Тренагас вздрогнул, когда оптион поднял его на ноги. В тот же момент Анкаста выбежала из переулка и закричала мятежникам, чтобы они поймали заключенных, прежде чем те ускользнут. Повстанцы рассыпались по проезжей части, загнав оптиона в угол и заблокировав ему путь вниз по боковой улице.  Фигул  видел, как они приближаются, держа оружие наготове и готовые сразить его. Он остановился как вкопанный и почувствовал, как его сердце упало. Он опустил голову, сгорая от гнева и стыда. Они были окружены. Это был конц. Его попытка побега провалилась. В конце концов, он умрет сегодня.

Повстанцы расступились, и Калум, садистски ухмыляясь, шагнул вперед.  Анкаста, молча, стояла рядом с ним. Вдалеке шум борьбы у главных ворот становился все более неистовым. Тренагас покачал головой и остановил свой пронзительный взгляд на дочери. Его кожа была бледной, а выражение его лица застыло в ожесточенной ярости.

- Ты …!  Дочь моя, как ты могла предать свою плоть и кровь… своего правителя?

Анкаста сплюнул ему под ноги:   -  Ты не оставил мне выбора. Ты предал свое право по рождению, когда встал на сторону Рима. Теперь вы умрете.  - Она взглянула на Фигула. - Вы оба.

- Да пошла ты! Блядь!  -  вызывающе сказал Фигул .

Калум повернулся к своим последователям:   - Чего же вы ждете? Отведите их на рынок. Мы должны немедленно принести жертву Круаху.

Некоторые воины-мятежники опустили оружие и выступили вперед. Один схватил Тренагаса, а двое других сжали руки Фигула. Когда они повернулись, чтобы утащить их, из главных ворот раздался внезапный грохот, за которым раздалось множество  панических криков. Фигул и повстанцы одновременно посмотрели на ворота. В следующее мгновение они снова подпрыгнули на петлях, и длинная колонна из сотен римских солдат хлынула через разбитое отверстие и бросилась на ряды воинов, сгрудившихся перед ними. Те воины, что стояли дальше от ворот, начали разворачиваться и побежали. Триумфальное выражение лица Анкасты испарилось, когда она увидела легионеров,  золотой орел поднятого штандарта сверкал в утреннем свете, когда они прокладывали себе дорогу сквозь мятежных воинов.

- Римляне! - воскликнул один из туземцев.  -  Они прорвались!