Зов глубины

Даже вернувшись домой, Давид продолжал ощущать на щеках ледяные уколы. Его одежда задубела от подземной стужи, а губы растрескались до крови. Он приготовил себе очень сладкий кофе и попытался согреть руки о фарфоровые бока чашки. В тот момент, когда он за чем-то шел через кухню, у него случилась первая галлюцинация. Давиду вдруг почудилось, что пол осыпается под его ногами, открывая наполненную водой бездну. Плитки пола обрывались одна за другой и исчезали в темной глубине, что разверзлась под его квартирой. Давид отскочил в сторону и заморгал. Наваждение тут же пропало. Кухонный пол был цел и невредим. Ни провалов, ни скрытого под ним озера… Давид почувствовал, что у него дрожат ноги. Он сел и провел руками по лицу. Видение было настолько реалистичным, что на долю секунды Давиду показалось, что он балансирует над пучиной, как обитатель постройки на сваях, которая вдруг начала разваливаться. Он хотел глотнуть кофе и страшно удивился, почувствовав вкус морской воды. На поверхности напитка плавали водоросли, а на дне чашки вместо сахара лежал ил. Инстинкт подсказывал ему, что если он продолжит вглядываться в чашку, то вскоре увидит, как вокруг ложки плавают рыбки. Давид зажмурился и закрыл ладонями лицо. Из кофейника исходил запах соли и водорослей, заполняя кухню. Давид заставил себя дышать медленно. Он отлично знал эти симптомы. Обычно они предвещали многочасовой транс. Это был сигнал тревоги, посланный его подсознанием, чтобы сообщить о начинающемся глубоком погружении. При обычных обстоятельствах он бросился бы к телефону и позвонил бы Марианне — предупредить ее, что вот-вот уйдет в сновиденческую кому. И она тут же явилась бы вместе со своим чемоданчиком, капельницей и пузырьками с глюкозой. Она оставалась бы с ним до его пробуждения, следя за тем, чтобы его покинутое тело правильно функционировало. Давид уже сделал было движение подняться, но спохватился. Нет, он не должен звонить Марианне. Если он сообщит ей, что с минуты на минуту может нырнуть, она явится со шприцем «освобождающей» инъекции. «Это для вашего блага, — скажет она тоном терпеливой медсестры. — Вам нет нужды утомлять себя, тем более теперь, когда вас отстранили от работы». Она убьет сон в зародыше одним впрыскиванием отравляющего вещества; яд побежит по сосудам Давида, и он никак не сможет этому помешать.

Давид глубоко вздохнул, чтобы избавиться от тоскливого комка за грудиной. То, что он собирался сделать, шло вразрез с элементарными требованиями безопасности, но он ничего не мог с собой поделать — слишком велико было желание увидеть Надю. Он осторожно открыл глаза. Галлюцинация рассеялась. В чашке теперь был только остывший кофе. Плитка на полу не зияла провалами, открывающими взору искусно замаскированные потайные моря. «Слишком рано, — шептал ему голос разума. — Ты еще чересчур слаб, чтобы выдержать новый спуск, ты еще не восстановился». Но Давиду было не до благоразумия. Он поднялся. Квартира слегка покачивалась, как корабль в морском приливе. Предметы на буфете и на каминной полке колебались в такт ударам волн. Дом отчаливал, рассекая воды носом из красного кирпича. Давид отчетливо слышал, как волны размеренно накатывают на стены нижнего этажа. Он знал, что если раздвинет шторы, то увидит, как по оконной решетке струится пена. Погружение всегда сопровождалось галлюцинациями на морскую тему, происхождения которых Давид не мог объяснить. Выбираясь в коридор, он едва не потерял равновесие. Стулья везде были перевернуты, посуда в шкафах раскачивалась, книги слетали с полок. Порт остался позади, сейчас дом преодолевал первые валы открытого моря. Несмотря на привычку, Давида слегка затошнило. Он на цыпочках добрался до ванной. Краны над умывальником и над ванной сами собой открылись, и из них полилась зеленая пенящаяся вода с запахом йода. В чаше унитаза плескались серые рыбы, шлепая по фаянсу мощными плавниками. От страха у Давид закружилась голова и свело желудок. Иллюзия была слишком достоверной. Невыносимо реальные, почти осязаемые образы предвещали погружение на большую глубину. Один из тех головокружительных спусков, после которых ныряльщик рискует никогда больше не всплыть. Поддавшись трансу, он заснет недели на две, а то и больше. Без медицинского сопровождения подобная авантюра равносильна самоубийству. Через несколько дней у него наступит обезвоживание, затем кома. Не один ныряльщик умер вот так, решив пренебречь правилами безопасности. Погружаться одному — все равно, что броситься в колодец с камнем на шее. Надо позвонить Марианне. Надо позвонить Марианне, чтобы она пришла… и убила его сон.

Охваченный головокружением, Давид дотащился до спальни и рухнул на кровать; так жертва кораблекрушения цепляется за борт спасательной шлюпки. Квартира, казалось, погрузилась на шестиметровую глубину, и морские волны разбивались о крышу с оглушительным шумом. Запах йода ощущался теперь везде. Простыни, пропитавшиеся солью, были шершавыми на ощупь. Давид попытался вспомнить, где он припрятал купленные из-под полы бутылочки с глюкозой. Но что бы это дало? Он мог бы смастерить примитивную капельницу, которая позволила бы ему продержаться какое-то время, но эти жалкие меры предосторожности не уберегут его от опасностей глубоководного погружения. Зов глубины был неодолим. Давид ощущал, как его дом трещит под натиском невидимого водоворота. Вот-вот провалится пол, и тогда Давида стремительно увлечет в синеющую воду. Интуиция подсказывала ему, что на этот раз он спустится глубже, чем когда-либо. Его ноги уже весили тонну; они тянули его на дно, как свинцовые грузила, которыми пользуются водолазы. Тело стало тяжелым, неповоротливым. Только на глубине он обретет прежнюю гибкость. Он должен нырнуть, позволить бездне поглотить себя.

Давид задыхался. Его терзала морская болезнь. По всей квартире предметы падали с полок, кухонные шкафы открывались, извергая тарелки и кастрюли, столы ездили от стены к стене, бороздя навощенный паркет жесткими ножками. Здание то ныряло носом, словно готовое полностью уйти под воду, то вдруг выныривало, как утопающий, который из последних сил вытягивает голову, чтобы спастись от гибели. Давид попытался сесть. Он должен… Он должен установить емкости с глюкозой на подставку и приладить трубки к системе с таймером, которая будет автоматически подавать новые контейнеры взамен опустевших. Это позволит ему продержаться три-четыре дня, вряд ли дольше, если свести расход питания к минимуму. Но вернется ли он через четыре дня? Давид не знал. Чем глубже опускаешься, тем больше времени потребуется на подъем — это один из основных законов сна. Бездна удерживает человека в плену своих черных вод, куда не проникает ни один луч солнца. Жидкая ночь смыкается над ныряльщиком, более густая и беспокойная, чем надежные голубые воды небольших глубин. Бесполезно пытаться разбудить спящего посредством какого-либо механизма, будь то колокольчик, звонок, сирена или сенсорный раздражитель — ничего не работало. Тысяча хронометров, одновременно начавших отбивать время над кроватью с пребывающим в трансе медиумом, грохотали бы напрасно. Давид и сам имел случай в этом убедиться. Ни молотки самых больших механических будильников, ни пронзительное пиканье электронных часов ни разу не смогли проникнуть сквозь толщу сна. Транс изолировал от мира, облекал сновидца в звуконепроницаемый панцирь. Можно было стрелять из пушки возле его кровати, прижигать его тело каленым железом — он все равно не открыл бы глаз. Марианна в свое время подвергала его всякого рода испытаниям, даже вонзала иглы ему в ладони, но ей ни разу не удалось ускорить процесс всплытия. Медиум был полностью отрезан от внешнего мира, равнодушен к своей физической оболочке, лишен связи с собственным телом. Пробуждение могло прийти только изнутри, в свой час, в соответствии с логикой сна. Вот почему погружение без медицинского надзора было самоубийством. Пусть сиделка и не имела возможности вывести медиума из его сна, она по крайней мере могла кормить и поить его тело.

Давид соскользнул с кровати и пополз к комоду, где хранилась глюкоза. Хватит ли у него сил установить препарат в приемник? Что, если буря повалит стойку и все бутылочки разобьются? Да нет же, глупости, буря существует только в его воображении, это всего лишь образ его мятущегося сознания. Давид крепко надавил на веки. Сердцебиение немного утихло, давление крови в висках сделалось не таким сильным. Воспользовавшись этой передышкой, Давид установил металлический штатив, закрепил пузырьки и наладил систему подачи, после чего подумал с тоской, что вряд ли у него получится ловко снарядить капельницу. Такого рода манипуляции всегда давались ему с трудом. Здание теперь раскачивалось меньше, но вода, казалось, плескалась за стенами и под досками пола, превращая дом в подобие плавучей тюрьмы. Давид сел на кровать и подвигал плечами: ему было холодно, и в то же время он обливался потом. Вода журчала за обоями, ручейками бежала под коврами, непрестанно клокоча, словно поток в водосточной трубе. Давид подумал, что люди, запертые в трюме тонущего корабля, испытывают похожие чувства, когда судно начинает погружаться и давление вытесняет последние воздушные карманы из его корпуса. Марианна… Следует ли позвонить Марианне? Давида пугало то, что ожидало его внизу, но еще больше он боялся превратиться в могильщика снов с парализованным мозгом.

Он медленно разделся, срывая с себя вещи, как остатки старой кожи после линьки. Дрожащими руками он разорвал стерильный пакет, содержащий иглу для капельницы и прозрачную трубочку. Правильно ли он настроил таймер подачи? Взор его туманился, а цифры на табло плясали сарабанду. Давид быстро установил капельницу, включил прибор в розетку и воткнул иглу в сгиб локтя, причинив себе боль. Затем он зубами оторвал полоску лейкопластыря, приклеил ее поперек трубки и лег на спину. Его тошнило, а в глазах становилось с каждой секундой все темнее, словно в дом проникли ночные сумерки. По этому признаку Давид понял, что уже погружается. «Это безумие, — подумал он с отчаянием, — мне надо было предупредить Марианну, я еще могу встать, снять трубку…» Но на самом деле он этого не хотел. Он предчувствовал: его ждет самое прекрасное погружение, путешествие в сердце бездны, в черноту великих глубин, где он прежде никогда не бывал. Где никто, кроме разве что Солера Магуса, никогда не бывал. Он камнем пойдет на дно, отягощенный своей злостью, страхом быть искалеченным, скорбью по убитым снам. Он пронзит толщу вод, как водолаз в скафандре из меди и свинца, и его сверкающий шлем прочертит в подводной ночи след из бурлящих пузырьков. «Я иду», — подумал Давид, закрывая глаза. Подушка хлюпала под его затылком, пена простыней окатывала его бедра. Он погружался, и больше ничто не могло удержать его на поверхности.