Двадцать третья глава

Чарли

Когда я стою на крыльце и тупо смотрю на дверь, Лекс берет меня за руку и крепко сжимает ее.

     Я очень волнуюсь, мои ладони вспотели, когда я начала возиться с кольцами на левой руке. Когда Лекс предложил вернуться домой в Кармел и наконец-то сообщить новость отцу, я изо всех сил пыталась придумать любую отговорку под солнцем.

     Оказалось, что у каждой отговорки есть решение.

     Никки заверила меня, что она справится с работой, а врач сказал, что мне можно лететь, так как я нахожусь только во втором триместре.

     Лекс даже разыгрывает спектакль «я обижен, ты не хочешь выходить в открытую из наших отношений». Это выглядит так, будто он издевается надо мной. Может быть, это мое воображение.

     Прошла неделя, и я стою на крыльце дома, который когда-то называла домом. Не то чтобы я не хотела говорить отцу, что я снова вместе с Лексом, просто я боюсь, что за девять лет его коллекция оружия увеличилась в три раза, и последнее, чего я хочу, это погони за дикими гусями по всему городу.

     — Все будет хорошо. Прошло девять лет, Шарлотта, — спокойно говорит Лекс.

     — Я неважно себя чувствую, — стону я.

     — Опять утренняя тошнота?

     Тот, кто придумал термин "

«утренняя тошнота», должно быть, был мужчиной. Это должно называться «тошнота на весь день». Список продуктов, которые меня отталкивают, становится длиннее с каждым днем. Когда я летела сюда на самолете, я официально добавила в свой список апельсины. Мужчина напротив меня съел три штуки подряд, а меня три раза подряд стошнило в крошечном туалете.

Была неделя или две, когда это чувство исчезло, но по какой-то непонятной причине я поймала вторую волну этого, молясь, чтобы оно было недолгим и не продолжалось всю беременность.

     — Да... или нет... — я набралась храбрости и постучала в дверь.

     Секунды кажутся часами, сердцебиение учащается, чем дольше мы стоим здесь. Но потом я вспоминаю, что внутри меня маленький малыш, а излишний стресс для ребенка — это нехорошо. Делая глубокие вдохи, я уговариваю себя успокоиться. Лекс прав, девять лет — долгий срок.

     Дверь открывается, мой отец в шоке смотрит на меня.

     — Чарли?

     — Папа! — кричу я, бросаясь к нему в объятия.

     Прошел год с тех пор, как я видела его в последний раз, но в отличие от всех других раз, когда я видела его, этот раз вызывает гораздо больше эмоций. Я здесь, больше не его маленькая девочка, а женщина, беременная ребенком от мужчины, которого я люблю.

     Я прижимаюсь к нему, позволяя его запаху охватить меня, смеси «Олд Спайс» и стирального порошка — знак того, что о нем заботится хорошая женщина. Он отстраняется, не улыбается, но смотрит таким холодным взглядом, что, клянусь, птицы слетели с деревьев, словно шестое чувство подсказывает, что сейчас произойдет.

     — Какого черта Эдвардс здесь делает? — повышает он голос.

     — Папа, пожалуйста. Нам нужно поговорить.

     — Ему здесь не рады.

     — Папа! Можем мы, пожалуйста, вести себя как взрослые люди и поговорить?

     — Взрослые люди? Он был взрослым, Чарли, когда ты была подростком. Взрослым, который воспользовался тобой, — отвечает он.

     — Папа... — стенки моего желудка слабеют. Прикрыв рот, я отталкиваю его с дороги, — Мне нужна ванная.

     После неприятной ситуации в ванной, когда я увидела, что у меня было на обед, стою у раковины и брызгаю на лицо холодной водой. Серьезно, когда же, черт возьми, прекратится эта утренняя тошнота? Я открываю дверь и слышу разговор отца и Лекса, голоса приглушены, и я не могу расслышать его. Однако догадываюсь, что он не из приятных.

     Я вхожу на кухню и прерываю то, что выглядит как жаркий спор.

     — Чарли...

     — Папа, если ты говоришь о недалеких людях в этом городе, то мне действительно все равно на то, что они говорят, они могут говорить о нас сколько угодно. Я знаю, кто я. Я женщина, которая упорно боролась за то, чтобы оставить свое прошлое позади. Я училась и окончила Йельскую юридическую школу. Я открыла юридическую фирму в Нью-Йорке. Мне дали второй шанс с единственным мужчиной, которому принадлежало мое сердце, и теперь... теперь... у нас будет ребенок.

     Вот так, я проболталась, без прикрас — все по-настоящему. Я решила придержать информацию о том, что мы поженились по прихоти в Хэмптоне.

     По одному кусочку информации за раз, Чарли.

     Его лицо меняется, я никогда раньше не видела такого выражения. Я нервно бросаю взгляд на Лекса, который пожимает плечами, очевидно, ему так же интересно, как и мне.

     — Я стану дедушкой? — спрашивает он с легким скрипом в голосе.

     Я киваю, и он тут же заключает меня в крепкие объятия. Слава богу! Напряжение спадает, и как раз в этот момент у меня заурчало в животе. О, позор.

— Пора подкрепиться... но это не значит, что ты не на крючке, Эдвардс, — предупреждает он.

     — Папа, оставь это. И, пожалуйста, не используй слово «крючок». Это звучит как что-то, что ты нашел мертвым на дороге и решил зажарить.

     — Я подумал о твоих любимых куриных крылышках «Баффало», — гордо говорит он.

     — Без крылышек, — отвечаю я с тоской.

     — Как насчет жаркого от Дебби?

     — Слишком сочное мясо.

     — Ну, а ты что хочешь?

     Я задумалась на мгновение, и тут меня как молнией ударило.

     — Сэндвич с арахисовым маслом, желе и кетчупом, — гордо заявляю я, и от этой мысли у меня текут слюнки.

     — Что? — спрашивают они оба в унисон.

     Мы все смеемся, и папа сразу переходит к делу. Десять минут спустя я сижу перед их отвратительными лицами и макаю свой сэндвич в кетчуп. На вкус он как рай и идеально подходит.

     — Так надолго ты здесь? — спрашивает папа.

     Я поворачиваюсь к Лексу, не зная, как долго он ожидает, что мы останемся в Кармеле.

     — Четыре дня, — отвечает Лекс.

     — И где вы остановитесь?

     — Эм... мы надеялись здесь, но если это проблема, мы можем найти отель.

     — Вы знаете, что можете остаться здесь... в отдельных комнатах, — добавляет он.

     — Э, привет, папа... Я думаю, что дело сделано. Если, конечно, ты не считаешь, что этот ребенок был зачат непорочно?

     Лекс смеется, пока мой отец морщится.

     Мы еще немного говорим о жизни в городе, когда Дебби приезжает домой. Я очень рада ее видеть. Она, возможно, лучшая мачеха, о которой только можно мечтать. Лекс уходит, сказав, что ему нужно забрать несколько вещей из магазина.

     Я кричу: — Эй, если ты все равно направляешься в ту сторону, как насчет того, чтобы купить мне ванну мороженого с ванильной помадкой?

     Когда папа убирается и Лекс уходит, у нас с Дебби появляется шанс пообщаться в гостиной.

     — Дорогая, я так рада, что ты приехала в гости. Мы скучали по тебе.

     — На самом деле, это здорово, что я вернулась. Возможно, несколько месяцев назад я бы не смогла так сказать.

     Это чистая правда, и я благодарю свои счастливые звезды за то, что кошмар закончился.

     Я рассказываю Дебби все о Джулиане и о том, как мы с Лексом столкнулись, включая все безумные вещи, которые произошли с тех пор, за исключением свадьбы, ангела на моем плече, шепчущего: «Твой отец убьет тебя голыми руками». Дебби кивает и внимательно слушает, а к концу она обнимает меня так крепко, что я чувствую, как ее слезы падают мне на плечо.

     — О, Чарли. Ты заслуживаешь счастья... а ребенок? Какое счастье. Твой папа так ждал, когда станет дедушкой. Мы оба знали, что это будешь ты, а не твоя сестра.

     — Оу, пожалуйста, Мелани? Пока ребенок не сможет путешествовать в рюкзаке, у него нет ни единого шанса в аду, — я смеюсь.

     — Будет здорово, если рядом будет ребенок, — говорит она с улыбкой на лице.

     Меня осеняет, что Дебби тоже ждет этого момента с нетерпением. У нее никогда не было детей, и к тому времени, когда она встретила моего отца, они оба были слишком стары, чтобы заводить семью.

     — Ну, а малыш Бубба тоже ждет не дождется, когда его побалует бабушка, — мягко говорю я, положив свою руку на ее руку.

     Ее лицо загорается, и она с легкостью заключает меня в крепкие объятия, не отпуская меня в течение, кажется, целой вечности.

     У Лекса есть кое-какая работа, которую ему нужно закончить, поэтому я пользуюсь возможностью и отправляюсь в местную пожарную станцию. Здание выглядит точно так же, его изношенный кирпич придает ему историю, построенное где-то в начале 30-х годов, если я правильно помню из уроков истории. Ярко-красные грузовики стоят горизонтально перед зданием, а изнутри доносятся звуки шумных мужчин, орущих и ругающихся в телевизор.

     — Поговорим о производительности, — говорю я вслух.

     Они все оборачиваются, чтобы посмотреть на меня. Лицо Финна озаряется, он подбегает и хватает меня, поднимая высоко в воздух, как будто я легкая, как перышко.

     — Чарли, ты шутишь? Это действительно ты?

     — Во плоти, — я ухмыляюсь.

     — Как... почему?

     — Нам нужно долго поболтать. Когда ты уходишь?

     — Примерно через два часа... Я заеду за тобой, скажем, около трех?

     — Это свидание.

     Улыбаясь, я прощаюсь и отправляюсь обратно в город.

Ровно через два часа раздался звонок в дверь. Я не могла бежать быстрее, Лекс и мой отец ругали меня за то, что я чуть не споткнулась на лестнице. Когда я открываю дверь, меня встречает глумливая ухмылка моего лучшего друга детства, Финна Родригеса.

     — Привет, девочка, — Финн обхватывает меня руками. Я скучаю по его удушающим объятиям, хотя и не скучаю по его мужскому поту.

     — Марк, Алекс, — кивает он.

     О, он назвал его Алексом. Лекс не поправляет его. Более того, Лекс улыбается ему, что странно. Я что-то упускаю? Мистер Она-сама-и-никого-не-может-трогать-включая-этого-Родригеса-ребенка?

     — Хочешь перекусить? — спрашивает Финн, глядя на Лекса.

     — Конечно, пойдем, — целую Лекса на прощание и благодарю Бога, что он понимает, что мне нужно побыть наедине с Финном. Вчера вечером, когда я подняла эту тему, я думала, что он сойдет с ума, требуя, чтобы он был там, но, к моему удивлению, он пожал плечами и сказал «веселиться». Повеселиться? Ладно, серьезно, что-то случилось со Вселенной.

     Когда мы сидим в местной кофейне, я понимаю, что нет лучшего времени, чем сейчас, чтобы рассказать обо всем открыто.