— Ну и кто теперь слишком остро реагирует?

Я скрестил руки на груди.

— Послушай, это было очень давно. Но я помню, Молли. Ты хотела отменить свадьбу.

— Нет, отложить.

— А это имеет значение? — выстрелил в ответ я. — Отменить. Отложить. До свадьбы оставалась неделя, и ты хотела отменить ее, потому что твоя мама убедила тебя, что мы торопимся. Двух месяцев было недостаточно для помолвки, и мы нарушили одно из ее правил.

— Она просто волновалась. Мы оба были так молоды, и планирование свадьбы было напряженным занятием.

— Видишь? Ты всегда защищаешь ее.

— Что плохого в том, что я защищаю ее? — спросила она. — Она моя мама.

— Тогда, может быть, она могла бы хоть раз поддержать тебя и твой выбор, вместо того чтобы постоянно подвергать его сомнению.

Молли была потрясающей матерью. Каким-то образом она всегда знала, что сказать Кали, когда та была расстроена. Или как общаться с Максом с помощью всего лишь одного взгляда. Поскольку она была такой хорошей мамой, меня сбивало с толку, что она не понимала, насколько ядовитыми могут быть слова ее собственной матери.

— В любом случае, это не имеет значения, — отмахнулась Молли. — Мы с этим разобрались.

Не прошло и пятнадцати минут после того, как я закончил писать это письмо, как Молли постучала в мою дверь. И извинилась за то, что так расстроилась. Она сказала мне, что не хочет откладывать свадьбу, а потом мы несколько часов занимались любовью, забыв о ссоре.

Пока на прошлой неделе не появилось это письмо.

Теперь, тринадцать лет спустя, все это возвращалось снова.

Свадьба потеряла часть своего блеска из-за этого спора. Всю неделю, предшествовавшую церемонии, я находился в состоянии постоянной тревоги, ожидая, что Молли передумает.

Я взял на себя все, что мог, чтобы помочь уменьшить ее стресс, не только ради Молли, но, и чтобы держать Деб на расстоянии. Я стал связующим звеном между флористом, поставщиком провизии и фотографом, следя за тем, чтобы все знали, когда и где появляться. Я собрал вещи в квартире Молли и перевез их в свою, чтобы она могла сосредоточиться на свадьбе и своих занятиях. И я скорректировал свой график, взяв на работе больше выходных, чем планировал, так что я был полностью готов помочь, если она в этом нуждалась.

В день свадьбы я стоял у алтаря в панике, что она передумала. Когда она появилась в конце прохода, я чуть не заплакал. Она была прекрасна, моя Молли. Полна радости и уверенности. Я никогда не забуду, как она выглядела в тот день в своем белом платье.

Топ без бретелек был украшен кружевом, а талию обхватывал пояс. Это отделяло кружево от развевающейся тюлевой юбки, которая едва поместилась в кабине моего грузовика. Мы посмеялись над этим после того, как произнесли наши клятвы и поцеловались. После того, как мы побежали под дождем из риса к моему грузовику — не к лимузину, потому что она не хотела делить эти первые несколько мгновений после церемонии с водителем.

Нам потребовалось десять минут, чтобы погрузить ее платье в грузовик. Юбка занимала каждый доступный дюйм. Мы смеялись всю дорогу от церкви до отеля, где у нас был прием.

Этот смех, он снял напряжение от свадьбы. С кольцом Молли на моем пальце было легко забыть о ссоре, произошедшей неделю назад. Плохое просто было отодвинуто на второй план хорошим.

— Мы никогда не говорили об этом, — сказал я. — Насчет той ссоры. Мы ведь на самом деле ничего не выяснили, не так ли? Мы просто продвигались вперед, но на самом деле так и не устранили проблему.

— И проблема моя мать?

Я кивнул.

— Я написал это письмо, потому что мне нужно было выплеснуть эти чувства наружу. Я так долго сдерживал их. Я знаю, это было жестоко, но именно так я себя чувствовал.

Молли подошла к столу и присела на краешек. Затем она поиграла зеленой резинкой для волос у себя на запястье.

— Мне не понравилось читать это письмо.

— Я знаю. — Я сел рядом с ней.

— Два других письма были такими особенными. Там была любовь. Это… оно было таким злым и грубым. Это вернуло меня обратно, и мне не нравится снова оказываться в том месте. Это беспокоило меня всю неделю.

— Тоже самое.

— Но оно заставило меня задуматься. Ты был таким… честным. Ничто в этом письме не было преуменьшено. Ты ничего не приукрашивал.

Я издал сухой смешок.

— Потому что ты не должна была это читать.

— Но я рада, что сделала это. Это заставило меня взглянуть на вещи с твоей точки зрения. И ты был прав. У мамы есть способ заставить меня сомневаться в своих решениях. Я думаю, она делает это, чтобы бросить мне вызов и проверить мою убежденность. Но из-за того, как она это делает, я иногда начинаю сомневаться в себе. Теперь я это понимаю.

Али-гребаная-луйя.

— Хочешь знать, что на самом деле не давало мне покоя всю неделю? — спросила она. — Я не могу не думать, что мама что-то заподозрила. Не о тебе. Ты был прав, ты ей никогда не нравился, и я, честно говоря, не знаю почему.

— Потому что в большинстве случаев у меня другое мнение, чем у нее, — пробормотал я.

Она улыбнулась.

— Верно.

— Так что же тогда заподозрила великая доктор Дебора?

Молли уставилась в пол.

— Что мы были обречены с самого начала.

Ее слова были как нож в мое сердце.

— Обречены? Ты действительно так думаешь?

— Ну, мы в разводе.

Да, так и было.

— Я не позволю маме залезть в голову Кали, — пообещала она. — И я также постараюсь не позволять ей залезать в мою.

— Хорошо. — По крайней мере, из этого письма последовало что-то хорошее. Я толкнул ее в плечо. — Я сожалею о письме.

Ее глаза встретились с моими.

— Спасибо.

Мы не сводили друг с друга глаз, и мое сердце забилось быстрее. Было так легко поцеловать ее. Мне захотелось поцеловать ее. Даже в разводе было не так уж много случаев, когда я не хотел поцеловать Молли.

Я наклонился на дюйм, и ее мягкие губы тянули меня к себе.

Она оставалась совершенно неподвижной, ее взгляд был тверд, когда я подошел еще ближе. В ту минуту, когда мои губы коснулись ее губ, у нее перехватило дыхание. Она не отстранилась.

Я прижался к ней, решительно проводя языком по маленькой складочке в центре ее полной нижней губы. Она открылась для меня, наклонившись, чтобы я мог глубже ощутить вкус.

Я издал стон и обнял ее, притягивая еще ближе.

Молли расслабилась, позволив своему языку проникнуть в мой рот. Ее пальцы вцепились в мою футболку, одна рука спереди, другая сзади, вытаскивая ее оттуда, где я заправил ее за джинсы и ремень.

Мой член дернулся за молнией, желая получить возможность уложить Молли поперек этого стола и взять ее жестко и быстро. Но лязг металлических мисок разнял нас, напомнив, что Поппи была снаружи.

— Что мы делаем? — прошептала Молли, вставая. Она поднесла руку к губам, вытирая их насухо, пока расхаживала по кабинету.

— Это был всего лишь поцелуй.

Она перестала расхаживать по комнате.

— Почему мы целуемся?

Потому что я не мог остановиться. Целовать ее было так же естественно, как дышать.

— Ты хочешь остановиться?

Она покачала головой, но сказала:

— Да. Мы должны.

Я встал из-за стола и повернулся к ней, обхватив ее лицо руками.

— Мы должны.

Мои губы снова прижались к ее губам, этот поцелуй был горячее и настойчивее первого. Когда ее губы снова стали влажными, и она полностью вытащила мою футболку из джинсов, мы наконец оторвались друг от друга.

Молли пригладила волосы у себя на висках, которые я взъерошил. Я заправил рубашку, убедившись, что ремень на мне пристегнут ровно, а выпуклость под джинсами не слишком заметна.

— Больше никаких поцелуев со мной сегодня, — приказала она.

— Я собирался прийти сегодня вечером и поработать во дворе. — И провести ночь в ее постели.

Ее щеки вспыхнули.

— Тогда больше не целуй меня, пока не стемнеет.

Я усмехнулся.

— Хорошо.

Я годами обходился без секса, но прошедшая неделя была настоящей пыткой. Было ли это тем, что чувствовали наркоманы? Как только они выбились из колеи, как они снова включились?

— Мне бы действительно хотелось знать, кто отправляет эти письма, — сказала она.

— Мне тоже. — Особенно потому, что тогда я смог бы заставить их остановиться. Если Молли не понравилось читать это письмо, то она возненавидит некоторые другие. — А как насчет одного из детей?

Она покачала головой.

— У нас замечательные дети, но я очень в этом сомневаюсь. Ты думаешь, это Поппи?

Я сделал шаг к двери.

— Есть только один способ выяснить это.

— Подожди. — Рука Молли метнулась вперед и схватила меня за локоть. — Мы не можем пойти туда. Посмотри на нас. Она точно будет знать, что мы здесь делали.

Часть меня хотела выйти туда и с гордостью продемонстрировать блеск для губ, который я украл у Молли. Но это только усложнило бы ситуацию.

— В какой-то момент мне придется уйти.

— Вот. — Она поспешно обошла стол, хватая салфетку из ящика. Она швырнула ее в меня, а сама полезла в сумочку за компактным зеркальцем. — Тьфу. У меня все губы распухли.

Я спрятал улыбку за салфеткой, вытирая губы.

— Пять минут, и они придут в норму. Давай просто немного поболтаем.

— Ладно. Итак, как ты хочешь сделать это с Поппи?

— Давай просто спросим ее.

Она бросила на меня равнодушный взгляд.

— Если это она, то просто так она не выйдет и не признается в этом. Она приложила немало усилий, чтобы скрыть это.

— Это она. Я знаю, что это она. — Был только один человек, более опустошенный разводом, чем дети, Молли или я, и это была моя сестра. — Она регулярно бывает у меня дома. Она, вероятно, наткнулась на коробку, где я их хранил, и подумала… Ну, я не совсем уверен, о чем она подумала.

— Вероятно, что письма могли бы снова свести нас, — вздохнула Молли. — Я не хочу обнадеживать ее. Письма могут заставить нас разбередить некоторые старые раны, но мы больше не будем вместе.

— Верно, — согласился я, но что-то в ее заявлении мне не понравилось. Мы не собирались снова быть вместе. Так почему же ее слова прозвучали так неправильно?

— Как мои губы? — спросила Молли, нанося немного блеска для губ. — Похоже на то, что мы целовались?