляд. – Мне нужно выйти замуж за «денежный мешок», а викарий беден, как... да, как церковная мышь.

Люси застыла, не донеся до рта остаток лакомства. Она никогда раньше не размышляла о Юстасе и Патрисии. Не могла же ее подруга действительно испытывать нежные чувства к викарию?

– Но…

– Мы обсуждаем не меня, – решительно прервала ее Патрисия. – Мы говорим о твоих ужасающих перспективах замужества.

– Почему?

Патрисия повернулась к подруге.

– Ты уже потратила на Юстаса свои лучшие годы. Сколько тебе сейчас? Двадцать пять?

– Двадцать четыре.

– Без разницы. – Патрисия махнула рукой, запросто сбросив со счетов целый год жизни. – Ты все равно не можешь начать все с начала.

– Я не…

– Нужно просто сказать ему, что ты совершила чудовищную ошибку, – повысив голос, произнесла Патрисия. – Ведь в Мейден-Хилле, помимо Юстаса, больше и женихов-то нет, разве что Томас Джоунс, но у того, готова спорить, свиньи ночуют прямо в доме.

– Ты выдумываешь, – жуя, едва внятно проговорила Люси, а проглотив, спросила: – За кого же тогда собралась замуж ты?

– За мистера Беннинга.

Как хорошо, что к этому моменту Люси уже проглотила рахат-лукум, иначе точно бы подавилась. Она зашлась громким, откровенно не подобающим леди смехом и, только когда глянула на подругу, поняла, что та говорит серьезно.

– Это ты сошла с ума, – с трудом выдавила Люси. – Он тебе в отцы годится! Трех жен похоронил. У мистера Беннинга уже и внуки есть.

– Да. А еще у него есть... – Патрисия принялась загибать пальцы, перечисляя, – ...чудесный особняк, две кареты, шесть лошадей, две служанки на верхнем этаже и три на нижнем, и девяносто акров пахотной земли, причем бóльшая часть сдана в аренду. – Она опустила руки и в тишине налила себе еще чая.

Люси изумленно таращилась на подругу.

Патрисия откинулась на спинку дивана и подняла брови с таким видом, словно они обсуждали дамские шляпки.

– Что?

– Иногда ты меня просто пугаешь.

– Честно? – Патрисия выглядела довольной.

– Честно.

Люси потянулась за рахат-лукумом, но подруга шлепнула ее по ладони.

– Ты не влезешь в свадебное платье, если продолжишь уплетать сладости.

– Ох, Патрисия. – Люси откинулась на симпатичные подушки. – Я не собираюсь выходить замуж – ни за Юстаса, ни за кого-либо еще. Я стану чудачкой-старой девой и буду присматривать за детьми, которых вы с мистером Беннингом родите в его великолепном особняке с тремя служанками на нижнем этаже.

– И двумя на верхнем.

– И двумя на верхнем, – послушно повторила Люси. Можно уж сразу начинать кивать чепцом, как положено старой деве.

– Это все тот виконт, да? – Патрисия взяла запретную конфетку и рассеянно откусила. – Я сразу поняла, что от него будут одни неприятности, стоило только заметить, как он пожирает тебя глазами, словно кот, увидавший за окном птичек. Он хищник.

– Змей, – мягко уточнила Люси, вспомнив, как улыбался ей Саймон – одними глазами поверх стакана.

– Что?

– Ну, или змий, если тебе так больше нравится.

– О чем это ты там лепечешь?

– О лорде Иддесли. – Люси взяла еще рахат-лукума. В любом случае, замуж она не выйдет, так что не важно, влезет она в какое-то из своих платьев или нет. – Он напомнил мне большую серебристую змею. Блестящую и довольно опасную. Думаю, это все его глаза. Даже Papa заметил, хотя сказал об этом не в такой лестной манере. То есть, весьма нелестной для лорда Иддесли. – Люси кивнула и сунула в рот липкий кусочек сладости.

Патрисия пристально смотрела на подругу:

– Интересно. Конечно, странно, но все же интересно.

– Я тоже так думаю. – Люси вскинула голову. – И не нужно говорить мне, что он не вернется, поскольку мы с Юстасом это уже обсудили.

– Не может быть! – Патрисия закрыла глаза.

– Может. Юстас сам завел об этом разговор.

– Почему ты не сменила тему?

– Потому что Юстас заслуживает правды. – Люси вздохнула. – Он заслуживает жену, которая его полюбит, а я просто не могу.

Она ощутила легкую тошноту. Наверное, не стоило есть этот последний кусочек рахат-лукума. Или же до нее наконец дошло, что она проведет всю оставшуюся жизнь, никогда больше не увидев Саймона.

– Что ж. – Патрисия отставила в сторону чашку и стряхнула с подола невидимые крошки. – Может, Юстас заслуживает любви, но и ты тоже, моя дорогая. Ты тоже.

***

Стоя на ступеньках, ведущих в ад, Саймон осматривал толпу гуляк.

Новомодный игорный дом «Обитель Дьявола» открылся в Лондоне всего две недели назад. Канделябры сияли, краска на дорических колоннах едва высохла, а мраморный пол пока блестел глянцем. Через год канделябры потемнеют от дыма и пыли, на колоннах появятся пятна от тысяч засаленных плеч, а пол потускнеет от песка. Но сегодня, сегодня девушки были веселы и прекрасны, а в лицах круживших вокруг столиков джентльменов читалось почти одинаковое волнение. Время от времени из общего гула десятков голосов выделялся то торжествующий возглас, то чрезмерно громкий, едва не безумный взрыв смеха. В воздухе витали густые миазмы пота, горящего воска свечей, затхлых духов и особый запах, присущий мужчинам, которые находятся на грани между тем, чтобы выиграть состояние, и тем, чтобы приставить пистолет к виску, прежде чем закончится ночь.

Было чуть больше одиннадцати вечера, и где-то в этом человеческом месиве затерялась его жертва. Саймон медленно спустился по ступенькам в главный зал. Проходивший мимо лакей предложил взять с подноса разбавленное водой вино. Выпивка была бесплатной. Ведь чем больше человек пил, тем сильнее его тянуло сыграть – или остаться играть, если уже начал. Саймон покачал головой, и лакей отвернулся.

В дальнем правом углу, спиной к залу, над столом склонился светловолосый мужчина. Саймон вытянул шею, пытаясь рассмотреть блондина, но обзор внезапно загородил желтый шелк. В локоть уткнулись мягкие, женственные формы.

– Pardon moi (простите – фр).

Французский акцент этой дамы полусвета был настолько хорош, что мог вполне сойти за настоящий.