— Мне шестьдесят семь.

— Чего?

— Шестьдесят семь. Лет, — добавила она.

Страйк взглянул на нее.

— Я солгала, — прохрипела Пат. — В своем резюме.

— Понятно, — ответил Страйк.

— Ну, мне пришлось. Никому не нужны люди моего возраста.

Страйк подозревал, что он, возможно, знает причину, по которой Пат внезапно призналась во всем.

— Я уволена, не так ли? — спросила она.

— О боже, не плачь, — Страйк видел, как дрожат ее губы: ему хватило одной плачущей женщины за этот день. — Литтлджон, как я понимаю, знает об этом?

— Откуда тебе это известно? — ахнула Пат.

— Он тебя шантажировал?

— Только сейчас начал, — ответила Пат, доставая из сумочки носовой платок и прижимая его к глазам. — Он сказал мне, что узнал сразу после того, как начал работать с нами. Но как бы я смогла рассказать тебе о его шантаже, не признавшись, сколько мне лет? Я была в туалете, и когда вернулась в офис, он был там, и смотрел дело Эденсора, и я думаю, он собирался его сфотографировать, потому что у него был в руках телефон. Я сказала ему: «Какого черта ты делаешь?», а он закрыл папку и заявил: «Ты этого не видела, тогда я забуду, что ты пенсионерка, договорились?»

— Думаешь, он успел сделать фотографии?

— Нет, я слышала в туалете, как он проходил мимо. У него не хватило бы времени.

Страйк взял палочку картошки фри и начал ее жевать, Пат наблюдала за ним. Страйк молчал, и она повторила:

— Я уволена, не так ли?

— Ты должна была сказать мне.

— Ты бы не нанял меня, если бы я сказала правду, — у Пат слезы теперь текли быстрее, чем она успевала их вытирать.

— Я говорю не о том времени, я говорю о настоящем. Перестань реветь, черт возьми, ты не уволена. Где я найду другого такого сотрудника, как ты?

— О, — произнесла Пат и, прижав носовой платок к лицу, заплакала по-настоящему.

Страйк поднялся на ноги и подошел к бару, купил стакан портвейна, который любила Пат, и, вернувшись, поставил его перед ней.

— Какого черта ты продолжаешь работать в шестьдесят семь?

— Потому что мне это нравится, — сглотнула Пат, лихорадочно вытирая лицо. — Мне скучно сидеть дома.

— Мне тоже, — сказал Страйк, который, стоя у бара, сделал кое-какие умозаключения. — Так сколько лет твоей дочери?

— Только что исполнилось пятьдесят, — пробормотала Пат. — Я родила ее совсем юной.

— Так вот почему ты чуть не убила меня, когда я спросил про нее?

Пат кивнула.

— Она есть в Фейсбуке?

— Постоянно там сидит, — сказала Пат, нетвердой рукой потянувшись за своим портвейном.

— Тогда...

— Да. Я спрошу Роду. Она будет рада помочь, — Пат неуверенно сделала глоток портвейна.

— Где сейчас Литтлджон?

— Он ушел. Я удостоверилась, что он действительно ушел, прежде чем позвонить тебе. В конце улицы он сел в такси. Он был недоволен, что я поймала его с поличным. Он уезжает на неделю, — Пат вытерла нос. — Собирался в отпуск в Грецию.

— К тому времени, как я с ним разберусь, он, черт возьми, пожалеет, что не остался там.

Он принялся за свой бургер. Пат допила свой напиток и сказала:

— Мне надо возвращаться, я не доделала расписание на следующую неделю... Спасибо, Корморан.

— Не за что, — произнес Страйк с набитым ртом. Пат ушла.

Страйк прекрасно понимал, что рассуждает непоследовательно. Он осудил Литтлджона, исходя из принципа, что там, где есть одна ложь, будет и другая, но он был уверен: Пат не была прирожденной лгуньей. Как раз наоборот: по его мнению, она часто была слишком честной. В первые дни ее работы он бы ухватился за эту возможность уволить ее, но со временем его отношение поменялось: сейчас ему было бы крайне неприятно ее потерять. Тем не менее, подумал он, рассеянно взяв еще ломтик картошки фри, он мог бы отложить запланированное им повышение ее зарплаты. Прощение — это одно, но вознаграждать сотрудников за то, что чистосердечно признались только тогда, когда они вынуждены это сделать, было бы плохой управленческой стратегией.

Следующие десять минут Страйка никто не беспокоил, и он мог насладиться своим бургером. Когда, наконец, он покончил с едой, то достал свой мобильный и перезвонил Штырю.

— Я хочу отследить тот звонок Рини, после которого у него случилась передозировка. Знаешь продажных копов в Бедфорде?

— Копы всегда продажны, Бунзен, — сказал Штырь, циничный, как всегда.

— Пятьсот тебе и пятьсот им, если они смогут предоставить мне какую-либо достоверную информацию об этом звонке, — поднимая ставки, предложил Страйк, — особенно о номере, с которого звонили.