Я, наконец, нашла свой телефон и сфотографировала Спектра с самым смертоносным видом.

– Сюда, красавица!

– Ты действительно одарена прекрасными идеями, Аврора, – невозмутимо произнес он, поднимая плечо, чтобы прогнать чайку. Она не пошевелилась, поэтому он воспользовался другой рукой, но упрямая чайка по–прежнему не сдвинулась ни на дюйм.

Я присела перед ними на корточки.

– Кто знал, что ты любитель животных? Ты похож на пирата.

– Я не хочу причинить ей боль, – процедил он сквозь зубы. – Поэтому, пожалуйста, убери её к чертовой матери с моего плеча.

– Хорошо, я помогу тебе выбраться, – я подошла к птице, используя самый милый голос, какой только смогла придумать. – Эй, милашка, ты пугаешь этого большого мужчину и...

Чайка закричала и полетела в мою сторону, как будто собиралась напасть на меня, потому что я разлучала её с новым возлюбленным. Я упала на спину, потеряв равновесие, и настала моя очередь закричать. Я защищалась руками и закрыла глаза. Это ревнивая птица.

– Аврора.

Открыв только один глаз, чтобы посмотреть сквозь защитный барьер моих рук, я сморщила нос и заметила Аяк–Спектра–надо мой, скрывающего за собой пронзающий луч солнца и защищающего меня от этого психопатического существа.

– Что ты делаешь? – я нахмурила брови. – Ты прыгнул, чтобы защитить меня или что–то в этом роде?

– Нет, – немедленно ответил он, взяв себя в руки и встав. Он сделал это. Он действительно это сделал. – Твоё спасение провалилось.

Птица улетела в небо, в моих волосах был песок, и я поняла, насколько нелепой была вся эта ситуация.

– И в самом деле.

Впервые за долгое время я безудержно рассмеялась, не в силах удержаться, когда он с легкой гримасой снова сел. Я поднялась на ноги, отряхнулась, покружилась, прежде чем расчесать волосы, чтобы убрать песок.

Спектр не сводил с меня глаз, и на этот раз его взгляд не вызвал у меня желания убежать. Он уже начал рисовать, его рука двигалась сама по себе.

– Ты рисуешь?

– Да. То, что ты делаешь, это... – на его листке появились линии, и что–то в его глазах изменилось. Он ожил. – Приемлемо.

Я начала ходить, как по натянутому канату, по невидимой линии и размышляла:

– Видишь, мои методы эффективны.

– Твои методы неудобны.

– Знаешь, что неудобно? Идти пешком пять часов подряд только потому, что это приведёт в долину четырехлистного клевера, потому что твоя сестра попросила у тебя такой на Рождество, – возразила я. – Я отправилась в фантастический квест.

– Ты нашла тот четырехлистный клевер?

– О, я нашла, – сказала я с гордостью. – Но как только я вернулась домой, он был весь раздавленный и мертвый в моей руке. Я плакала неделю. В конце концов, она предложила мне его, прямо перед моим отъездом в Париж. Она прикрепила его к одному из моих дневников на удачу. У тебя когда–нибудь был такой?

Его взгляд не отрывался от альбома.

– Однажды.

– Ребенок в тебе, должно быть, был счастлив, или ты был таким же фригидным, как сейчас? – я поймала себя на том, что шучу.

– Я не был ребенком. Мой отец слишком загружал нас учёбой, так что у нас не было времени заниматься такими бессмысленными делами.

– Это печально, – бросила я. – Это не бессмысленно.

– Почему это печально? – зрительный контакт был самой интимной связью, которую можно с другим человеком, и он снова пытался пронзить меня насквозь, зарисовывая каждое мое движение в неистовом темпе.

– Потому что каждый заслуживает того, чтобы у него был клевер. Даже ты. Ты долго искал свой? – я заправила прядь волос за ухо.

– Мне его подарили.

Конечно, то, что он будет искать клевер, почему–то не имело смысла.

– Держу пари, ты был гениальным ребенком, целыми днями занятым на уроках рисования и...

– Сделай ещё раз то, что ты только что сделала со своими волосами.

Я облизываю губы, снова играя со своими волосами. Я потерялась в бездне его глаз, его взгляд придал мне сил, и в какой–то момент моё сердце успокоилось. По моей коже пробежали мурашки, и я изучила черты лица Спектра. От нахмуренных бровей, когда он хотел что–то сделать правильно, до малейшего изгиба уголков губ, до того, как он прищуривал глаза, чтобы уловить каждую деталь.

– Нет. Мой отец порвал мои рисунки, как только увидел, что мне это нравится. Это была пустая трата времени. Я поздно научился, брал уроки у Дюпон–Бриллака.

В предыстории Спектра было нечто большее. То, что меня не должно было интересовать.

Его внимание опустилось на мою шею и волосы, и это было похоже на призрачные поцелуи на моей коже. Мой живот скрутило. Его взгляд переключался между мной и бумагой, в его глазах происходила битва, как будто сотни эмоций захлестывали его. Его штрихи стали намного более яростными и внушительными, как в некоем трансе, и всё ускорилось.

У него был такой взгляд. Затравленный. Как будто он больше не был хозяином своей судьбы, как будто он боролся с чем–то внутри себя, что разрывало его на части под маской безразличия.

И в какой–то момент он отложил карандаш и закрыл альбом для рисования, отгораживаясь от накапливающихся в нём эмоций.

– На сегодня мы закончили. Мы продолжим утром.

– Точно, – завтра днём я должна пойти на бал и быть продана с аукциона, и я не могла быть менее взволнована этим, но, по крайней мере, всё остальное было лучше, чем оставаться здесь, где Спектр крал моё дыхание и мой здравый смысл. – Я ещё немного побуду на пляже.

Он отошёл, сжимая руку, и я позволила себе упасть на песок. Я позволила совей уязвимости ослабнуть, и это больше не повторится.

– Ты ненавидишь его, помни, Аврора.