Я поворачиваюсь к нему лицом и просовываю обе руки под пальто, чтобы помассировать ему спину. Я чувствую, как напряжены его мышцы. Когда я встаю на кончики пальцев и целую его в челюсть, я чувствую, как сжимается какая-то мышца.

Я не понимаю, что я делаю.

Стоять здесь, запустив руки в куртку Ашера, и касаться губами его челюсти - это интимно. Но я уже переступила свои границы с Мэделин и Оуэном, так что могу переступить их и между мной и Ашером. Я буду наслаждаться этим моментом, не заботясь о последствиях, которые неизбежно последуют за ним.

Я целую другую сторону его челюсти, высунув кончик языка, чтобы провести по ней. Он не отталкивает меня, но и не возвращает внимание, которое я ему уделяю. Я вздыхаю, прижимаясь к его телу, пока мы не оказываемся полностью прижатыми друг к другу.

Наконец он обхватывает меня за талию и притягивает ближе. Я наслаждаюсь тем, что нахожусь в его объятиях, пока очередь не движется вперед. Вместо того чтобы развернуться, чтобы идти нормально, я делаю шаг назад, оставаясь в объятиях Ашера. Он следует за мной, и, когда он крепче прижимает меня к себе, я чувствую себя его спасательным кругом.

Это не по-настоящему.

Это не по-настоящему.

Это не по-настоящему.

Я поднимаю на него глаза. Он по-прежнему не смотрит на меня, и это меня беспокоит. Не обращая внимания на то, как неуместно делать это на публике, да еще и на благотворительном вечере, я снова встаю на цыпочки и захватываю нижнюю губу Ашера в рот, нежно потягивая ее и лаская языком.

Из его рта вырывается низкий рык, прежде чем он полностью прижимает свои губы к моим в жестком, требовательном поцелуе. Мы целуемся до тех пор, пока напряжение, накопившееся в его плечах, не покидает его - мы держим друг друга, даже когда очередь продвигается вперед и люди обходят нас, и, возможно, Доминику приходится взять мое пальто для меня.

Мы останавливаемся только тогда, когда к нам подбегает Мэделин и произносит мое имя. Я поворачиваюсь к ней, зная, что мое лицо должно выглядеть дико.

— Спасибо, — говорит она.

Я сразу же понимаю, что она имеет в виду.

— Я не переборщила?

— Ты сделала то, что я хотела бы сделать давным-давно. — С ее губ срывается мрачный смех, который звучит неуместно на фоне солнечного сарафана цвета шартрез. — Много лет назад, когда у меня родился первый ребенок. Это бессмысленно, не так ли? Все это из-за пола ребенка, с которым мы рано или поздно разберемся.

Я бросаю на нее пристальный взгляд. Мы уже проходили через это. Мне не нужно повторяться.

Она закатывает глаза.

— Тебе когда-нибудь говорили, что ты очень дерзкая?

— Нет.

Никогда, осознаю я.

Я всегда была бегуньей. Бегуны не бывают дерзкими. Они никогда не бывают рядом, чтобы быть дерзкими. Они трусы, как и я до встречи с Ашером. Интересно, стал ли этот смелый и отважный человек тем, кем я являюсь сейчас, когда я закончила бегать? Мне это нравится. Дерзкая Люси бесстрашна, она отстаивает мужчину, который ей нравится, в одну минуту и целует его в другую.

— Извините, что помешала, — говорит Мэделин, и это звучит как ее прощание. Она бросает взгляд на Ашера, а затем снова на меня. Она обращается ко мне, когда говорит: — Я поговорю с Оуэном. Я знаю, что голосование состоится только через пару недель, но я поговорю с ним, как только вернусь домой. — Она бросает на меня пристальный взгляд. — Ты мне нравишься. А вот насчет болтушки Кэти («Chatty Cathy» пер. Болтливая Кэти - «говорящая» кукла на веревке.), я не уверена. — Она кивает головой в сторону Ашера, который молчит. — Но ты мне нравишься, и я бы не хотела, чтобы ты ушла. — Она гримасничает. — Тогда мне придется сидеть с Виолой на всех этих вечеринках.

Она уходит, обняв меня сбоку, что очень неловко, потому что я все еще не отпустила Ашера.

— Ты такая неожиданная, — говорит Ашер, когда она уходит.

Я поднимаю на него глаза.

— Да, я тоже так думаю в последнее время.

Затем я хватаю его за галстук и тяну, притягивая его губы к своим.