Валдис уделяет такое же внимание другой моей груди, его большой палец слегка обводит другой набухший сосок, в то время как вода образует скользкий слой между моей плотью и его пальцами.

Ладонь скользит вверх по моему бедру, и я чувствую прерывистое дыхание Кадмуса на моей шее, в то время как его пальцы кружат вокруг моего входа, предупреждающе подталкивая меня. Он заводит мою руку за спину, его ладонь накрывает мою, когда он обхватывает нашими руками основание своего члена, сжимая, когда он поднимает наши руки к кончику. Возможно, только наполовину для его удовольствия, но также и для того, чтобы показать мне, какую боль я перенесу из-за его обхвата. Он проводит моей рукой вниз по своей длине, рисуя в моей голове картину того, как бы он себя чувствовал.

Я сосредотачиваюсь на текстуре его плоти, бугорках и выпуклостях, которых не было в ту ночь, когда он коснулся моих рук, прежде чем меня утащили в туннели. Это зазубренные края ран и рубцов, увечий и причиняемой боли. Нахмурившись, я позволяю его руке рассказать темную и ужасающую историю человека, которого заставили страдать. Это мысленное отвлечение от заботы обоих мужчин, которое умоляет меня убрать от него руку, но я этого не делаю. Я позволяю ему рассказать о степени его наказания и сморгиваю слезы, чтобы Валдис не подумал, что это Кадмус причинил мне боль.

Это не похоть или секс. Это безмолвное признание ада, который дышит внутри него.

Когда я глажу его, он обхватывает рукой мое горло, сжимая достаточно сильно, чтобы мои губы приоткрылись при вздохе, но быстро ослабляет хватку - я подозреваю, из-за неодобрительного взгляда, которым одаривает его Валдис.

Взгляд поднимается к Кадмусу, Валдис массирует обе мои груди, его челюсти напряжены, в то время как я извиваюсь на нем в очевидных мучениях от обоих Альф. 

— Осторожно, - предупреждает он.

Кадмус отпускает мою руку со своего члена, предлагая некоторую отсрочку моим мучительным угрызениям совести, и зарывается лицом в мои волосы, прерывисто выдыхая. 

— Для тебя? Я буду нежен .

Рука обвивается вокруг моего живота, толкая меня вперед ровно настолько, чтобы я упала на Валдиса, все еще стоящего на коленях. Поглаживая большим пальцем мой висок, Валдис смотрит на меня в ответ, когда я сжимаю его плечи, несомненно, замечая мою озабоченность, которая больше касается Кадмуса, чем меня самой.

Закрыв глаза от слез, я жду, когда его вторжение раскроет весь размах его боли и раздражения. Агония внутри него, которая, несомненно, прольется в меня кровью с каждым злобным толчком.

Проходят секунды.

Я поднимаю глаза и вижу, что Валдис наблюдает за ним, его брови сдвинуты в замешательстве.

Прежде чем я успеваю обернуться, Валдис вскакивает на ноги, его челюсть и мышцы напряжены. Один резкий рывок разрывает мое плечо, и вода проносится мимо меня, когда Валдис встает между мной и Кадмусом. Вокруг его массивного тела, я бросаю взгляд и вижу Кадмуса, сжимающего свой череп, его лицо искажено агонией. Сердитый рев эхом разносится по каньону, пробегая по моему позвоночнику, и те раны, которые я почувствовала на его плоти ранее, оживают в моей голове.

Его трясет от напряжения, грудь поднимается и опускается, взгляд снова потерянный и пустой.

— Кадмус? Обходя Валдиса, я чувствую крепкую хватку на своей руке и замираю.

Валдис качает головой, его взгляд мечется между Кадмусом и мной.

Я беру его за руку и нежно провожу большим пальцем по его коже. 

— Пожалуйста.

В его глазах тревога, говорящая мне, что он не доверяет Кадмусу, но когда я разжимаю его пальцы, он не сопротивляется мне. Вместо этого он стоит наготове, готовый к нападению.

Тихое бормотание возвращает мое внимание к Кадмусу, чьи руки переместились, чтобы прикрыть уши. Зажмурив глаза, он шепчет себе под нос слова, которые я не могу разобрать из-за белого шума далекого водопада.

Осторожно, чтобы не напугать его, я протягиваю руку и кладу ладонь ему на плечо. 

— Кадмус?

Он отшатывается, его веки распахиваются, и он отпрыгивает от меня. Вода разбрызгивается вокруг него, когда он спотыкается, и он снова ловит себя.

— Кадмус, что только что произошло?

Опустив взгляд, он хмурится и качает головой, почесывая рану от иглы на руке. 

— Черт, я не могу этого сделать. Я не могу.

— Твои шрамы. Они причиняют тебе боль?

Его челюсть напрягается, в глазах появляется презрение. 

— Уже не так красиво, как раньше, не так ли?

— Что они с тобой сделали?

Блеск в его глазах доводит меня до слез, но он не отвечает. Поражение, которое я вижу в ответ, говорит о каждом нанесенном ему калечащем ударе. Что бы он ни перенес, это разрушило его, как морально, так и физически.

Он на мгновение закрывает глаза, когда слеза скатывается по шраму на его лице, и качает головой.

Я протягиваю руку, чтобы дотронуться до него, и он хватает мою руку, его глаза горят ядом. Он должен заметить Валдиса, и он отпускает меня. Большим пальцем я стираю след его слезы с его кожи. 

— Они делали с тобой ужасные вещи.

Его глаза скользят по всему, кроме меня, как будто он не может смотреть на меня. 

— Ты думаешь, я не знаю, что это такое? Жалкий трах. Бедный Кадмус. Давай трахнем его в утешение, чтобы ему стало лучше. Помочусь на тебя. Помочусь на вас обоих! Напряжение в его голосе несет в себе острую нотку гнева, которую он скрывает за стиснутыми зубами. 

— Ты причина появления этих шрамов.

— Кадмус! Хватит! Голос Валдиса гремит у меня за спиной, и всплеск воды является сигналом о его намерении напасть, но я тянусь назад, чтобы остановить его, качая головой.

Слезы наворачиваются на мои глаза, и мне приходится отвернуться от Кадмуса, потому что, как бы сильно я ни хотела бросить эти слова ему в лицо, правда в том, что они причиняют боль. Я проглатываю комок в горле и шмыгаю носом. 

— Какую бы боль я тебе ни причинила, прости. Я подхожу к нему и кладу руку ему на грудь, которая вздрагивает под моей ладонью. Как бы мне ни было больно смотреть в темноту его глаз, в глубине которых, вероятно, таятся ужасы, которые я даже представить себе не могу, я не отвожу от него взгляда. 

— Тебе не нужно ничего говорить.

Первое свидетельство стыда мелькает на его лице. Дрожащий поток воздуха вырывается из его носа, когда он опускает голову, сквозь зубы вырывается всхлип. Я обвиваю его руками, прижимаюсь к нему и кладу голову ему на сердце. Каждая дрожь его мышц проходит через меня в постоянном ритме боли и страданий, и я обнимаю его крепче, позволяя ему сломаться.

Его массивные руки обхватывают меня, и он падает на колени, зарываясь лицом в изгиб моей шеи. 

— Черт, - шепчет он. 

— Я в такой заднице.

— Ты не такой. С тобой все будет в порядке. Я глажу его по бритой голове, целуя в макушку. 

— Мы все снова будем в порядке.

Мы трое лежим у костра на расстеленных спальных мешках, Кадмус легко дышит, редкие подергивания его мышц говорят мне, что он заснул позади меня. Я говорю себе, что до того момента, как Кадмус поддался своим кошмарам, то, что произошло между нами, не было сексуальным. Это была не фантазия, а толика утешения, которое я могла дать мужчине, в жилах которого течет моя кровь. Тому, кто спас мне жизнь, избавив от кошмаров, которые, как я вижу, преследуют его. Я не знаю, что это за шрамы, и как бы сильно это меня ни беспокоило, я не могу заставить себя спросить его. Он уже не тот человек, которым был до того, как его забрали, хотя в этом можно быть уверенным.

Я надеюсь, что когда-нибудь я увижу эту коварную ухмылку на его лице и пойму, что этот человек, наконец, победил демонов, сражающихся внутри него. На данный момент я довольна тем, что он спит в том, что кажется некоторым уровнем покоя.

Валдис лежит на спине, снова глядя на звезды. Я думаю, это то, что я люблю в нем больше всего. Что такого сильного и властного мужчину, возможно, можно умерить нежными прикосновениями и вниманием к вещам, которые большинство из нас считает само собой разумеющимися. Он - самое необычное, что когда-либо случалось со мной за мои восемнадцать лет. И все же я испытываю необъяснимый страх потерять его. Может быть, чувство вины все еще живет во мне, но природа этого мира такова, что нужно брать, и почему-то я чувствую, что желание быть с ним вечно делает меня слишком жадной для этого.

Удивительно, что мы вообще влюбляемся. Иногда я думаю, что всех нас просто врожденно тянет к душевной боли. Иначе зачем бы мы осмелились влюбиться так глубоко, зная, какие последствия могут ждать впереди?

— Ты не злишься на меня? За то, что позволила ему прикасаться ко мне? Я бы не стала винить его, если бы это было так. Видя его с другой женщиной, я бы раздавила себя так, что я не могу даже начать понимать. Но потом я думаю о Ниле и пытаюсь представить, насколько другой она могла бы быть с кем-то вроде Валдиса. Как его успокаивающее прикосновение могло бы дать ей один миг света в темном мире, который в конечном итоге поглотил ее.

Ради нее я, возможно, тоже была бы готова пожертвовать одной ночью с ним.

— Моя любовь к тебе выходит за пределы плоти. За пределы разума. Ты ничего не можешь сделать, чтобы это изменить. Его губы прижимаются к моим, уверяя меня, утешая, как может только он, прежде чем его взгляд возвращается к небу.

Приступы паники бьются в моей груди. Мужчина не должен быть таким понимающим. Таким добрым и любящим. Это неуравновешенно из-за лет боли и потерь, которые я узнала.

— Что еще тебя беспокоит?

Я со слезами на глазах улыбаюсь его способности читать меня, даже не глядя. 

— Я боюсь. Боюсь, что я могу любить тебя слишком сильно.

— Возможно ли это?

Я бы посмеялась над этим, но беспокойство внутри меня, кажется, удвоилось за последний час, когда я лежала рядом с ним. 

— Ничто в этом мире не дается, только берется, и я боюсь, что тебя отнимут у меня. Мне это снится в кошмарах. И нет ничего, что было бы более болезненным, чем потерять тебя.